Александр Беляев - Мир приключений, 1983
Александр I умер несколько раньше — осенью 1825 года. Вместе с его смертью, казалось бы, должен был пройти интерес и к тайнам, которыми, возможно, владела ссыльная авантюристка. Однако о ссыльной графине при дворе не забыли.
События, описанные в историческом детективе Николая Самвеляна, произошли вскоре после провозглашения русским императором Николая I и подавления им восстания декабристов. На первый взгляд смерть в Крыму графини де Гаше и события на Сенатской площади в Петербурге никак не связаны. Но не будем столь категоричны.
В описываемую эпоху еще были свежи в памяти наполеоновские войны, походы русских войск в Европу, интриги и заботы участников Венского конгресса, еще не распался Священный союз европейских монархов, непрочными были европейские троны. Не отличалось прочностью и положение самого Николая I. Он только что расстрелял картечью на Сенатской площади восставшие полки и еще не завершил сыск участников событий 14 декабря 1825 года.
Новый русский император унаследовал от своего предшественника его дипломатию и был крайне заинтересован в обладании всеми ее секретами.
Какими тайнами могла располагать умершая? Вряд ли государственными в их современном понимании. Однако не следует забывать, что наши представления о дипломатии весьма отличны от тех, которые были свойственны первым десятилетиям XIX века. Покровительница де Гаше при русском дворе баронесса Варвара — Юлия Крюденер, знакомая ей еще по временам Венского конгресса 1814–1815 годов, в свое время была принята при австрийском и французском императорских дворах. Была она близка и с австрийским канцлером князем Меттерни-хом, неплохо знакома с известным мастером политической интриги французским министром князем Талейраном-Перигором. Де Гаше выполняла некоторые деликатные поручения, была секретарем баронессы. За соответствующую мзду баронесса Крюденер выполняла различные поручения Александра I, а при случае не отказывала в подобных услугах и другим участникам конгресса. Поселившись в Петербурге, графиня де Гаше сблизилась также с камеристкой императрицы Елизаветы Алексеевны мистрис Бирх, с которой подружилась и часто виделась. Все это позволяло считать де Гаше носительницей интимных дворцовых секретов, торговля которыми могла принести ей известный доход, а императорской семье — беспокойство.
Здесь необходимо некоторое пояснение. Венский конгресс, заседавший долгие 10 месяцев, выработал систему договоров, направленных на восстановление феодально-абсолютистских монархий, разрушенных французской революцией 1789 года и двадцатилетием наполеоновских войн. Переговоры проходили в условиях тайного и явного соперничества, интриг и закулисных сговоров. Завершился конгресс созданием Священного союза европейских государств, целью которого было обеспечить незыблемость европейских монархий, вытравить саму память о революционных переменах. Каждая из великих держав пыталась добиться территориальных и иных выгод за счет своих партнеров. Вокруг каждой главной фигуры вилась туча агентов, тайных осведомителей, торговавших секретами своих покровителей.
Система послевоенного переустройства Европы, созданная конгрессом, противоречила интересам буржуазии — нового поднимающегося класса. Ее движение против феодально-абсолютистских сил явилось главной пружиной исторических процессов в континентальной Европе того времени, их объективным содержанием. Священный союз препятствовал установлению буржуазных порядков, усиливал изоляцию монархических режимов, его реакционная политика вызывала обострение внутренних противоречий, а они расшатывали Священный союз и к концу 20-х годов привели к его фактическому распаду. С ростом противоречий между участниками Союза падало влияние русского двора на европейскую политику.
Выход на историческую арену новых сил с их новой дипломатией поначалу видели и понимали немногие. Одним из них был Талейран, одинаково успешно служивший всем французским режимам. На конгрессе он представлял интересы нового французского короля, но, плетя замысловатые интриги против соперников, исподволь отстаивал интересы французской буржуазии. Талейран понимал, что в новой дипломатии надо считаться с интересами банкиров, промышленников, стараться овладевать их тайнами, а не секретами окружения правителей, их фаворитов и любовниц, членов императорских и королевских семей. В этом заключался секрет его дипломатических успехов при любых режимах. Понять новую обстановку органически не могли ни Александр I, ни его преемник. Вслед за Людовиком XIV каждый из них полагал, что «государство — это я». Им были чужды постоянные длительные потребности народа и государства. Дипломатия в их представлении являлась способом исполнения собственных желаний, подчас капризов и настроений. Понятия «двор» и «правительство» совпадали. Считались русские императоры со своими правительствами постольку, поскольку те выражали интересы их семей, дворянской аристократии, высшего духовенства, крупных помещиков. И в XIX веке Александр I и Николай I считали, что придворные интриги, обладание альковными секретами министров и самих монархов могут оказать решающее влияние на политику государств, вызвать потрясения и войны.
Современники и более поздние исследователи, характеризуя Александра I, единодушно считают, что, попав в неожиданные обстоятельства, он быстро соображал, как надо поступать в данном случае, чтобы уверить других, а в первую очередь самого себя в том, что он давно предвидел эти обстоятельства. Вникая в новые для него мысли, он старался показать собеседнику, а еще больше себе, что это его собственные давние мысли. Вызвать уважение у окружающих ему было нужно для самоутверждения. Свою темную, душу, по словам Ключевского, он старался осветить чужим светом,[7] Александр I легко поддавался воздействию эффектной обстановки, особенно с участием таинственного, набожно внимал православным священнослужителям, сквозь пальцы смотрел на активность иезуитов, слушал квакеров и протестантов. В последние годы был сух, раздражителен. Ему стали свойственны самонадеянность, язвительность, равнодушие ко всему, что выходило за пределы интересов императорской семьи, наклонность зло шутить. Никого из приближенных не любил, холопствующим перед ним платил презрением.
Николай I по своим личным качествам мало чем отличался от старшего брата.
В делах государственных от начала и до конца царствования Николай оставался деспотом и крепостником. Считая простоту и мягкость признаком слабости, угрозой авторитету, он стремился показать твердость и суровость власти. Его присутствие угнетало, обращение с подданными носило характер команды, окрика. Официальному облику его было свойственно холодное выражение глаз, резкая повелительная речь, решительность и безапелляционность суждений. Общение с ним вызывало безотчетный страх. Люди в его присутствии инстинктивно вытягивались, замирали, переставали соображать. Высшие чиновники Николая I мрачно шутили: даже хорошо вычищенные пуговицы в его присутствии тускнели.
