Чарльз Шеффилд - Холоднее льда
Информация от останков «Океана» могла что-либо значить лишь для одного-единственного человека — того самого, кто четверть столетия ждал новой информации об этом корабле без всякой надежды на то, что она когда-то придет. Эта персона, в отличие от меня, не заключила, что пассажиры тех капсул должны быть мертвы. А почему? Потому что существовал еще один относящийся к делу факт.
Тут Сову прервали. Дверь комнаты распахнулась, и внутрь устремился поток холодного воздуха. Джон Перри и Вильса Шир, очень бледные, но во всех иных отношениях вполне нормальные, были препровождены туда Баззом Сандстремом. Замдиректора вопросительно взглянул на Хильду Брандт.
Она кивнула.
— Садитесь. Но не вы, Базз. Вы идите и позаботьтесь о том, чтобы Вентиль как следует открывался. Обогревайте самый верх, если понадобится. И хорошенько закройте за собой дверь. Здесь уже и так холодно.
Хильда Брандт снова повернулась к Сове, пока Нелл с Тристаном отодвигались, освобождая место для вновь прибывших.
— Очень хорошо, Свами Савачарья. Вам нет нужды продолжать. Я готова закончить весь этот фарс. Признаю свою вину. После того, что я проделала с Камиллой у Вентиля, было бы бессмысленно это отрицать. Я руководила определенными биологическими исследовательскими проектами на Поясе во время Великой войны. — Она не обратила внимания на то, как Сайрус Мобилиус удивленно вскинул голову. — И если я также скажу вам, что была вынуждена сотрудничать с правительством Пояса, иначе мне пришлось бы умереть, а также что я противодействовала всей этой войне, фактов это уже не изменит. Теперь скажите мне, как вы предполагаете с этой информацией поступить.
— Лично я? Да в целом никак, — Сова грустно уставился на свое перекатывающееся брюхо. — Особенно теперь. Сутки назад — всего час назад — я считал, что на Европе может совершиться убийство. Я думал, что жизнь Джона Перри в опасности, причем что ему угрожает нечто гораздо более вредное, нежели случайная нехватка кислорода. Именно по этой причине я примчался сюда с Ганимеда. И через считанные минуты после своего прибытия к Вентилю я выяснил, что допустил чудовищную ошибку. Чтобы спасти Джона Перри и Вильсу Шир, вы рискнули пожертвовать своей конспирацией. Так совершенно определенно не поступил бы человек, повинный в военных преступлениях. Должно быть, я ошибся, сочтя вас опасной только потому, что вы были уклончивой.
Я могу и должен немедленно вернуться обратно на Ганимед. Однако я также должен удовлетворить свое любопытство. Будьте уверены, ваши ответы дальше меня не уйдут. Разумеется, я не могу говорить от имени всех присутствующих или просить их о молчании. То, что вы мне скажете, может иметь прямое к ним отношение.
— Да, действительно. Тем не менее спрашивайте. Время для молчания уже в прошлом.
— Спасательные капсулы. Было запущено девять штук. Что случилось с остальными? У меня есть доказательства, что обнаружить удалось только три.
— У меня тоже, — Хильда Брандт заметно забеспокоилась — впервые с тех пор, как «Даная» выскочила на поверхность Вентиля. — Приходится заключить, что остальные капсулы оказались утрачены, и дети вместе с ними. Из девятнадцати человек, которые находились на борту «Океана», когда он покинул Мандрагору, уцелели только трое: Джон Перри, Вильса Шир и Камилла Гамильтон.
До этого момента все остальные в комнате сидели очень тихо, сознавая, что словно бы подслушивают личный диалог. Однако последних слов Хильды Брандт оказалось для них слишком много. Все разом заговорили. И остановились только после того, как поняли, что Хильда Брандт продолжает — негромко, но оживленно.
— ...и уцелели они тогда, безусловно, только благодаря тому, что отличались от обычных людей. Многие месяцы они свободно плавали в космосе — и оставались в живых. Точно так же, как они пережили свои приключения в европейском льду и под ним, которые стали бы фатальными для любого другого. Понимаете, когда все клялись, что замерзшая Камилла мертва, у меня еще оставалась надежда на то, что она выживет. И она действительно восстановилась. После этого, хотя я, конечно, желала, чтобы Джон и Вильса как можно скорее вернулись на поверхность, у меня было еще меньше тревог, что их приключение окажется фатальным. Я даже позволила себе порадоваться тому, как славно я в свое время поработала. И хотя у меня нет желания убеждаться в этом на опыте, я не могу не подивиться тому, как далеко могут простираться их способности к выживанию.
Сайрус Мобилиус оставался непривычно молчалив. Больше любого другого в помещении он понимал характеры Свами Савачарьи и Хильды Брандт. И формировал собственное оригинальное заключение.
— Правильно ли я понимаю то, о чем вы оба говорите? Что вот эти трое... — он обвел рукой Джона Перри, Вильсу Шир и Камиллу Гамильтон, — являются результатами тех биологических экспериментов, что проводились на Мандрагоре двадцать пять лет тому назад? Но вы всего лишь год, как узнали о том, что они живы?
— Доктор Брандт знала об этом больше года, — уточнил Сова. — Она отследила траектории намного раньше меня. А сам я узнал об этом совсем недавно.
— Почему же она не узнала об этом целое поколение тому назад, когда капсулы впервые были обнаружены? Разве при каждом обнаружении каких-либо капсул данные об этом не появлялись в печати?
Сова поднял темные брови в самой суровой критике человеческой наивности, какой он когда-либо удостаивал Сайруса Мобилиуса.
— В той Солнечной системе, которая до сих пор ходит ходуном после величайшей катастрофы в истории человечества? Мы все прекрасно знаем положение дел. Многие годы после окончания Великой войны информационные системы находились в состоянии хаоса. Находки, безусловно, регистрировались, но данные о них не публиковались. И еще я подозреваю, что в то время у доктора Брандт определенно были другие проблемы.
— В то время — быть может, — Сайрус Мобилиус с упреком повернулся к Хильде Брандт. — Но вы уже целый год знали, что они выжили. Так почему же вы тогда ничего не сказали? Вы были обязаны это сделать.
— Что бы я сказала — и кому? — рявкнула в ответ Хильда Брандт. — Подумайте хорошенько, Сайрус, и скажите мне, что хорошего могло из этого выйти. Я знаю, что в итоге рассказала бы им троим все — но только после того, как получила бы хороший шанс взглянуть на них и убедиться, что поступаю правильно. Четверть столетия они вели счастливую, здоровую, нормальную жизнь. И вы говорите мне, что я была обязана наклеить на них ярлык результатов биологических экспериментов, после чего люди стали бы обращаться с ними как с монстрами и уродами?
К Джону, Вильсе и Камилле медленно приходило понимание. Они услышали, но не могли поверить.
