Владимир Аренев - Паломничество жонглера (фрагмент)
- И?
- Там поймем. Мне сказали, что главное - попасть в зал.
- Значит, - подытожил Быйца, - попасть туда не так уж и легко. Кстати, этот зал - средоточия чего?
Фриний развел руками, мол, ни малейшего понятия.
- Думаю, все выяснится на месте.
- Так давайте в конце концов отправляться в это самое место! - не выдержал Иссканр. - Стоим тут, как ребятня в чужом саду: залезли, а теперь обсуждаем, надо было лезть или не надо, и чего хозяин сделает, ежли поймает.
- Пойдем, - поддержал Быйца. - Разговаривать, если кому-то очень припечет, можно и в пути.
Они пошли - безо всяких "боевых построений", обыденно и неспешно, рассеивая мрак коридора светом браслетов на руках.
Но потревоженная тьма уже кралась за ними по пятам, решая, когда же ударить.
* * *
В первый момент, когда Кайнор взобрался по шесту на канат, им овладел нутряной, сосущий ужас. Ужас этот не имел ничего общего с риском прогулок на приличной высоте и без страховки - нет, Гвоздь испугался, когда не увидел в толпе нужного ему человека. Если он не пришел, значит, всей Кайноровой затее грош цена. И значит, разбираться с гвардейцами придется как-то по-другому.
А может, придется-таки поехать в столицу вместе с господином К`Дунелем, высоким ценителем площадного искусства.
Гвоздь отыгрывал обычную программу: плясал, жонглировал зажженными факелами, балансировал на одной ноге, водрузив на подбородок бутафорский меч, - проделывал все это, а сам скользил по толпе глазами.
Вот!
Он едва не уронил меч, когда заметил в задних рядах нужного ему человека. Тот, кстати, словно нарочно пробирался поближе к площади. И был без жены, вероятно, оставшейся дома в наказание.
- А теперь гвоздилки! - звонко объявил Кайнор.
Народ притих - здесь, как и почти во всей Иншгурре, про гвоздилки знали. Причем если авторство этих четверостиший безусловно приписывалось Гвоздю, то декламировать их могла любая актерская труппа, а многие поэты даже придумывали свои, подражая язвительному стилю Кайнора. У некоторых, вынужден был он признать, получалось вполне сносно.
Но - по-другому, совсем не так, как у него.
- Я войны не боюсь и чумы не боюсь.
Вечно лезу в петлю, над собою смеюсь.
Но клянусь, если скажут: "В храмовничьей школе
тебя учат на память", - пойду утоплюсь!
Захохотали. Кайнор подмигнул симпатичной молодице в первом ряду и продолжал:
- Каждый шаг наш по жизни - то след на песке.
Будь гуляка шальной ты иль смирный аскет,
всяк мечтает побольше следов понаставить.
Но вот ветер подул - только рябь на песке...
- Эй, приятель, - крикнули из толпы, - ты что же, самый умный, да? Или считаешь себя... хэх!.. вторым Тойрой Мудрым?
- Да не, - ответили крикуну, - эт он славы взалкал. Следы на песке, так сказать, "гвоздит"!
Кайнор улыбнулся "знатоку" души своей:
- Славы вкус? - знаешь, слаще бывает моча!
Мне не веришь? Спроси, дорогой, палача.
"Пьедестал с эшафотом, - тебе он ответит,
часто разделены лишь ударом меча!"
Засвистели, по-девичьи взвизгнули то ли от восторга, то ли сосед-рукоблуд за бочок ущипнул.
Подкузьмили:
- Артист, а ты вообще-то разговаривать по-нормальному умеешь?
Кайнор пожал плечами:
- Задавая поэту вопрос, не сердись,
коль ответом тебе будет вычурный стих.
Если хочешь ответ получить, как приказ, то
к капитану гвардейцев ты лучше иди.
С последними словами он указал на К`Дунеля, по-прежнему сидевшего где-то под ним, на фургонной лавочке.
А потом, выловив взглядом протиснувшегося наконец в первые ряды муженька Зойи, плеснул масла в камин:
- Я не нажил друзей, я растил лишь врагов
идиотов, мерзавцев, владельцев рогов.
Но мой враг самый страшный - я сам, без сомненья,
так, танцуя, себя же сжигает огонь.
На "владельцах рогов" Кайнор недвусмысленно ткнул пальцем в нужную сторону - еще и подмигнул дуболому, чтобы уж наверняка. Тот пригляделся к жонглеру, узнал и взвыл от ярости. Его едва удержали стоявшие рядом, а то бы благоверный Зойи наверняка ринулся мстить обидчику.
А обидчик, словно не замечая волнения толпы и не слыша страшных проклятий, которыми награждал его рогоносец, отвесил ему низкий поклон:
- Улыбнитесь же, ну! Ну увел я жену
но зачем бить рогами и выть на луну?
Мы ведь с ней пообщались не так уж и долго
и к тому ж я, заметьте, ее вам вернул!
И это было последней каплей - тут уж никакие силачи не удержали бы обиженного! Он ткнул одного локтем в чувствительное брюхо, заехал второму кулачиной в глаз и, ревя как бык во время случки, затопотал к фургонам.
Кайнор присел и еще раз взглядом измерил расстояние от того места, где он сейчас стоял, до купола местной храмовенки, тулившейся к площади, но чуть поодаль от места представления.
Гулкое "Ух!" - это обиженный муженек Зойи со всего разбегу врезался в фургон. С самыми, заметьте, гнусными намереньями: сбросить Гвоздя с каната.
Гвоздь разочаровывать беднягу не решился и "сбросился" - пусть порадуется человек!
Толпа ахнула, у Кайнора в желудке тоже что-то ахнуло, он мысленно сосчитал до... раз, два, три... - на "три" он уже был впечатан лицом в рельефный купол храмовенки. Который, кстати, сказать, свет факелов почти не освещал. А луна сегодня как-то стыдливо и не по-взрослому прячется за плечи туч, поэтому...
Ну, и так ясно, что "поэтому" - додумывать некогда! Гвоздь соскользнул на бордюр, обрамлявший купол, и перебежал по нему на ту сторону, которая была скрыта от глаз толпы - впрочем, увлеченной сейчас совсем другим. Но ведь оставались еще и гвардейцы во главе с бравым господином К`Дунелем.
Спрыгнув на землю, Кайнор первым делом вывернул плащ и закутался в него поплотнее. Конечно, жонглерское трико, пестрое, как мысли обкурившегося кровяными цветочками, плащ вряд ли скроет. Поэтому пришлось вымазать ноги в грязи, благо, этого добра в здешних канавах хватало.
Ну и теперь главное - подальше, подальше от самой вероятности быть кем-либо увиденным! Ибо гвардейцы, возможно, прямо сейчас прорубаются сквозь бурлящую толпу к храмовенке, и уж они, будьте покойны, допросят всех и разберут каждую хибару по бревнышку, чтобы найти Кайнора.
Он аккуратно вытер подошвы своих кожаных туфлей, увы, тоже предназначенных для выступлений, а не для путешествий. Ничего, потом что-нибудь решим.
Убедившись, что не оставляет следов, Гвоздь вернулся к храмовенке и через один из "ползучих" входов на четвереньках вошел внутрь. Здесь было темно, все окна оказались прикрыты ставнями, и только через зарешеченное отверстие в куполе проникали отсветы от факелов на площади. Гвоздю хватило и их, чтобы сориентироваться; да впрочем, все храмовенки в подобных деревнях устраивались одинаково, и эта не была исключением.
