Вера Космолинская - Туннелирование
— И все-таки нас не спросили, — укоризненно сказала она. — Разве мы не могли что-нибудь придумать? И разве кто-то, кроме нас, знает, насколько это плохо?
— Может быть, кто-то и знает, — пожал плечами отец. — На это есть специальные организации. Называются секретные службы.
— Которые наверняка даже сейчас прослушивают эту комнату. Ради нашей безопасности, разумеется, — вставил я.
Отец раздраженно отмахнулся.
— Разумеется! Еще бы было иначе!
— Тогда им следует знать, если они случайно не в курсе…
— А если в курсе всего, и именно это послужило причиной?
— Того, что экипаж «Горгульи» пропал бесследно? Я надеюсь, что они еще живы. Вот пока я не услышу четкого ответа, что их хотя бы не уничтожили на месте…
— И кто, как ты думаешь, тебе ответит?
— А какого черта тогда мы здесь делаем?
— Такого, что так вышло, и вам не посчастливилось родиться именно от этого брака. Впрочем, могла быть альтернатива, если бы вам посчастливилось — в данный момент могли избавиться и от вас. Может, думаете, что обычным людям легче?
— Но если мы на нашем месте — то мы обязаны чувствовать свою ответственность хоть за кого-то. Хоть за собственное данное слово.
— Вот вы ее сейчас и чувствуете. Со всеми сопутствующими эффектами.
— Ее величество чрезвычайно заняты и не могут вас принять. За время отсутствия ее величества в столице скопилось бесконечное множество неотложных дел…
— Ну разумеется. Ее величество заняты двадцать четыре часа в сутки, на то это и ее величество. Но верите ли вы в то, что остальные члены королевской семьи тоже должны исполнять какие-то функции?
— Конечно же! Ваше расписание составлено и в данный момент как раз утверждается. Но сперва вас нужно будет ввести в курс дела…
Или сразу в штопор.
— В курс дела мы в некоторой степени были введены еще на корабле. Не терять же столько времени бесцельно.
— В таком случае…
— Доложите о том, что я хочу поговорить с ней.
— Это невозможно…
— Чепуха. Причина, по которой она сейчас недоступна, мне известна, как и вам. Но чем усложнять ситуацию, можно разобраться с ней немедленно.
— Я вас не понимаю…
— Понимать — не ваша функция. Зато я вас понимаю, этого достаточно.
— Ваше высочество…
— Прекрасно, офицер, вы сказали это впервые.
Полусекретарь-полугвардеец, нервно выскочивший из-за конторки при моем появлении, густо покраснел.
— У меня прямой приказ. Никого не допускать в ее кабинет во время работы. Это ее отвлечет.
— Вы этого не знаете.
— Виноват…
— Пока еще нет. Я ничего не ставлю вам в вину. Ей — тоже.
— Простите!..
— Формально, я являюсь шефом не только королевских бомбардировщиков, но и всей гвардии. Разумеется, ее величество является верховным главнокомандующим, но я — ваш более непосредственный начальник. — С лица гвардейца медленно сползла недавно столь яркая краска.
— Но… сэр!..
— Конфликт приоритетов налицо. Но «бог на небесах», а я здесь, рядом с вами.
— Бог?.. Я не понимаю…
— Откройте эту дверь, — произнес я с нажимом, пристально глядя ему в глаза, и стараясь не отвлекаться на его дрожащую нижнюю челюсть. Уж так мы созданы — движение всегда привлекает внимание. — Соблюдайте субординацию.
Его рука будто сама потянулась к ручке двери, неровно подергиваясь, как если бы хотела замереть, только у нее не получалось. Но едва она ее коснулась, позади меня раздался негромкий, но резкий оклик:
— В чем дело, энсин?!
Рука гвардейца отдернулась, будто дверь оказалась раскаленной.
— Лейтенант, сэр!.. — приветствие потонуло во вздохе облегчения.
Я развернулся и посмотрел на лейтенанта.
— В чем дело, лейтенант?
— Коммандер, ваше высочество? — лейтенант хладнокровно отдал честь. — Чем могу служить?
Вот как, делаем вид, что непонятно? Очень по-военному. Вечно всем все приходится объяснять заново. И только потому, что на самом деле все притворяются.
— Пожалуй, можете, тем, что немедленно проведете расследование, куда именно отправились лица, которые были взяты под наше личное покровительство, а затем оказались выдворены за пределы Денебского королевства в результате неслаженности действий различных структур в государственной системе.
— Сэр, это вне нашей компетенции!..
— Точно так же, как препятствовать мне в данный момент. Надеюсь, вы понимаете меня предельно ясно.
В лице лейтенанта тоже поубавилось красок, хоть он предварительно и не краснел. Но он выглядел озабоченно-сосредоточенным, а не растерянным.
— Мы не можем нарушить отданный нам прямой приказ. Надеюсь, вы понимаете это, сэр. Боже, храни Королеву! Я обязан защищать ее интересы до последнего. При всем уважении, сэр, не вынуждайте нас оказывать вам сопротивление.
— Вот еще один пример неслаженности действий этого великолепного механизма, — подчеркнул я. — Вы подчиняетесь мне, и мне же собираетесь сопротивляться. Каким, позвольте спросить, образом? Грубой силой? Как вы это себе представляете? И как затем объясните хотя бы тому, кто отдал вам подобный приказ, но едва ли имел в виду его буквальное исполнение, если дойдет до дела, и едва ли имел в виду, что нам не повредит прямо сейчас небольшой скандал с членовредительством?
— С членовре?..
— Несомненно! — я радостно улыбнулся, не делая пока ни одного угрожающего движения, хотя одно спокойствие при подобных требованиях наверняка смотрелось неестественным и настораживающим. — Чтобы остановить меня, вам придется причинить мне вред. А насколько он будет оправдан — решать ведь не вам.
— Но вы же не станете…
— С чего вы взяли, что не стану?
— Вы хотите сказать, что способны поднять руку на младших по рангу? Я о вас лучшего мнения, сэр. — Какой подлый прием!
— И все-таки сейчас вы пойдете и доложите обо мне. Потому что в ином случае мне придется отказаться от своего ранга, от своих прав, и покинуть это королевство, которое я более не могу считать своим.
— Вы так не поступите, сэр. Я полагаю, вам следует успокоиться…
— Если сейчас я уйду отсюда, то уже не вернусь. Мне нечего тут делать. А у трона есть еще один наследник. Королевство ничего не потеряет.
— Хорошо, сэр, — кротко ответил лейтенант и посторонился, освобождая путь в коридор. — Если вы полагаете это правильным, я не смею вас задерживать…
Ловко. Разумеется, не допускает ни на минуту, что я могу говорить серьезно.
Я рассмеялся и, наконец, взявшись за золоченый эфес несерьезной электрической шпаги, частично извлек ее из ножен, будто рассеянно разглядывая, что это там у нас выгравировано на клинке.
