Владимир Алько - Второе пришествие инженера Гарина
Ночь была густо-черна, – судя по тому, как неожиданно ярко вспыхивали зажженные масляные фонари и факелы. Ветер – свеж. Хлопали незакрепленные края палаток. С западной и южной стороны лагеря доносились выстрелы.
Руководствуясь наставлениями мадам Ламоль (имеющей как-никак опыт боевых действий в составе Добрармии белых), посты изнутри лагеря были расположены наподобие редутов, так что всякий, попавший сюда, должен был вести круговую оборону.
Крики и стрельба все более оглашали лагерь.
Вскользь, касательно мыслям, пронеслось: «Валантен должен быть где-то рядом».
Да он уже видел ее и стремился к ней, – левая его рука отчаянно сигналила, пригнись мол; правая полыхала вспышками выстрелов в направление стены-вала.
Припадая к земле, сбивая коленки, Зоя пробежала под прикрытием стен хижин, и только выбежала на открытое пространство, как была перехвачена Валантеном и переправлена, в охапку, отбивающейся филистимянкой, под защиту металлического ангара, хранилища илема. Лицо ее было гипсово-застывшим, зрачки вскинуты, исступленно неподвижны… Длинными прядями разметавшиеся волосы угрожающе извивались… жалили…
Плохо зная схему лагеря, не ориентируясь в расположении жилищ и даже ломая ноги в новостройках, бандиты оказались в положении каштанов на раскаленной жаровне. Их кололи выстрелами буквально из-под ног.
К восходу солнца все было кончено. Здесь и там лежали трупы. Потерь среди защитников было немного: двое охранников убиты, несколько человек ранено. Трое из нападавших были пленены.
Один – мавр, в тюрбане, со стеклянными бусами на шее, дико вращающий белками глаз. Остальные – европейцы, в отрепье какой-то армейской формы, изъясняющиеся на французском и голландском, языках.
Ожидался суд, как скоро было извещено администрацией лагеря: эмиссаром с особыми полномочиями (карать и миловать по своему усмотрению), уже накинувшей на свои нежные плечи грубый бурнус и клацавшей зубами об алюминиевую кружку с горячим грогом. И волосы ее были теперь повязаны красным платком на одно ухо.
Валантен, не спускающий с нее глаз, подтапливал печурку. Но мадам Ламоль так и не могла согреться, – тщетно искала душевного тепла и сострадания в себе. Токи озноба кольцами схватывали ее с затылка и опадали к ногам. Внизу, к центру проклятой земле, должен был быть ад; но адом было и раскалывающееся небо: с тем крепла ее решимость.
*** 109 ***
День пробился привычным яростным светом пустыни.
Дожди – забыли, когда уже и были. Пески наступали. Барханы некогда стерли здесь древнюю цивилизацию – что значил для них крохотный поселок, возникший в одночасье.
Люди ожесточались. (Все-таки это был ад).
Пленных вытолкнули на середину каменистого круга, что означал здесь центральную площадь. Высилась металлическая штанга с прорезиненным полотнищем – флаг. В правом верхнем углу его – латинское зет в круге, с пчелками. (Зоя не скрывала своих роялистских убеждений). Под этим штандартом были установлены стол и три стула – трибунал.
Люди экспедиции и некоторое число примкнувших образовали живое ограждение. Дул горячий ветер, на зубах поскрипывал песок. Остаток благополучия сжижался на самой крови, усыхал и зажаривался на солнцепеке; если бы не приход мадам Ламоль, – и вот на это-то все и было совершено покушение.
Возмездия жаждало само затеянное здесь предприятие.
К столу президиума прошла высокая худощавая женщина, в полувоенном белом, тропическом костюме и атласном головном платке, повязанном известным образом. Не глядя ни на кого, она заняла свое место по центру президиума, покойно сложила перед собой руки, опустила длинные ресницы. Худые ее пальцы привычно перебирали каменья. По сторонам от нее расположились Мыщеловский и Валантен. Цепь карабинеров в мундирах цвета хаки и пробковых шлемах надежно прикрывала их.
Мадам Ламоль, не вставая, почти не меняя позы, огласила формулу приговора:
– За бандитское нападение на лагерь, убийство моих людей, а также нарушение частных территориальных прав – расстрел. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Слова эти были произнесены на французском – наиболее распространенном языке общения в этой части Африки.
Пленные впервые за это время подняли хмурые лица. Огляделись. Смерть – от чьей либо руки здесь, безразлично, – казалась следствием и законом Великой пустыни. И все же.
Мавр с пустячными стеклянными бусами на шее бессмысленно вращал белками глаз. Поминутно озирался. (Понимал ли он что?).
Лицо одного из приговоренных – европейца – исказилось гримасой отчаяния и бессильной ненависти. Неожиданно он бросил на португальском, выдавая свое происхождение:
– Сучья дочь. Баба. Я б тебя!..
Валантен дернул головой как от пощечины. Сейчас же он был на ногах. Смуглый румянец очернил его лицо. Белый китель, заменивший теперь ему ослепительный пиджак жигало, встал торчком. Латинос запустил руку в правый боковой карман.
Мадам Ламоль остановила его предостерегающим жестом. Поднялась со своего места, прямая, вся какая-то торжественная, – ей точно бы не хватало именно этого инцидента. Все же слова ее прозвучали достаточно скованно:
– Обещаю, всей властью, мне данной, что тот из осужденных, кто снимет с этого негодяя живьем кожу – будет мною прощен и отпущен на свободу. Мое слово – закон.
Мыщеловский со страхом и отвращением взглянул на Зою.
В толпе людей пробежал гул, как от удара в трухлявый пень. Карабинеры взяли оружие на перевес.
Мавр в тюрбане нерешительно поднял руку. Белый – его товарищ по несчастью – отшатнулся…
Мадам Ламоль кивнула, поджала губы, взглянула на Валантена более пристальным, чем обычно взглядом и тотчас удалилась в свой домик.
Мавра с осужденным на жуткую казнь под конвоем отвели в металлический ангар для складирования отработанных зарядов илема.
Через какое-то время оттуда донесся истошный вопль. Еще через минуту-другую в ангар вошел Валантен. Длинные хлысты выстрелов (два или более), помноженные на эхо, перечеркнули эту дикую инсценировку игры в правосудие.
*** 110 ***
«Ах да, Зоя!», – не мог не воскликнуть Гарин, выслушав эту историю от непосредственного участника тех событий в комфортабельной каюте, на борту «Саале». Очевидно было, что совет Гарина, высказанный им еще в бытность на Золотом острове, «коль станет у тебя охоты драть кожу с людей…», Зоя восприняла буквально.
Другая сторона дела – наступление пустыни и очень возможная деморализация случайно набранных людей – беспокоила его куда больше. Надо было торопиться.
Утром, двумя днями позже этого разговора, оранжевый самолетик взлетел с водной глади и ушел в глубь континента, имея по курсу небольшой, но очень уж знаменитый поселок, давший название целому геологическому феномену, – «кимберлитовая трубка».
