Олег Серёгин - Книга Арджуны
— О, да! По имени Хираньялингам.
— Будешь много болтать – съем, – пообещал Серебряный. – Впрочем, я и так тебя съем.
Кришна вырвался из его рук и отпрянул в сторону.
— Как же, съел один такой! – задорно пропел он.
Оленек, не торопясь убегать, удивленно склонил голову набок. Прямо на глазах обескураженного зверька двое людей, весьма мирно настроенных друг к другу, вдруг сцепились в драке, давя разгоряченными телами благоуханные, налитые соком цветы.
Над божественной четой, облюбовав низкую ветвь пышной амры, сидела куропатка-чакора. Род ее славился тем, что при виде яда у чакор тускнели бусины глаз; оттого их, в числе прочих пробных средств, держали дворцовые хранители от отравления.
Глаза чакоры смотрели седыми камешками.
Лепесток медленно опустился в жарком воздухе, оброненный цветком, и запутался в иссиня-черных кудрях, светясь крохотной луной. Белые пальцы выплели луну из рассыпанных прядей туч и уронили в траву.
Истомный покой удовлетворенной плоти заполнял доверху, как благоуханное масло заполняет чашу. От тела, лежавшего в объятиях, распространялось солнечное блаженство, и сладость чувствовалась всей кожей так же, как кончиком языка.
— У тебя губы черные, – проговорил Баламут и тихо засмеялся. – Ты у меня краску с глаз облизал...
Серебряный полулежал в тени старого раскидистого дерева. Кришна расположился на его груди, как умелый полководец располагается в покоренном краю, – рассчитывая не на краткую поживу, а на долгую власть. Жизнь была так прекрасна, как вообще не бывает.
— Вот летит птица, – вполголоса пропел флейтист. – Это орел.
— Угу.
— А по-моему, это голубь.
— Конечно, голубь.
— Нет, это ворона.
— Разумеется, ворона.
— Так неинтересно! – капризно сказал Кришна. – Ты со мной во всем соглашаешься.
— Во-первых, тебя все равно не переспоришь...
— А во-вторых?
— Во-вторых, лучше Кришна в руках, чем ворона в небе...
— Ты хитрый, – смеясь, заявил Баламут.
— Да, – безмятежно согласился Арджуна, – я очень хитрый...
Один из белых коней Серебряного, правый коренник в оставленной неподалеку колеснице, принюхался и коротко заржал. Ветви ближних зарослей колыхнулись, точно там бродил потихоньку незваный свидетель, но шум тотчас же стих; джунгли вновь застыли в неподвижности, томясь жарой.
Близнецы выпали из кустов чрезвычайно чем-то позабавленные.
— Арджуна очень занят, – хором сказали они. – Очень, очень занят.
— Чем?
— Подменяет змея Шешу, – хихикнул первый.
— То есть? – переспросил Юдхиштхира.
— На нем спит Вишну, – объяснил второй.
— То есть? – переспросил Бхимасена.
— Не надо, – сказал старший, зажмурившись. – Я понял. Едем, они догонят.
— Вот так всегда, – уныло буркнул Страшный. – Все поняли, один я как дурак.
Мангуст кушал банан.
Ветер задувал внутрь циновку, которой был завешен вход в шатер: в проеме мелькали пальмы, лошади, туши добытого зверья и Волчебрюх, который самозабвенно жарил мясо. До вечера было еще далеко, но колесницы переполнились дичью, и охота раскинула шатры. Арджуна с Кришной так и не явились; Юдхиштхира во всеуслышание предположил, что аватар со своим преданным другом предаются мудрой беседе, не предназначенной для чужих ушей, и не следует оскорблять двух столь могучих мужей, беспокоясь о них и, тем паче, мешая их единению. Бхима так решительно согласился со старшим братом, что любые иные предположения иссякли.
Мангуст полулежал на свернутых коврах и кушал банан, а второй близнец вышагивал из конца в конец огромного шатра, сопровождаемый насмешливым взглядом брата.
— Прекрати! – наконец взвился Богоравный.
— Что прекратить? – невинно поинтересовался брат.
— Прекрати его облизывать!
— Тебя это... беспокоит? – Накула задумчиво воззрился на продолговатый плод.
— Урод!
— Мы с тобой совершенно одинаковые, – напомнил близнец.
— А вот и нет. У тебя на заднице родимое пятно в виде сношающихся макак.
— Это татуировка.
— Урод!
Мангуст засмеялся и швырнул в Богоравного шкуркой.
— Дурень, на тебя смотреть жалко. Иди сюда и прекрати думать о белой обезьяне. У этого благочестивого человека встает исключительно на богов.
— Хорошо, что старшенький тебя не слышит, – фыркнул Сахадева. – Его бы удар хватил.
— Не хватил, – уверенно возразил Накула. – Он еще не такое слыхивал. Ему однажды какой-то немытый владыка из данников, которого сын воинскую науку в Индрограде превосходил, жаловаться пришел на Серебряного...
— На Серебряного?!
— А то! Не зря ж беднягу Царем Справедливости нарекли... Пришел и брякнул спроста: вернулся сын гораздым натягивать не только луки, но и лучников – чья школа-то?
— Да Серебряный такими брезгует... – презрительно заметил Богоравный, усаживаясь напротив брата. – А старшенький?
— Бровью не повел. Ответил, что не ему вмешиваться в дела семьи, где всегда муж и отец является наивысшим Махараджей, хотя он и даст царю совет скорее сына женить. Невест на сотне – на двух. Но к Арджуне все же поплелся и завел беседу о гандхарвах.
— Ну-ну...
— Да не “ну-ну”, а про того гандхарва, которого – помнишь? – Серебряный чуть к Яме не отправил. Который сказал, что ежели кшатрий в ночь, вместо того, чтобы спать, предавался разврату, то днем такой кшатрий практически не опасен.
— А Серебряный?
Мангуст ухмыльнулся, встал, картинно скрестил руки на груди и склонил голову к плечу движением удивленного тигра.
— Я опасен всегда! – высокомерно процедил он, ошпарив Богоравного косым взглядом из-под ресниц. – Ночью, днем, в сумерках вечерних и утренних, а также когда сплю, ем и предаюсь разврату! Так и запишите.
Сахадева повалился набок, на собственное сангахи, хрюкая от смеха.
— Арджуна, вылитый! – возопил он.
Накула бросил передразнивать старшего брата, блеснул глазами и, плюхнувшись на четвереньки, пополз к младшему.
— Ты знаешь, – сообщил он, подобравшись к самому братнему уху, – они делали это на слоне.
— А на боевой колеснице Арджуны они этого не делали? – осведомился Сахадева, все еще лежа.
— Не исключено, – тоном знатока отозвался Накула.
— Ни стыда, ни совести, – вздохнул Богоравный.
Подумал и добавил:
— Надо нам тоже попробовать.
— На боевой колеснице Арджуны? – несколько изумленно, но с воодушевлением переспросил Мангуст.
Богоравного скрючило. Обезьяны, шнырявшие в ветвях пальм, восторженно заверещали в ответ на жеребячье ржание.
— Дубина! – простонал младший близнец, – на слоне... – Внезапно в его глазах загорелся азарт. – Ты представляешь, что Серебряный с нами сделает, если узнает?
