Роберт Хайнлайн - Утраченное наследие
— Мальчики, — заявила она, — я сейчас заберусь на Шасту.
Коуберн смерил девушку бесстрастным взглядом и заявил:
— Джоан, не мели ерунды.
— А я и не мелю. Я же вас не заставляю — я сама туда заберусь.
— Но мы в ответе за твою безопасность, И меня, между прочим, совсем не прельщает мысль забираться на четырнадцать тысяч футов.
— Ни за что ты не в ответе. Я свободная гражданка. И вообще, тебе не повредит подъем. Сбросишь немножко жира, который за зиму накопил.
— С чего тебе вдруг приспичило туда забраться? — спросил Хаксли.
— И вовсе не вдруг. С тех пор как мы уехали из Лос-Анджелеса, мне все время снится один и тот же сон — что я понимаюсь и поднимаюсь куда-то наверх… и что я ужасно счастлива. Теперь я знаю, что поднималась во сне на Шасту.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, и все.
— Бен, что ты об этом думаешь?
Хирург поднял кусочек гранита и швырнул куда-то в направлении реки. Подождав, пока камушек скатится на несколько сотен футов по склону, он сказал:
— Я думаю, нам надо купить горные ботинки.
Хаксли остановился. Коуберн и Джоан, шедшие за ним по узенькой тропке, тоже вынуждены были остановиться.
— Джоан, ты уверена, что мы шли сюда этой дорогой? — с беспокойством спросил Хаксли.
Они сбились в кучку, прижались друг к другу. Ледяной ветер ржавой бритвой резал лицо, снежный вихрь бушевал вокруг, обжигая глаза. Джоан ответила не сразу.
— Пожалуй, да, — сказала она, подумав. — Но даже с закрытыми глазами я ничего не узнаю из-за снега.
— Я тоже. Зря мы отказались от проводника, промашка вышла… Но кто бы мог подумать, что такой прекрасный летний день закончится снежным бураном?
Коуберн потопал ногами, похлопал руками и заторопил своих спутников:
— Пошли-пошли! Даже если это и верная дорога, самый крутой участок еще впереди. Не забывайте о леднике, через который мы прошли.
— Я и рад бы о нем забыть, — ответил Хаксли. — Страшно даже подумать, что придется снова перебираться через него в такую жуткую погоду.
— Мне тоже страшно, но если мы останемся здесь, то замерзнем.
Они осторожно пошли вперед, теперь уже вслед за Коуберном, отворачиваясь от ветра и прикрывая глаза. Через пару сотен ярдов Коуберн предостерег их:
— Осторожно, ребята! Тропинки здесь совсем не видно и очень скользко.
Он сделал еще несколько шагов.
— Лучше бы нам… — Они услышали, как он поскользнулся, проехал по льду на ногах, пытаясь удержать равновесие, и тяжело упал.
— Бен! Бен! — крикнул Хаксли. — С тобой все в порядке?
— Надеюсь, — выдохнул Коуберн. — Я здорово ударил левую ногу. Будьте осторожны.
Они увидели, что он лежит, наполовину свесившись над пропастью. Осторожно ступая, они подошли поближе.
— Дай-ка руку, Фил. Спокойно!
Хаксли вытащил Бена обратно на тропинку.
— Можешь встать?
— Боюсь, что нет. Зверски болит левая нога. Взгляни-ка на нее, Фил. Нет, не снимай ботинок, смотри сквозь него.
— Ну да. Я совсем забыл. — Хаксли с минуту смотрел на ногу. — Плохо дело, парень. Перелом большой берцовой кости дюйма на четыре ниже колена.
Коуберн просвистел несколько тактов из «Реки Саванны», потом сказал:
— Ну и везет же мне! Простой или сложный перелом, Фил?
— Вроде простой, Бен.
— Правда, сейчас это не имеет большого значения. Как же теперь быть? Ему ответила Джоан.
— Мы сделаем носилки и понесем тебя вниз!
— Слышу слова настоящего скаута! Но ты можешь себе представить, малышка, как вы с Филом потащите меня через ледник?
— Как-нибудь перетащим. — В голосе Джоан звучала неуверенность.
— Не сумеете, детка. Уложите-ка меня поудобнее, а сами спускайтесь вниз за спасательным отрядом. А я посплю, пока вы ходите. Буду рад, если оставите мне несколько сигареток.
— Нет! — запротестовала Джоан. — Мы не бросим тебя одного!
— Твой план не лучше, чем у Джоан, — поддержал девушку Хаксли. — Легко сказать; «Посплю, пока вы ходите». Ты не хуже меня знаешь, что замерзнешь в сосульку, если проведешь ночь на голой земле без укрытия.
— Придется рискнуть. Ты можешь предложить что-нибудь получше?
— Подожди-ка. Дай подумать. — Хаксли сел на уступ рядом с другом и подергал себя за левую мочку. — Самое лучшее, что мне приходит в голову, это отнести тебя в какое-нибудь укрытие и разжечь костер. Джоан останется с тобой и будет следить за огнем, а я пойду за подмогой.
— Все замечательно, — вмешалась Джоан, — только за подмогой пойду я. Ты заплутаешь в этом буране, Фил. Сам ведь знаешь, что твое непосредственное восприятие еще ненадежно.
Оба мужчины запротестовали.
— Джоан, ты не пойдешь одна.
— Мы тебе не позволим, Джоан.
— Все это галантная чушь. Я пойду, и точка.
— Нет, — сказали оба в один голос.
— Тогда мы все останемся здесь на ночь и просидим у костра, прижавшись друг к другу. А утром я спущусь.
— Так будет лучше, — согласился Бен, — если…
— Добрый вечер, друзья. — Высокий старик стоял на уступе скалы позади них. Синие немигающие глаза пристально смотрели из-под кустистых белых бровей. Лицо гладко выбрито, грива на голове такая же белая, как и брови. Джоан подумала, что он похож на Марка Твена.
Коуберн первым пришел в себя.
— Добрый вечер, — ответил он, — если вечер действительно добрый, в чем я сомневаюсь. Незнакомец улыбнулся одними глазами.
— Меня зовут Эмброуз, мадам. Но вашему другу нужна помощь. Разрешите, сэр… — Старик встал на колени и осмотрел ногу Бена, не снимая ботинок. Наконец он поднял голову: — Будет немного больно. Предлагаю тебе заснуть, сынок.
Бен улыбнулся, закрыл глаза. Дыхание стало медленным и ровным — видно было, что он уснул.
Человек, назвавшийся Эмброузом, скрылся в темноте. Джоан попыталась проследить за ним внутренним зрением, но это оказалось на удивление трудно. Через несколько минут он вернулся, неся в руках несколько прямых дощечек, которые он разломал на одинаковые куски дюймов по двадцать. Затем незнакомец вынул из кармана брюк скатанный кусок ткани и примотал дощечки к левой голени Бена.
Удостоверившись, что примитивный лубок держится прочно, старик подхватил массивного Коуберна на руки, словно ребенка, и сказал:
— Пошли!
Они без слов последовали за ним тем же путем, которым пришли, идя гуськом сквозь снегопад. Пройдя пятьсот-шестьсот ярдов, старик свернул с проторенной тропинки и уверенно углубился во тьму. Джоан обратила внимание, что на нем всего лишь легкая хлопчатобумажная рубашка без пиджака и без свитера, и удивилась, что он вышел в такую вьюгу, не одевшись потеплее. Он сказал ей через плечо:
