Елена Асеева - Коло Жизни. Зачин. Том первый
Это было не веление, а просьба… И в каждом слове плыло столько тепла… столько любви… Они обнимали девочку, как руки Небо… Они снимали тоску, приносили успокоение, уменьшали давление в груди и неудержимое томление в голове.
– Я рядом… Всегда буду подле, коли ты только того пожелаешь… Умиротворись! Остынь! – продолжал успокоительно говорить Небо, зримо обеспокоенный волнением юницы.
Владелина и не заметила, как оказалась на теперь уже и вовсе безразмерном кресле, на оный она опустилась вместе с Богом. Ее голова покоилась на его груди, и Небо ласково обнимая отроковицу одной рукой, другой гладил вьющиеся волосы и иноредь прикасался губами ко лбу. Непостижимым образом и то впервые мгновения, не примеченные юницей, Зиждитель уменьшился в росте. Ноне став не на много выше Вещуньи Мудрой и вместе с тем стал единожды таким близким, родным, видимо выместив и Выхованка, и царицу, и даже Огня.
– Отец, – отроковица даже и не осознала, почему и когда стала величать так старшего Раса. – Почему все эти годы ты не позволял мне к тебе прикоснуться… Знал бы ты как я этого жаждала… как страдала от твоей холодности… мучилась. Мне было плохо и больно, а ты… ты словно не замечал меня… не интересовался… не ощущал моей смури, тоски. А теперь… теперь, – захлебываясь словами шептала Влада, хороня свое лицо в складках золотого одеяния на груди Бога. – Ты разрешишь мне иногда к тебе приходить… К тебе… К моему Отцу… Хочу видеть тебя, хотя бы когда-нибудь.
– Как только пожелаешь, как только появится томление, беспокойство, – наконец глас Небо прозвучал, как и положено божественному, мощно, насыщенно, вроде ударившись об округлый свод залы так, что вызвал легкое дребезжание его, резво при том всколыхав али вспенив пышнотелые, голубо-белые облака. – Я всегда тебе буду рад. Всегда. Моя девочка, маленькое, бесценное Творение.
Бог сызнова наклонился к Владелине, приблизив к ее лбу свои губы, обрамленные вьющимися, плотными кучеряшками, золотых усов, и едва слышно, что-то молвил. И немедля широкая улыбка озарила лицо юницы, отчего резко подкатились под веки ее глаза и она точно вошла в транс, малозаметно затрепетав всем телом, каждой его частью, клеточкой и малым волоском, а затем вроде как обмякнув.
– Ты всегда сможешь прийти… Даже если не будет томления, а просто захочется меня увидеть, поговорить, – полюбовно проронил Небо, маленько погодя, когда девочка вновь обрела себя.
От той медлительной речи Зиждителя напитанной теплотой наполнялась и вся сама плоть Влады нескончаемым счастьем, которое, похоже, могло поднять ее ввысь к своду залы, прямо к бело-голубым пухлым испарениям.
– Почему ты не приходил ко мне раньше, Отец? – вновь спросила слабым, утомленным голосом девушка, судя по всему, не воспринимая того, что уже спрашивала об этом. – Ты не знал, что я тоскую? Не знал, что я твоя?
– Да, не знал… не знал, моя дорогая, любезная девочка, – немедля ответил Бог и прижался к макушке отроковицы своими губами, отчего она сызнова судорожно дернулась, вроде ее бил озноб.
– Это лопасты и видение, – с горячностью и радостью от отцовской близости протянула Владелина. – Видение тебе подсказали, да? И ты понял, что я твоя?
– Да! да! твое видение, – Зиждитель, беспокоясь за охватившее юницу волнение, кое не только вырывалось из нее дрожью голоса и тела, но и явственно зримой утомленностью, теперь стал предугадывать ее вопросы и начинал отвечать задолго до того, как она затихала. – Ты закричала, так громко, моя радость, что я услышал… Услышал твой зов, твою тоску и боль. Я услышал мою драгоценную девочку… бесценное Творение… совершенное Творение!
– Хорошо, как хорошо, что лопасты на меня напали, – обмолвилась Влада и наново повертав голову поцеловала золотую рубаху, а вместе с ней и грудь Небо. – Так хорошо, что я узрела видение. Иначе бы… иначе Отец я вскоре умерла от тоски по тебе.
Отроковица малеша отстранилась от Бога, и, выпрямившись, воззрилась в его схожее с каплей лицо, вельми осунувшееся, имеющее самое широкое место в районе скул и сужающееся на высоком лбу и округлом подбородке. Выпуклая спинка носа с острым его кончиком, широкий рот с полными губами и приподнятыми уголками, крупные глаза, где верхние веки образовывая прямую линию прикрывали часть радужной небесно-голубого цвета оболочки, изогнутые, слегка вздернутые вверх брови, поместившиеся на крупных надбровных дугах и тонковатые морщинки две горизонтальные на лбу и по одной отходящие от уголков очей… все… все было трепетно знамым, родным, близким. Девочка протянула навстречу лицу Бога правую руку и нежно огладила его кучерявые золотые волосы усов и бороды, покоящихся плотными завитками на груди.
– Сначала я думала твое лицо… это лицо матери, что родила меня там, на погибшей от людского недомыслия Матери Зекрой, – словно понимая, что выговориться можно только ему, Отцу, прошептала торопливо юница. – Но после, когда твое лицо стало проступать во сне… Я поняла, что все это время ты меня звал. Мой Отец… Это я не просто поняла. Я услышала… Кто-то, наверно я, позвал тебя. И после я все время, во сне… звал… звал тебя… моего Отца, и так тосковал… тосковал, – с дрожью в голове проговорила Владелина, опять сказывая о себе, как о мальчике.
Судя по всему, Седми не просто скрыл виденное девочкой, он обратил томление и тоску посылаемую лучицей с Першего на Небо, ибо во снах Владу никогда не зрела очей старшего Раса. Бог положил руку на голову юницы, и, успокаивая, умиротворяя тем теплом ее беспокойство то возникающее, то также резко проходящее, словно накатывающие на брег волны, сызнова притянув к себе, крепко обнял.
– Ты больше никуда не будешь убегать, правда? – поспрашал Небо, огладив перстом покарябанный ее подбородок. – Я не хочу, чтобы ты подвергала свою жизнь опасности, даже самой малой, ты слишком мне дорога. Ежели соколы велят тебе вернуться, пообещай мне, что немедля выполнишь их указание.
– Я не слышу их слов, только клекот… – пожимая плечами, отозвалась девушка, одначе не желая расстраивать Бога порывисто кивнула головой, в оной становилось тепло, а миг спустя вроде как вновь прохладно.
– Теперь ты их будешь слышать… Слышать и слушать. Прошу тебя, будь послушной девочкой, не огорчай меня, – старший Рас просил с такой тревогой в голосе, что Владелина вновь порывисто встрепенулась всем телом, не в силах ощущать его волнение.
– Обещаю! обещаю, Отец, не буду более огорчать тебя, – суетливо зашептала она и еще… еще раз кивнула.
А тепло от тела Зиждителя, как и его нежные руки, голубившие ее волосы, обымающие всю, несли на себе такое умиротворение, покой, что слезы наново начали выныривать из глаз отроковицы и падать на золотую, шелковистую материю рубахи Небо, с долгими рукавами и подолом, ажурно украшенным крохами рубина.
