Сергей Вольф - Где ты, Маленький Птиль
От того, кто именно появлялся в дверях квистории и насколько народ знал его и как к нему относился, на что-то, может, и влияло, но процедура с каждым новым политором из "гнезда", когда он представал перед комиссией, была короткой: первая оценка комиссии могла считаться все же условной. Волны голосов политоров все время менялись, то тихие, то почти грохочущие, часто яростные и гневные.
Решительным толчком к моему уходу послужило внезапное событие: очередной политор вышел из двери квистории для сдачи, голову он держал низко опущенной, а руки -- сзади, но внезапно он выкинул руки вперед, вероятно с оружием, но раньше, чем прогремел его выстрел, прозвучал другой (сработал электронный механизм), и политор упал замертво, неуклюже сползая и раз перевернувшись через плечо на ступенях квистории. В кого он хотел выстрелить? В кого-то в толпе? В себя?..
-- Пап, -- сказал я тихо. -- Мы с Оли пойдем, ладно?
-- Куда, куда это? -- зашептал он, не понимая.
-- Да никуда, прогуляемся, к дому, -- сказал я.
-- Почему? Что случилось? Что-нибудь случилось?
-- Да я устал, и Оли тоже, боев-то нет, ты не волнуйся.
-- Н-ну, идите, если... -- Он ничего не добавил, только пожал плечами; уже уйдя с Оли, да и вообще много позже, я догадался, что папе, хотя он и был землянин, и сам никогда не воевал, и не пережил войну так, как ее пережили политоры, -- ему, взрослому зрелому мужчине, акт капитуляции диких и злобствующих сил говорил гораздо больше, чем мне. Вдруг я увидел Финню.
-- О! Уль Митя! -- сказала она. -- Уль Митя! Долгой жизни!
-- Долгой жизни, Финия! -- сказал я. -- Финия, мы же с папой улетаем на Землю, навсегда, и дел много. А мы не могли бы сейчас с Оли попасть в клуб планирования, вдруг у вас есть ключи, а? Мы их вернем, честное слово.
-- Да, да, конечно, -- забормотала она. Поразительно, ключи от клуба были у нее с собой. Уже держа ключи в руках, я внезапно ощутил, что что-то с Финией творилось -- что-то неладное. И, не желая перед полетом думать ни о чем плохом, я все же спросил, что с ней. На руках ее был ее малыш.
-- Мой муж, а, Рук, там, внизу, -- хрипло сказала она.
-- С ним ничего не будет, Финия, -- сказал я, почему-то убежденный в этом, а не просто для того, чтобы ее успокоить.
-- Я знаю, я надеюсь, -- сказала она. -- Его просто... заставили. Главное, он не воевал, я знаю.
-- Конечно, -- сказал я. -- Он ни в чем не виноват. Все будет хорошо, -- говорил я, видя, как ей все же плохо и как она почти готова заплакать. Но она не заплакала, сдержалась. Только погладив ее по плечу и отойдя от трибун, я позволил себе связаться с Ир-фа и сказал ему о Финии с малышом и об а, Руке. Ир-фа не рассердился моему звонку, он сказал, что знает а, Рука, официанта, и знает, что он сразу же будет отпущен на свободу. Я еще раз извинился перед Ир-фа, и мы с Оли бегом бросились в нижний Тарнфил, лететь на машине в клуб. Мне не давала покоя мысль, что я уже все знаю про а, Рука, знаю, что он будет освобожден, а Финия -- нет, и когда еще узнает. Пока мы с Оли быстро шли, у меня все время возникало желание вернуться к Финии, но именно ее гордость мешала мне: ни громко, ни шепотом я не смог бы сказать ей то, что узнал, и чего, возможно, не знали о своих близких, политоры, стоящие рядом с ней.
