Святослав Логинов - Мёд жизни (Сборник)
– В центральную усадьбу не поедешь, – сразу определила бригадирша, – найдётся дело и тут. Поселю тебя в бывшей конторе, там уже один твой дружок живёт, вот и ты с ним. А трактора не дам, не надейся. Оформишься разнорабочим.
Контора, в которой поселили Ваську, представляла собой нелепую бревенчатую сараину об одной комнате. Торчала в той комнате высокая голландская печь, быть может, и экономная, но в деревне вполне бесполезная. У печи стоял топчан, а на нём валялся Селёха – новый Васькин сожитель, такой же бедолага, не нашедший себе лучшего места. Вообще-то звали его Серёгой, но неповоротливый Селёхин язык перевирал даже собственное имя, так и получился Селёха.
С Селёхой Васька жил мирно, в работе был исправен, пил редко, стараясь урвать за Селёхин счёт. Разнорабочий много не выколотит, но с первого же аванса Васька начал откладывать деньги на дом. Знал, что нет в деревне уважения тому, кто своего угла не имеет. Сбережения, опасаясь Селёхи, дома не хранил, отдавал бабке Зине, одной из своих тёток. Селёха был мужик широкий, получив зарплату, щедро поил Ваську, а потом мог так же легко пропить и Васькины деньги. У бабы Зины было не в пример надёжнее. Прижимистая старуха Васину мысль одобряла и переданные ей десятки обещала вернуть только все разом на покупку. По мелочам же деньги не отдавала и правильно делала, иначе ничего бы он не накопил. А так за два года отложил шестьсот рублей.
Пришла весна, время работы. Всех, кого можно, поставили на технику, отправили в поле. Лишь опального Ваську послали на склад, засыпать минералку в бункера разбрасывателей. Работа копеечная, но Василий не протестовал, он теперь всё принимал молча. Послушно таскал мешки и к себе вернулся поздно, весь просоленный вонючей аммофоской.
В конторе жарко топилась печь, вусмерть пьяный Селёха валялся поперёк растерзанного, со сбившимся тюфяком топчана. Стук двери привёл его в себя, он поднял голову и уставился на Василия мутным взглядом.
– А! Плишёл, жмот! Я тебя ждал, но не дождался. Тли бутылки были, но не дождался. Всё сам… Так вот… Ты вкалывай, давай, может, блигадилша по головке погладит. А я не буду, мне эта Валентина во где сидит!..
Селёха уже вторую неделю не выходил на работу и вообще догуливал последние деньки, ожидая ареста. Сгубило его великое умение загнать и пропить любую вещь. Со свойственной ему широтой Селёха раскулачил половину тракторов, стоявших за конторой и приписанных к отделению. В другое время такое, может, и сошло бы с рук, но не в посевную. Так что Селёха был озабочен лишь одним – успеть пропить добытое.
– Ну чо смотлишь? – говорил Селёха. – Думаешь – самый умный? А я скажу – дулень ты! И дома у тебя никогда не будет, Валентина не позволит. Думаешь, зачем она в депутаты лезла? Нынче вся власть ейная…
– Я и спрашивать не стану, – отозвался Василий. – Домов на продажу полно, я прописанный и могу покупать.
– А и купишь, что с того? Кому ты нужен с твоим палшивым домом? Да за тебя ни одна блядь не пойдёт, так и загнёшься в своём доме… Вот у меня пожито… я столько выпил, ты столько и не видал никогда. И ещё выпью, а ты как был шестаком… – Селёха заснул, не договорив.
Васька долго смотрел на его припухшее лицо, на погасший окурок, прилипший к окантованным щетиной губам.
«У других так и хабарики вовремя гаснут», – всплыла неожиданно обидная мысль.
Дрова в печке прогорели, рассыпавшись красным мигающим углём.
«Куда так топим, не продохнуть», – подумал Василий не в такт первой мысли.
Он встал, чтобы закрыть дверцу, но вместо этого начал подкладывать на угли поленья и смотреть, как они сначала чернеют по краям, затем занимаются живым жёлтым пламенем. Через пять минут печь снова была набита до отказа. Длинные казённые поленья не давали дверце закрыться.
Селёха громко храпел, дёргая налипшим окурком. Сбитый тюфяк свешивался чуть не к самой топке. Три пустых бутылки валялись рядом с топчаном.
«И ничего ему не делается», – третья мысль легла к первым двум, словно отдельное полено в поленницу.
Василий поискал на столе и в тумбочке, невесть как попавшей в их логово. В доме было шаром покати. Варёные картохи, принесённые бабкой Зиной, и селёдку, купленную в Доншине, Селёха схарчил на закуску.
– Пойду к Зине, может, покормит, – решил Василий и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Конечно, тётка оставила его ужинать. На это у неё был свой расчёт: картошку одной сажать сильно хлопотно, а Васька мужик благодарный и завсегда поможет.
Василий плотно поел и умиротворённо прихлёбывал из кружки горячий отвар зверобоя, который считался у бабки Зины за чай, когда с улицы донёсся истошный крик:
– Пожар!..
Контора сгорела дотла. Сильно обожжённый и едва не угоревший Селёха в последний момент успел вывалиться из огня. Он ничего не помнил и не отвечал на вопросы, лишь дико вращал воспалёнными, без ресниц глазами и непрерывно перхал, размахивая вспухшей рукой, словно хотел, но не решался ударить себя в грудь.
На совхозном «газике» прикатила бригадирша. Раздвинув людей, подошла к дымящемуся пожарищу, зацепила взглядом Ваську, зло брякнула:
– Твоя работа?
– Ты чо, Валентина? – завступались вокруг. – Ты глянь, он тверёзый. У Зинки он гостевал. Это всё Селёха, пьянь беспутная!..
Пожар списали на Селёху. Даже сам Селёха не отказывался: может, и он, с кем не бывает… С ним соглашались: верно, бывает, коли спьяну. На том и успокоились. Поверили в Селёхину вину. И Василий поверил.
Теперь перед бригадиршей встала новая проблема: куда селить погорельца? И решить её Валентина сумела блистательно. Переговорила со старухами, потом подошла к искренне огорошенному неожиданным поворотом дела Василию.
– Говорят, дом хочешь покупать?
– Ну, – ответил Василий.
– Так покупай.
– Не скопил ещё на дом.
– Ты не с рук покупай, у совхоза. За пять сотен продадим своему. Как на дрова.
– Мне абы какой дом не нужен…
– Хороший дом. В Замошье. Старухин бывший, бабы-Машин. Или боишься? – бригадирша прищурилась.
– Чего мне бояться? Я ничо не боюсь, – сказал Василий и тем решил свою судьбу.
* * *Может, для кого-то деревня Замошье и оказывалась за мохом, но для ближних посёлков: Рубшино, Поповки и Андреева – Замошье стояло по эту сторону моха. Прежде были и другие деревни, ещё плотнее подошедшие к болотам, но теперь от них остались лишь камни фундаментов да умирающие, заглохшие сады. А в Замошье люди жили. От когда-то большой деревни, растянувшейся без малого на километр, уцелело семнадцать домов. Но и из них десяток зимой пустовал, лишь летом на пару недель приезжали городские владельцы.
![Святослав Логинов - Картежник [сборник]](/uploads/posts/books/59683/59683.jpg)
