Владимир Егоров - Падение Арконы
— Неужели Тарх Сварожич во имя Правды не висел, прикован, на Алатырь скале, Марой преданный на поругание? Не распят ли был Прометей греческий за любовь свою к людям великую? И не Один ли сам пригвоздил себя к Мировому дереву, дабы Тьма невежества отступила пред Светом знания? Нет, дети мои! Христиане не открыли ничего нового. Страдание возвысит лишь сильного, а вот раб, раб навсегда останется рабом, признавая над собой власть кесаря, папы и бога.
— А разве мы не славим Рода-Свентовита, разве не возносим молитвы Триглаву, разве не чтим Сварожича да Велеса?
— Мы — внуки Радегаста-Сварожича, да не холопы его, не рабы ответствовал Любомудр и продолжал свою речь, превосходно зная, на какие уловки миссионеров могут пойматься отроки, — Говорят, что кровожадны наши боги, что приносим в жертву пленных христиан. Нет! Не христиан, не иудеев, не сарацин, а врагов и неприятелей своих доблестных — пусть узрит великий Радегаст, что жива Аркона, хоть сильны, алчны и многочисленны ее гости супротивники.
Бык иль буйный тур — дань Велесу. Ниспошлет нам здравие и земное плодоносие, он не даст Морозу лютовать, да и второму сыну своему, Яру, баловать не позволит. Лада-Матушка — вот наша богородица. Боги зачали человека, но и люди создают богов. Герои обретают бессмертие, нам неведомо, что случится за барьером вечности, но узнаем это, перешагнув Порог. А ведь ни один христианин не сравнится с Христом, не станет ровней ни Творцу, ни апостолу. Наши боги дружны и едины, и племена наши от одного корня. Тарх ли, Радегаст ли, Светлый Митра ли — имен много. Даже Сильный Стриба, коему поставлен кумир напротив Северных врат Великого Храма — и тот зовется Посвистом, коли повеет с севера холодом.
В самом деле, — рассуждал Игорь, христианская цивилизация, в отличие языческой культуры не только не подняла человека до высот бога, но и принизила Единого до уровня смертного. Кто видел Христа — тот узрел Иегову. Христианство не сумело, да и не могло хранить равенство, по мере того, как обретало богатых сторонников среди купцов и феодалов. Выйдя из недр иудаизма, созданное как духовное оружие угнетенных, бедных и рабов против засилья римского образа жизни, оно так и не ушло от яростного противопоставления собственного бога всем прочим. Христианство объявило языческих кумиров падшими и низшими, именно в нем каста священнослужителей, как ни в одной другой религии мира, возносится над божьими рабами, стараясь при этом внешне выглядеть благообразной.
И в той же мере, как некоторая часть иудеев считает себя единственным избранным народом на земле, точно так же есть немало «добрых» христиан, которые попирают чужую веру, а вместе с ней и право на жизнь. Человеку нельзя без веры, но особенно тягостно с верой чужой.
Разве крещение — одно из основных таинств Христианства — не «новое обрезание»? Только удаляют здесь не частицу плоти, а всю «телесность», и как нельзя дважды повторить обрезание — так и крещение выполняется жрецом над рабом Христовым всего лишь раз. Кто не обрезан — тот не иудей, кто не крещен — тот не христианин.
Войны уносят жизни людей, тела сгорают в атомном огне Нагасаки, их разрывает на куски под ударами системы «Смерч». Но война, чума, разбушевавшиеся стихии одинаково исключают из списка живых добрых и злых, глупых и гениальных, последних пьяниц, распутников и аскетов.
Цивилизация в лице духовной и светской власти избирает для уничтожения наиболее талантливых, неординарных, лучших людей — Еретиков. И вред такого цивилизованного общества неизмерим по сравнению со средней статистической смертностью от несчастных случаев. Ради того же призрачного блага триста пятьдесят лет подряд цивилизованные люди будут уничтожать языческую культуру индейцев.
Игорь понимал рассудком, что он — посланец Власов и скоро покинет пращуров навсегда, однако, всем сердцем, всей душой останется с ними. Он стал сомневаться, не навеяна ли та, прежняя жизнь, подобно дурному сну, какой-нибудь ведьмой.
Более того, он почти сознательно культивировал в себе это сомнение.
На Руяне — его народ! Здесь его мир! Сбежать, исчезнуть, кануть в Лету — означало бы предать, а прослыть вторым Иудой не хотел даже язычник. Так, самым странным, непостижимым образом в нем уживались наследник волхвов Ингвар, и наивный историк конца двадцатого века — Игорь.
Ингвару самое время бы спеть: «А тот, который во мне сидит, считает, что он — истребитель..» Да, мурлыкал он под нос совсем иные мелодии, и Игорь подпевал второму я, как умел.
Отец Ингвара — Святобор, жрец Стрибога, не желал, чтобы сын пошел по его стопам. Он видел отпрыска воином, тогда как мальчик с детства мечтал прочитать много-много книг, а потом написать свою — большую и толстую. Витязям не пристала тайная миссия — их удел — бой открытый, честный, справедливый, но Круги Времени неисповедимы. В священных рощах бог Прове вершил праведный суд, а Стрибог воздавал, подобно Эриниям, богиням мести, за злодеяние, настигая преступника всюду с неумолимостью рока и суда божьего. Наверное, Святобор и сам не раз от имени своего кумира наказывал убийц, согласно древнему обычаю — око за око.
Христианство не признавало кровной мести и отрицало противление злу насилием. Удобный принцип с точки зрения волков и пастырей, но не овец.
Мать Ингвар не помнил, да и не мог помнить — умерла она при родах, а вскормила мальчика Любава, благо, Ратибор не жадничал, молока хватало обоим. Отец любил Ратибора, как собственного сына и заменил ему родителя, погибшего от германской стрелы, так и Люба стала Ингвару второй матерью. Но впитал он с соками росской земли не только любовь но и лютую ненависть к поработителям. Нет страшнее рабства, чем рабство духовное.
Мальчишками Ингвар да Ратибор поклялись костьми, что в руянских могильниках, не знать покоя, пока мир остается несправедливым. Мог ли ребенок подумать, скольких сил и знаний требует мироустройство? Вряд ли.
Тогда же Ингвар спросил: «Отец, почему лютичи и бодричи сжигают мертвых, а мы хороним?»
— В священном дереве, как в человеке или звере, заключен дух. Срубая ствол, ты разрушаешь чей-то дом. Если бы мы сжигали тела, духи рощи оставались бы без жилища. На ляшском берегу леса много — на острове мало.
— Не случайно Любомудр учит — проси прощения у цветка, если поломал, посади новый росток — если срубил.
Но я никак не пойму, мы строим шнекары и лодьи, ты вот недавно избу Любаве справил….?
— Верно, справил! — усмехнулся Святобор, — Был дух лесовик — стал домовик! И у корабля своя душа имеется — от дерева да от соли морской. Даже в берестяной записке, не говоря уж о книге, буковой доске, в самой маленькой руне на них есть душа!