И все-таки мне было неспокойно, и, когда я увидел быстро и низко летящего гелла, я замахал ему руками, как бы прося подлететь к нам. Он резко прервал полет, спустился на землю и тут же, поклонившись Оли, крепко обнял меня, хотя мы были незнакомы.
-- Туда? -- спросил я его, показывая рукой.
-- Да, конечно, к квистории, опоздал вот, -- сказал он.
-- Очень большая просьба, -- сказал я.
-- Любая, -- сказал гелл.
-- Вы знаете Финию, жену а, Рука?
-- Чемпионку, летательницу? Конечно.
-- Она стоит на трибуне справа, у самого края прохода, ряду в третьем-четвертом. Шепните ей на ухо, совсем тихонечко, что я все узнал: а, Рука освободят сразу же.
-- Передам, -- сказал гелл. -- Я слышал, вы с отцом улетаете?
-- Да, -- сказал я. -- Очень скоро. Домой. На Землю.
-- Я приду к космолету проводить вас, можно? -- застенчиво спросил гелл, даже не думая о том, что вряд ли в толпе я его увижу.
-- Обязательно, -- сказал я. -- Я буду очень рад. И папа тоже.
-- Спасибо, -- взлетая, сказал гелл. -- Я все передам Финии.
... Мы с Оли вернулись часа через два, дома были Ир-фа, Орик, Пилли, Рольт, Сатиф и папа.
Капитуляция квистора и его окружения закончилась чуть ли не на полчаса раньше, чем все ожидали. Когда мы с Оли ушли, трижды еще повторился случай, как тот, с политором, руки которого были не связаны и он пытался стрелять. Многие политоры были освобождены на месте, в том числе и а, Рук. В какой-то момент из двери квистории появился бледный со связанными руками уль Триф, личный секретарь Горгонерра. Подойдя к комиссии, он попросил развязать ему руки, а также попросил дать ему мегафон. Ему позволили говорить, и он сказал:
-- Политоры! Некоторое время назад в убежище возникли распри между военачальниками и некоторыми членами правительства квистора. Началась стрельба, в ход пошли ножи. Многие были убиты или очень тяжело ранены. -Громко он перечислил, кто именно был убит или ранен. -- Политоры, должен вам сообщить, что бывший премьер Политории, квистор уль Горгонерр... в своем кабинете покончил жизнь самоубийством.
Он замолчал, наступила полная тишина. Потом вся масса политоров взорвалась страшным и долгим единым криком, и трудно понять, что это был за крик -- слишком многое в нем соединилось: и ярость, и радость, и боль, и насмешка, и гнев, и гадливость, и разочарование, что он ушел от суда, и презрение, и стыд за слабость бывшего квистора, -- много всего...
Мы с Оли довольно легко нашли квартирку а, Рука и вручили Финии ключи от клуба. Финия плакала, обнимая а, Рука, совершенно нас не стесняясь. А он смущался и краснел.
-- Спасибо, -- сказал он мне, провожая нас. -- Спасибо, что вы успокоили Финию. -- А сама она обняла теперь уже и меня, продолжая тихо всхлипывать, вроде бы уже по поводу того, что я и папа -- улетаем на Землю.
О визите к Латору я уже и не говорю: это был какой-то смерч общей радости. Мы встретились вновь. Войне -- конец. Он, Латор, почти в полной форме. А так, как Мики, именно Мики, летала, вопя, по квартире, я вообще не видел, чтобы летали: сумасшедшая какая-то акробатика!
... Что я могу сказать о том, как мы с Оли планировали -- одни в огромном небе. Вряд ли я сумею описать то, что было в этот долгий час с моей маленькой душой. Ее распирало -- это точно. Я ни о чем не думал -- ни где я, ни что со мной. Я забылся. Забыл обо всем. О Политории, о войне, даже о Земле. И я почти потерял голову, когда мы с Оли, "разойдясь" далеко друг от друга на разных струях воздуха, вновь друг к другу возвращались или пролетали совсем рядом, касаясь друг друга руками.
