Вячеслав Рыбаков - Се, творю
– Симка!
– Нам скрывать нечего. Уэлкам. Хотите на Альфу Центавра без ракеты? Легко. Зубрите Достоевского, хамье, и забудьте, что это непрактично.
– Симка, остановись. Ты спятила.
– Да, а что? Ты такой мужчина – просто свел меня с ума.
Он не знал, что сказать. Сердце у него билось мощно и часто, точно перед прыжком: скорость выровнена, ветер боковой умеренный, люки настежь, уэлкам. Надо только решиться. А если струсишь, то сомневаться уже не приходится: вот эта пигалица пихнет в спину и прыгнет следом без парашюта, чтобы быть рядом.
– Это все надо доказывать и доказывать…
– Я тебе направление дальнейших исследований предлагаю. Ориентир. Сколько можно тыкаться вслепую? И если подтвердится – тут единственный выход из тупика. Единственный способ, чтобы все эти, в погонах, чужих или наших, вас не пристукнули, прежде чем разберутся, что для их дел нуль-Т неприменима.
Он еще сам не понял, что загорелся. Но лихорадка погони за лукаво выглянувшим из-за угла ребенком познания, бог знает где прятавшимся несколько недель, уже вспенила кровь. С минуту он молча обдумывал.
– Не поверят, – сказал он потом с сожалением. – Ни один разведчик не пошлет в центр такую ахинею, и ни один центр не поверит разведчику, если он такое пришлет.
– Ну, это уж их проблемы, – азартно возразила она, но он отрицательно покачал головой.
– Нет, погоди. Это наши проблемы, только наши… Погоди… Я знаю! Нужно разбросать информацию, выждать, дать время, а потом провести несколько реальных показательных акций, спасти кого-то через переклейки. С затонувшей подлодки, из горящего самолета… Внаглую, не скрываясь. Чтобы случились необъяснимые чудеса, про которые раструбят на весь мир. А в разведках уже знают объяснение, только не верят. А когда чудеса попрут, то поверят, никуда не денутся.
– Супер, – сказала Сима. – Ты еще умней меня.
– Ну, знаешь… Если бы не ты…
– Ага! – закричала она, уже откровенно веселясь и озорничая. Вернулось счастье, казалось, безвозвратно оставленное днем на маленьком горячем пляже. – Признаешь мои заслуги в распространении русского дела по видимой части вселенной? Говори, как на духу, что для него полезней: с бутылками и ножиками по митингам шляться и пугать честной народ, или придумать такое, чтобы все люди захотели стать русскими? Нет, я больше скажу – чтобы сами русские опять захотели быть русскими? Ну? Говори!
– Признаю! Я раб тапки! Твои заслуги, о несравненная принцесса Будур, необъятны, как море, и неисчислимы, как звезды на небе!
– Тогда цалуй! – лихо велела она и, повернув в его сторону надутую пузырем щеку, повелительно указала на нее пальцем.
С Вовки будто одним резким движением сдернули все возбуждение и всю радость. Наваждение рассеялось. Он растерянно, виновато посмотрел на Симу исподлобья и отвернулся.
Тогда и она погасла.
Сразу стало понятно, что кругом ветрено и холодно, что кроны деревьев шумят измученно и уныло, точно глубокой осенью, что словно из иного мира немощно светит, кое-где слипаясь в мерцающие комья, крошево окон в неприкаянно высунутых вдали новых высотных башнях, а тут – уже совсем тьма, и никого нет, ни души, лишь из глухого нутра стонущих под ветром зарослей впереди, совсем недалеко, на аллею выныривают один за другим молчаливые, тоже, видать, припозднившиеся ребята…
– Ну что такое? – тихо и безнадежно спросила Сима. – Володя, зачем ты меня так обижаешь?
– Сима… – едва не плача, сказал он. – Ну Сима же! Ну нельзя! Ну если я… Ведь получится, что я тебя тогда ДЛЯ СЕБЯ спасал!
Она даже не сразу поняла. Потом глаза у нее раскрылись так, будто увидели, что кто-то идет по воде.
– И только в этом дело? – ошарашенно спросила она.
Он затравленно кивнул.
– Ну ты и ду… – начала она и осеклась. И вдруг прыснула. – Слушай, Вовка, я все понимаю, но нельзя же быть настолько русским! Что я тебе – Южная Осетия?
Настал его черед задуматься над ее словами.
Они были так увлечены друг другом, что опоздали заметить, как их окружили.
Вовка спохватился первым. Их было семеро, и, пожалуй, ни одному не перевалило за двадцать. И лица их не были лицами дебилов или выродков, у двоих ладно сидели культурные очки. Молодые интеллектуалы новой эпохи. Перед Вовкой полукружьем встали четверо, а трое отлаженно скользнули ему за спину и ждали теперь там; он их не видел, но, включившись наконец в ситуацию, чувствовал привычно и четко.
Дюжий, плакатно русокудрый вождь в нашпигованной блестящим металлом почти комиссарской кожанке покровительственно улыбнулся Вовке.
– Ты, брат, иди себе, – дыша пивом, ласково проговорил он, – а чучмечку нам оставь. И подумай на досуге о том, что чистоту крови надобно беречь смолоду…
Петля времени, понял Вовка; молодость настигла. Сейчас мы достойно с ней простимся. В груди начал ровно бить массивный молот, напрягся живот и подобралась мошонка. Семеро. Многовато… Тем более что плохо-бедно боевые искусства у этих все-таки дают, он помнил. Если, конечно, они из этих, а не просто резвящаяся накумаренная шпана. Вряд ли шпана, не похоже. Значит, будут ножи. В голове замельтешили, споро складываясь в хорошо пригнанную чехарду, прикидки скоротечного боя. Не оборачиваться; тех, что сзади, пока фиксировать только на чутье. Пусть расслабятся. Смотреть на вожака, пусть думают, что Вовка, если начнет – начнет с него. Троих за спиной вырубить сразу, чтобы уже не встали. Потом резко вправо и вон того умника в очках, с арматурным прутом, он к Симе ближе всех. Непрерывно двигаться, путать их, плясать вокруг нее, как на резинке. Ни одна сука, пока я жив, до нее не…
Сима бесшабашно шагнула вперед.
– Я не чучмечка, а жидовка, – сообщила она.
Вождь глянул на нее с удивлением и интересом: редкий случай, сама нарывается. Похоже, будет даже веселей, чем сперва показалось. Когда плесень, не въехав в реал, начинает понты колотить, типа спасать друг друга и всякое такое, всегда веселей. Надо же, а они нынче и не собирались ничего, просто отдыхали; как поперло-то под конец дня.
– Совсем ай-яй-яй, – с мягкой укоризной сказал он.
Вовкины мышцы, натянувшись, тетивами замерли в напряженной неподвижности, точно целый взвод лучников изготовился к прицельному залпу. Вот сейчас. Команда пошла.
Сима обернулась и увидела его лицо.
Они стояли в лаборатории.
Вовку качнуло.
Он не сразу понял, что произошло.
Он шагнул к ней. Она начала было ему улыбаться – несмело и немного вопросительно: видишь, у меня опять получилось, ты доволен? Он сгреб ее за плечи у самых ключиц, грубо смял и скомкал ворот свитера, точно хотел задушить; так он сегодня дотронулся до нее в первый раз. В ее глазах мелькнул ужас. Адреналин фонтанировал и горел в его крови, как огонь в аду.
