Виталий Сертаков - Симулятор. Задача: выжить
Катерина строила дорогу, попросту расплавляла псевдорастения, раскатывая их в паркет. Немыслимо; если бы Симулятор прочистил наши мозги пораньше, скольких смертей удалось бы избежать?..
Мы сели в ряд на краю. Никто не знал, как начинать, все ждали приказа от меня. Удивительно, с чего они решили, что я хочу ими командовать! А я пытался представить себе мир, породивший подобную философию захватов. Эту философию даже нельзя назвать жестокой; жестокость, по крайней мере, подразумевает эмоции, сильные эмоции.
Симулятор не был жесток. Он даже не полюбопытствовал, нет ли случайно на планете разумных существ...
— Для начала давайте попробуем остановить вращение локатора.
— Почему именно вращение?
— Ну надо же с чего-нибудь начать.
— А если нам на голову грохнется?..
— Не должно... — По запрокинутому лицу Зинки пробегали неясные тени; это миллионами граней кружила над нами «снежинка». — Все вместе постараемся думать об одном! Представляем, как будто пережали ладонью энергетический кабель, ясно? Ну, вперед...
Первым пришел Жан, и почти не ругался. Возможно, он решил держаться компании большеногих панцирных уродцев, чем пропасть в лесу. Но Жан Сергеевич не был бы собой, если бы не приставал каждые две секунды; у него ведь шило в заду. Я устал ему отвечать, что надо просто лежать и стараться соединить мысли, а Эля и Зинка все сделают. Они самые молодые, у них эластичный мозг. В какой-то миг я почти разозлился, открыл было рот, но, к моему изумлению, ответила двенадцатилетняя Катя.
— Ничего не надо, — просто сказала она. — Ничего не надо говорить. Закройте глазки и думайте, что та черепашка внизу должна стать холодной.
Девочка была права, хотя не видела еще, что там, в воронке. Мы стали думать о холодной черепашке. Те, кто создал техническое чудо, зарывшееся в кучу сосновых веток на дне траншеи, адаптировали ее рецепторы к несколько иному типу мышления, но они не использовали паролей или хитрых ключей.
Симулятор отключился легко. У меня даже давление не повысилось. Мы не сразу поняли, потому что первые минуты ничего не происходило. Всего лишь пропало тиканье...
— А ну тихо! — рубанул ладонью Жан.
Все замерли, как в детской игре.
— Что? — одними губами спросила Катя.
— Ветер...
— Точно, ветер...
— Ой, млин, солнце!
Еще не веря, я задрал голову, и над отвалами игольчатой пемзы, над полегшими, как по команде, зарослями рыжей проволоки увидел стремительно расширяющуюся дыру в небе. Это было одновременно ужасно и невероятно красиво. Как будто весь наш мир доселе прятался в плотном вонючем мешке, а теперь его кто-то прорезал и запустил в дыру огромные прохладные ладони.
Вокруг булькало, шипело, выстреливало, как будто разом вскрылись сто тысяч бочек шампанского. Катерина плакала, Муслим что-то кричал.
— Дождь, вы слышите, дождь!!
Ну конечно, мы совсем позабыли, как должно протекать привычное петербургское лето. Дыра в индиговом небосклоне безудержно расширялась, лохматое солнце окончательно поблекло, на смену ему явились оттенки свинцового, кучерявые, волосатые, противные тучи, беременные косым нудным дождем. Но в эту минуту любой, самый кислотный и простудный дождь казался мне знаком боженьки.
Ветер дул все сильнее, со свистом вспарывал ржавые колючки, первые капли проваливались в расщелины, и серая пемза вскипала от контакта с водой, скукоживалась, как будто это была кислота. Дождинки впивались в пыльную почву, просачивались насквозь, не имея возможности насытить ее. Теперь, чтобы ее насытить, понадобятся сотни, тысячи тонн воды.
Титаническая антенна не упала нам на головы, не осыпалась градом из смертоносных осколков. Она растаяла, мягко и незаметно, словно подмигнув напоследок.
Я не мог сдерживаться, открыл рот и высунул язык.
Вода, ветер, холод. Что есть лучшего на свете?
— Кончено, вы слышите, блин! Кончено! — Дима Ливен с хохотом сполз на дно траншеи. — Мы заткнули фонтан, мы справились...
— Дима, нет! — Муслим покатился вслед за художником. — Не ходи туда!
Каюсь, я не почувствовал опасности.
Мы хохотали и плакали разом и не могли остановиться.
— А ну, все наверх, утонем! — замахал руками Белкин. — Жан, помоги мне с коляской!
Говорить было все труднее, приходилось уже кричать во весь голос. Дробно стучал дождь, но, стократно перекрывая его, разлагалась, сходила на нет псевдоорганика. Цементный лес вдали колыхался, опадал, бугрился чудовищными пузырями, растекался лавой. Кусты рыжей проволоки полегли на многие километры вокруг. Они чернели и превращались в густую маслянистую массу, похожую на сырую нефть. Вода не смешивалась с этой массой, а пробивала насквозь.
— Лексей Александрыч, смотрите! — Дима Ливен что-то показывал мне со дна воронки.
Панцирь черепахи раздвинулся, обнажив блестящее нутро. Издалека это напоминало соты. Дима держал в руке предмет, размером с пепельницу или небольшую книгу, чем-то похожий на кастет.
— Лексей Александрыч, оно само выскочило наружу!
— Давай тащи сюда! — замахал руками Жан.
— Не прикасайтесь! — одновременно отдал противоположный приказ Белкин.
Мы все посходили с ума. И тут Симулятор взорвался.
Несильно, явно не с целью нанести повреждения любопытным земным варварам. Скорее, это походило на самоуничтожение. Так ведут себя засекреченные микросхемы при попытке взлома.
Он взорвался и убил Диму Ливена.
Инопланетный божок призвал свою последнюю жертву.
Когда внизу рассеялся дым, на дне новой воронки осталась лежать матрица, и я сам спустился за ней. Матрица, сердечник, записывающая головка, обзовите как угодно. Теплый металл, или вовсе не металл, неслыханной плотности. Судя по размеру, она должна была весить пару килограммов, но весила не меньше десяти.
Она мне не нравилась, но я ее забрал. Потому что даже без антенны эта гладкая штуковина продолжала общаться с космосом.
Элеонора рыдала, Жан матерился, угрожая неизвестно кому, доктор баюкал Катерину. На Белом озере рушились водяные столбы, вода с ревом плескала на опустевший берег.
Мы победили.
28
Мы улыбались, мы хохотали и никак не могли остановиться. Катерина ловила ладошками воду и размазывала по чумазому лицу, Муслим бухнулся на коленки и молился, Белкин и Дед прыгали в обнимку, как первоклашки. А дождь все шел и шел, точно небо вознамерилось вылить на нас все свои слезки, накопившиеся за последнюю неделю. Лужи собирались в самые настоящие пруды. Ручьи со звериным рычанием заполняли трещины, ломились сквозь переломанные стволы, волокли за собой обрубки сосен и тонны засохшей хвои, коры, листьев. Нам пришлось спешно взбираться назад, на край воронки.
