Михаил Савеличев - Догма кровоточащих душ
Шестикрылый ангел парит над механическим урожаем, касается его черными руками и чувствует уколы новой жизни.
- Итиро прав, - говорит Азраил. Сверкающие цветы отражаются в его глазах. - Они - совершенство!
12
- Смерть не знает ни места, ни времени, Агатами, - говорит Итиро, и Агатами теснее прижимается к нему. - Смерть всегда неуместна и всегда безвременна. В этом ее предназначение.
- Зачем тебе нужная я? - она касается губами его губ. - Разве механическому ангелу будет ведома смерть?
- Нет. Смерти больше не будет. Ржавчина, распад, переплавка, расширение вселенной, взрывы звезд, мертвое и бессмысленное вращение ледяных тел, прямая стрела необратимой энтропии, где нет места тем, кто будет задавать глупые вопросы.
Итиро распахивает крылья, и вот они уже летят над угасающим миром, где в надвигающейся тьме робко поблескивают редкие искорки.
- Что это? - спрашивает Агатами. Она чувствует в них нечто волнующее, притягивающее.
- Души, конечно же, души, моя милая Агатами. Те, что дожидаются возвращения в сфироты, где все они останутся навечно запечатанными.
- Значит, людей уже не будет? - Агатами становится грустно.
- Нет, моя милая Агатами. Я больше не нуждаюсь в этой гипотезе. Мир может прекрасно существовать и без людей. Они исчезнут, но не грусти о них. Они будут счастливы и не заметят собственной пропажи.
- Не будет и меня?
Итиро нежно целует ее.
- Разве ты не привыкла к тому, что человек умирает каждый день, каждое мгновение? Разве так трудно осознать, что тот, кто просыпается утром в твоей оболочке, уже не ты сама? Это ведь тоже смерть, возможно еще более страшная и коварная, чем та, которая разрывает тело и душу.
- Мне страшно.
- Ангелу смерти не может быть страшно. Возьми меня за руку, и я покажу тебе всю красоту уходящей жизни...
...В доме полумрак. Спят люди. Обычный сон обычных людей. Маленькая девочка скинула жаркое одеяло и разметалась на матрасе. Агатами наклоняется над ней и узнает саму себя. Маленькая Агатами. Она беззащитна, но время ее еще не пришло. Однако здесь и сейчас уже много тех, чье время истекло, и Агатами также ясно видит их - пожилые и молодые, мужчины и женщины, которым пора утратить единство души и тела.
Смерть хитра. Она находится слева, на расстоянии вытянутой руки, и дедушка Пекка ее отлично видит. Он кивает ей, как старой знакомой, но Агатами закрывает ладонями лицо, траурные крылья обнимают ее.
- Что вы хотите? - спокойно говорит дедушка, но слова его обращены не к ней.
- Простите, учитель, но нам приказано... - человек склоняется в почтительном поклоне.
- Кто-то будет оставлен в живых? - дедушка Пекка отвлекает убийц, и Агатами видит среди них тех, кто уйдет из жизни вместе с обитателями этого дома.
- Никто, учитель.
Дедушка Пекка с преувеличенной стариковской медлительностью, неуклюжестью поднимается с постели. Когда он встает, двое из тех, кто окружает его, уже находятся в объятиях ангела смерти.
- Что я должна с ними сделать? - восклицает Агатами. Она смотрит, как ее помощница - агония щекочет их пятки, и умирающие смеются. Это смех, понимает Агатами, это только смех, то, что живые принимают за предсмертный хрип. - Что я должна сделать? - отчаянно вопрошает еще неопытная смерть, и ответ снисходит на нее.
Жизнь хранится в оболочке тела. Она заключена в нем, как вода заключена в сосуде. Смерть - и сосуд разбивается, жизнь теряет свою форму, она становится безграничной, она изливается щедрым потоком, и лишь ангел может насладиться ее вкусом.
Агатами пьет. Она прижимается клювом к трепещущим телам, все глубже вгрызается в них, отпихивая ногой назойливую агонию, требующую своей части добычи. Она глотает тягучий, пряный сок, втягивает сверкающую амальгаму, зачерпывает раскаленное серебро и злобно шипит на Итиро, который с усмешкой наблюдает за ее грехопадением.
Что я делаю?! Что я делаю?!
Это отвратительно, Агатами!!! Прекрати немедленно!!!
- Ты способная ученица, - говорит Бессердечный Принц.
- Я всегда вас уважал, госпожа, - кланяется дедушка Пекка, прижимая руки к окровавленной груди.
- Шевелись, старик! - хохочут от веселой агонии безымянные убийцы.
Агатами падает на колени, упирается руками в окровавленный пол, где разбросаны куски человеческих тел, задирает голову к Черной Луне и жутко воет.
Люди, люди, люди, вереницы, толпы, океаны людей. Те, чья жизнь уже не умещается в кожаной оболочке, чье серебро и амальгама выплескивается в жадно раскрытый рот ангела смерти, а он семью печальными глазами обозревает прошлое и будущее...
- Проходи, Агатами, - заискивающе улыбается Иту. - Проходи, Фумико.
Девочка лежит в ванне и спокойно смотрит на них. Она отмечена все той же печатью. Она печальна. Ее смуглое тело просвечивает сквозь синеву воды, короткие волосы намокли, и крошечные локоны расплылись по поверхности тонкими ресничками.
Агатами садится на край ванны и смотрит на Фумико. В ангеле смерти нет ни злобы, ни мести, ни любви. Азраил холоден, и все вокруг него приобретает льдистую, кристальную чистоту. Девочки мерзнут, теплое дыхание пытается согреть окружающий воздух, но лишь иней оседает на поверхности зеркала.
Азраил берет Фумико за плечи и прижимает к себе, антрацитовые крылья опахивают стылым ветром рыдающую девочку, но все уже решено. Все давно решено и записано на скрижалях судьбы.
- Читай, Фумико, читай, - говорит Азраил, но крупные слезы текут по щекам девочки, надпись расплывается, и тогда Агатами говорит:
- Здесь написано, что ты, Фумико, убьешь своих подруг Иту и Дору, а затем покончишь жизнь самоубийством. Такова судьба, Фумико, и душа твоя всегда знала о столь печальном исходе.
Фумико опускается на колени, прижимается лбом к краю ванны. Она оплакивает себя и своих подруг, плечи ее сотрясаются в рыданиях, но Агатами безжалостна.
- Сделай это, Фумико, - шепчет она на ухо девочке. - Сделай то, что ты должна сделать.
- Сделай это, - шепчет Иту, и мокрой рукой гладит свою подругу по голове.
Пальцы растопырены и дрожат, глаза распахнуты, но ничего не видят в мельтешении брызг. Над водой только руки и ноги Иту, они бьются, расплескивают воду, но вот движения затихают, последние пузырьки выплывают из открытого рта, как крохотные рыбки из своего убежища.
Вкус юной жизни свеж и приятен. Он переполнен неизрасходованной радостью, в нем почти нет горечи печали, а горчинка первой любви лишь придает ей особенный вкус.
Азраил поднимает легкое нагое тело, крупные капли скатываются по гладкой коже, и только на шее проступают багровые пятна, сквозь которые ангел смерти и высосал еще одну жизнь.
- Я сам отнесу тебя, прекрасное дитя, - говорит он Иту и целует ее в неподвижные, ледяные губы. Агатами трогает Фумико за плечо и вкладывает в ее обречено протянутую руку раскрытую бритву.
