Сергей Герасимов - Создатель чудес
Маргарет поджала губы. У нее были довольно симпатичные губы – полные, подвижные и привлекательные.
– Значит, я ведь его знала много лет.
– Тогда почему вы говорите так безразлично?
Она помолчала.
– Да, я понял, – сказал Вацлав, – вы пришли говорить не о том.
– Да, совсем не о том, я хочу знать…
– Вы хотите знать будущее – все, что касается Тима, его чувств к вам и вашей дальнейшей совместной судьбы.
– Да, вы понимаете…
– Я понимаю все, не нужно объяснять.
– И что же?
Сейчас ее глаза не были бездумны – они выражали так много, что его почти затопило нежностью. Не к ней или к кому-то другому, а нежностью к самому чувству, которое совершенно не соответствует всему остальному пыльному и затхлому миру. Без любви жизнь – будто оправа, из которой вынули камень. И ты замечаешь, вдобавок, что оправа была позолочена только снаружи. А любовь – это камень, который не нуждается в оправе, поэтому она важнее, чем жизнь, и важнее, чем смерть. Это многое извиняет.
Но он не мог сказать ничего утешительного.
– И что же? – спросила она.
– Вы будете вместе, пока будет идти этот снег.
– И только?
– И только.
– Только пока будет идти этот снег, – медленно повторила она. – А потом?
– А потом совсем немного.
– Сколько?
– Несколько часов.
– Несколько – это пять или шесть?
– Не больше двух или трех.
– А если вы ошибаетесь?
Она верила его словам, слова отнимали надежду; она пыталась оставить себе хоть что-нибудь:
– А вдруг снег будет идти долго? Вдруг он не кончится до весны?
– Тогда он засыплет всех нас.
– И мы все погибнем?
– Наверное.
– Как хорошо.
Он попробовал представить себе, как хорошо погибать под снегом, и не смог. На мгновение он усомнился в своих словах. Надежда заражает, как чума, как оспа. Но однажды переболев, ты не обязательно выздоравливаешь навсегда.
– Если я ошибаюсь, – сказал Вацлав, – то в верхнем ящике стола лежит полоска бумаги, проколотая в двух местах иглой. Если я прав, то ее там уже нет. Посмотрите сами.
Она подошла и выдвинула ящик. Она двигалась, как во сне.
– Ее там нет.
– Тогда я прав, – сказал Вацлав.
– Тогда снег не кончится никогда, и я никогда не увижу чистое небо.
– Возможно, – сказал Вацлав.
– Я Тиму ничего не скажу, пускай он не знает.
– Мне кажется, что он знает все. И я тоже знаю все – все то же, что и он.
– Я все равно на стану говорить, – сказала Маргарет.
Она смотрела в окно. За окном не было ничего, кроме снега.
10
К вечеру снегопад ослабел. Пятеро мужчин расчистили дорожку к гаражу, в котором стоял бульдозер. Обычно бульдозер использовали весной – для расчистки снега и льда. Один из служащих, Джозеф Флект, умел прекрасно управлять этим аппаратом – он раскручивался на месте, как волчок, и срезал лед гусеницами. Вацлав не мог себе представить такой фокус в исполнении кого-либо другого. Но сейчас Джозефа не было; он оставался в городе в это время года. Оказалось, что работать на бульдозере может Тим – он вообще умел очень многое. Конечно же, Маргарет была рядом с ним.
В том, что убийцей был именно Тим, Вацлав не сомневался. Об этом говорила и его интуиция, и его разум. Никто, кроме Тима, не слышал о тетрадях с записями, значит, только он мог проникнуть в кабинет ночью и заглянуть в ящики стола. Это первое. Он дважды намеренно выдал себя – такому человеку, как Тим, некого здесь бояться. А такому человеку нет необходимости отдыхать в санатории. Это второе. Он сразу же прилип к Маргарет. Это третье. Но в сложившейся ситуации Вацлав не мог сделать ничего, пока на мог. А завтра может быть уже поздно.
Тим вывел бульдозер из гаража. Маргарет сидела в кабине рядом с ним. Глубина снега достигала полуметра, поэтому машина двигалась с трудом. Тим вел бульдозер рывками, то останавливаясь, то сдавая назад. Вскоре он остановился окончательно. Было видно, что Маргарет его просила о чем-то, но он отказывался. Люди внутри стеклянной кабины напоминали двух больших удивленных рыб, посаженных в маленький аквариум, – только вместо воды в аквариуме плавал золотистый апельсиновый сок. Тим обернулся и махнул рукой. Маргарет обняла его и поцеловала. Бульдозер дернулся и поплыл вперед; поднялся гусеницами на снежную гору; мотор тяжело заныл, работая на пределе; машина наклонилась так, что кто-то охнул испуганно, но снова выпрямилась и ушла в снежную ночь. Только сейчас Вацлав заметил, что снегопад опять усилился. Погода портилась – к снегу прибавился холодный ветер, который гудел в ушах и задувал за воротник. Ветер поднимал над сугробами фонтанчики сухого снега и закручивал их в спирали. Люди стали расходиться.
Два часа спустя он выключил свет в своей комнате. Черная плоскость окна сразу же проросла в глубину, наполнившись игрой наклонных снежных линий. Все наружные огни были выключены и казалось, что снег светится сам по себе. Бульдозер до сих пор не возвращался. Интересно, чем они сейчас заняты, подумал Вацлав.
– Интересно, чем они сейчас заняты? – спросила Нора.
– Я сейчас подумал именно это, – ответил Вацлав, – кажется, ты тоже научилась отгадывать мысли.
– Только твои, мне помогает любовь.
– Я думал этими словами, но не о том.
– О чем же? Я бы хотела сейчас оказаться на их месте.
– А на своем месте тебе плохо? – спросил Вацлав. Вопрос прозвучал неожиданно грубо.
Нора помолчала.
– На моем мне скучно. Когда я ехала к тебе, я мечтала, я думала, что все будет иначе. Ты меня любишь, я вижу, но это все не то. Ты занят весь день, но занят не мной, а делами. А что делать мне?
Ты права, подумал Вацдав, ты права, но с этим, ничего не поделаешь.?А что делать мне?? – с этой фразы начинается конец. Эта фраза несет в себе разрыв и муку будущих дней так же, как маленькое зерно несет в себе будущее огромное дерево. И если зернышко упало, оно будет прорастать и расти. Не обязательно быть предсказателем, чтобы правильно предсказывать будущее.
– Нора, неужели мы когда-нибудь расстанемся? – сказал он.
– Никогда, я этого не допущу.
– Я вдруг представил себе, что я не буду видеть тебя, я не смогу вот так просто взять твою руку, будут идти дни и годы и, наконец, ты потеряешься в моих снах, как ребенок на шумном вокзале.
– Тогда я буду громко плакать, как ребенок на вокзале, и ты меня найдешь опять. Ты ведь найдешь?
– Найду.
Он не был убежден в этом.
– А все-таки я бы хотела сейчас быть на их месте, – сказала Нора с женской томной медлительностью. – Им в кабине тепло?
– Думаю, тепло.
– Это так романтично – вокруг только ночь и снег, и никого, и кабина такая маленькая, и мы с тобой стоим посреди пустыни.
