Вячеслав Букур - Поиск-87: Приключения. Фантастика
Он протянул Гущину фотографию, и Валерии Рафаилович впервые за пятнадцать лет работы в Интернате сразу узнал человека, которого ему предстоит воспитывать.
Вячеслав Запольских
ЗДРАВСТВУЙТЕ, ХОЗЯЙКА
Рассказ
Дежурства на космодромной станции слежения проходят довольно однообразно. Сидишь перед пультами в бункере и вспоминаешь холодный воздух земной весны. Сверху, над шестиметровым слоем грунта, спекают песок протуберанцевые выхлопы светила.
Но в тот день настроение у меня было замечательное, акустика струила «Голубую рапсодию», на пульте связи меж сенсорами уместилась коробочка с воздушной кукурузой.
Пискнул сигнал вызова, и засветился экран. С орбитального дока вышел на связь Солар.
— Привет подземным жителям! — сказал он. — Караулишь каботажник с баритонами?
— Он уже стартовал?
— Минуту назад. Кстати, тебя ждет сюрприз. В лице Патриции Кевестаде, врача-ветеринара, сорока семи лет. — Солар тоже был что-то слишком весел. — Знаешь, что она написала в графе «цель прибытия»?
— «Охота на меркурианских мастодонтов».
— Держись за кресло, Леонид!
Солар выудил откуда-то квадратик анкеты. Я увеличил изображение и прочитал: «Цель прибытия — вступление во владение Котловиной Калорис».
— Не разыгрывай меня, сумасшедших в космос не пускают.
— А еще она показала мне роскошные бумаженции с водяными знаками, печатями и с датой сорокалетней давности. Так что готовься. Встречай хозяйку!
Гнусненько хихикнув, Солар дал отбой.
— «При закате солнца наша тюрьма необыкновенно прекрасна!»
Каюсь, это я процитировал классика. Вечером первого дня в шлюзовой жилого блока. Хорошо еще, что скафандр снять не успел — сразу получил два раза по шее, причем чувствовалось, что это не только тонизирующее средство.
Вообще-то местные закаты яркостью красок не блещут. Редкие молекулы водорода и гелия, которые астрономам угодно было называть меркурианской атмосферой, неспособны разливать багрянец и пурпур. И вообще вечер здесь наступает через 176 земных суток после рассвета.
Земных суток… Честное-благородное, тогда, в первый день, я вспомнил о Земле только на пороге жилого блока. Слегка обрадовался — думал, помучаюсь сладкой межпланетной тоской перед сном. Но не получилось. Как только мои ноющие (чуть ли не вслух) руки и ноги устроились на койке, все куда-то тихо и быстро уплыло. Весь этот первый день мы копали котлованы, ставили на фундамент токамак, наращивали вокруг него стены, монтировали перекрытия, тянули в секции линии коммуникаций и устанавливали санфаянс. Через восемнадцать земных часов мы смогли войти в наше жилище. Через восемь часов вышли оттуда, и начался день второй.
Все дело в том, что Меркурий — это комок превосходной железной руды диаметром 4878 километров. Имеются также никель, цинк, свинец и еще кое-что. Следовательно, после того как мы обзавелись жильем, техника была отправлена на расчистку площадки в полутора километрах от базы. Там намечалось строительство рудника. Метров через триста у моего «риноцероса» со звоном отлетел трак, и пришлось выбираться на поверхность. Пристегнув к скафандру универсалку, я лихо откинул люк, выбрался на броню и спрыгнул на черный песок. Трак валялся неподалеку, он врезался в склон низенького холма и поэтому не улетел за близкий здешний горизонт.
— Чего стал? — прозвучал в шлеме недовольный голос Коленьки Голубчикова, который шел следом за мной на контейнеровозе.
— Поломка! — жизнерадостно сообщил я и сделал шаг. Ботинок взрыл песок, и моя нога легко погрузилась во что-то, булькнувшее, как горячий кисель. Ничего не успев сообразить, я упал лицом вниз и ослеп. Заорал без голоса, сам себя не слыша, завозил руками и ногами, пытаясь отыскать опору. Но колени и локти проваливались. Сердце нырнуло с дурным стуком. Я ужался до микрона и, мелькнув, унесся в вечность.
Вытащил меня оттуда Коленька Голубчиков. Сделал он это самым примитивным способом — за ноги. Слепота схлынула, я увидел его лицо за стеклом шлема. Коленькины губы шевелились беззвучно, глаза были насмешливыми. Радиосвязь не работала. Я оглянулся. Черный песочек затягивал жарко сияющую лужицу, в которой я только что барахтался. Светили звезды. Пылало огромное солнце.
— У! — сказал я, пробуя голос. — У-у-у!
Коленька ласково приподнял меня, поставил на ноги, обмахнул катышки расплавленного свинца. Потом, отстегивая от своего рукава универсалку (моя так и осталась в свинцовом озерце), пошел в обход за потерянным траком. Сварочный модуль универсалки выпустил почти прозрачную струю. Песок взвихрило, обнажая коварный свинцовый расплав. Коленька взял влево. Здесь под струей плазмы показался твердый грунт.
С траком в руках Голубчиков вернулся к «риноцеросу». Натянул на катки гусеницу, скрепил траки и махнул мне рукой: мол, садись, теперь потянет. Я тоже помахал ему ладонью и нетвердыми шагами пошел к своей машине. Очутившись на сиденье под броневым колпаком, я почувствовал, что обливаюсь холодным потом. Система терморегуляции, которая выдержала +430 по Цельсию, почему-то никак не отреагировала на это внутреннее похолодание. Но я все равно решил послать благодарность на завод-изготовитель.
Голос Коленьки я услышал снова, когда подключился к рации «риноцероса».
— Ты, Леня, как я погляжу, невезучий. Нахлебаешься здесь. Глаз у меня верный.
Голубчиков помолчал и душевно добавил:
— Может, того, а?
— Гвардия не сдается. Вперед, к вершинам, на благо созидания.
— Ну-ну. Эх, и попадет в тебя метеорит. У меня глаз верный. Двигай, чего стоишь?
Потом был день третий. Четвертый, двадцатый, сотый. Со временем я приспособился урывать минуту-другую для межпланетной ностальгии перед сном. Но до Земли было далеко, а работы так много, что сладостная тоска по дому стала приобретать кислый привкус отчаяния.
Прекраснее всего на свете — воздух. Особенно весной. Бродишь по улицам и дуреешь. Пахнет сырым снегом, нагретыми карнизами, линючей кошачьей шерстью. Правда, когда приходится отвечать на чужое любопытство или заполнять анкеты, я всегда утверждаю, что больше всего на свете люблю музыку. Это не совсем неправда. Иногда казалось, что — кранты. Отхватить бы универсалкой зажимы шлема — и упадет твоя головушка, сморщенная и обугленная, под чужими проклятыми небесами. Книг почти не было — грузы для нас выверялись тогда до килограмма. Все видеокассеты, благодаря пресловутой «ошибке компьютера», были посвящены одной теме, а именно: интенсивной технологии выращивания пресноводных моллюсков. Зато на стационарной орбите постоянно висела автоматическая станция, и можно было в любой момент послать индивидуальный заказ. Коленька Голубчиков начинал каждый день с «токкаты ре минор», но ближе к обеду переходил на Утесова, и тогда работа у него спорилась не в пример веселей. А мои ноги сами пританцовывали возле педалей под барабаны половецких плясок. Нож «риноцероса» скоблил каменистые края узенькой долины. Здесь должна была пройти северо-западная окраина будущего города, где небо под куполом должно стать не черным, а голубым и где половцы, буде они заявятся на Меркурий, не сгорят тут же с копотью и треском.
