Александр Лурье - Прогулки по Карфагену (о современной фантастике)
Видать из-за обилия нитратов и пестицидов земля перестала рожать "платонов и быстрых разумом невтонов", а перешла, удовлетворяя повседневный социальный спрос, в основном, на качков и битков. И именно теперь не хватает тихих, вдумчивых и настойчивых аналитиков, которые с детства будут изучать творчество любимого писателя , а в зрелые годы выпустят объемистую монографию, изобилующую трактовками и гипотезами. Други, найдите исследователя Лукину. Он-то и докажет, и покажет, и расскажет - получше моего - о зеркале русской (нет, не смуты) сумятицы, о полноправном наследнике гоголевской шинели, проведет анализ женских образов и выявит психоаналитические тенденции - да всего и не пересказать, чего только не откроет вдумчивый и усидчивый литературовед. Очень это нужно не мне, не автору, а тому самому, из последних сил ускользающему от дряблых и квелых постмодернистско-онанистических лапок, мейнстриму российской словесности. Пришло время, други.
В традициях школьного курса литературы было принято говорить о раскрытии темы. Мне всегда казалось, что истина, где-то посредине между Лукьяненко, растолковывающим убогий сюжетец среднестатистическому братку и Столяровым, запутывающим профессора аристотелевой логики. Впрочем, претензии к раскрытию сюжета скорее проходят по разряду вопросов: "А чего это автор хотел сказать?". Некоторые обоюдно знакомые нам авторы на такие, прямо скажем, не шибко умные вопросы горделиво отвечают: "Что, мол, хотел, то и сказал" - догадайся, мол, сама. Это, конечно, тоже подход, но иногда за ним все же скрывается слабое осознание (или нежелание осознавать) что же там такое наваял. Генри Лайон Олди начинались с миро- и мифотворчества: давалась вводная с достаточно неординарным героем и из этого исходного материала постепенно, по кирпичику, с тщательностью восстановления мозаики-паззла возникает цельный мир, Мир Бездны голодных глаз. Затем был период реконструкции и переосмысления мифов - научившись создавать собственные миры, досточтимый сэр возжелал понять как устроены другие мифологии - греческая, китайская, индийская. И теперь, наконец-то, писатель обратил свое лицо к современности - и "Нам здесь жить", и "Рубеж", и "Нопэрапон" - романы о повседневной жизни на краю бездны, о той тонкой грани, которая отделяет нас всех (а не отдельно взятую личность, в худшем случае - городок, как в романах Кинга) от Апокалипсиса. Собственно, что есть современный Конец света? Это Апокалипсис, Откровение, открытие и принятие новых или хорошо забытых истин такой первобытно-мегатонной мощи, что очищают они подлинным катарсисом - испепелением. Откровение дается не полубогам, не Творцам и не героям - обычным людям, ибо им здесь жить. "Разве, - возразят мне, - "Рубеж" - роман о современности?" Действие "Рубежа" происходит на достаточно зыбком временном поле: середина то ли 18-го, то ли 19-века и связано упругой сетью гиперссылок с Великой французской революцией и с Гоголем, с козацкими песнями и с германскими сказочниками. Это мир реальный и мистический одновременно; мистика обратная сторона монеты реальности, до поры до времени скрывающаяся за Рубежом. Древняя языческая мифология поэтична и эпична, но в ней нет места ни сегодняшнему дню, ни сегодняшнему человеку; миф предназначен для созерцания и восхищения, но даже подражание ему невозможно - ведь он не несет в себе никакой "басенной морали"; он не принуждает делать выводы, а лишь повествует. В "Рубеже" не мифология является идеологией сюжета, а каббала, учение, хоть и сокрытое и не всем доступное, но все же куда более близкое и понятное смертным. Древняя мифология повествует о рождении и жизни богов, иногда - о их гибели. Герои, а тем более люди - не более, чем живые декорации и игрушки в этой игре. Античные боги и их жизнь - лишь проекция греческого общества на Олимп. Каббала же, продукт монотеистической религии, концентрирует внимание изучающего ее не на Творце, и ни на Его превосходном и величественном Творении, частью которого является человечество, и даже не на могуществе, которое станет доступным постигшему учение - в первую очередь она говорит о точке приложения и цели этого могущества. Смысл могущества - в Постижении Истины и Освобождении Разума и Воли, ибо в отличии от всемогущих ангелов Б-г наделил человека свободой воли, т.е. способностью познавая себя и мир и соблюдая заветы Б-жьи, улучшать и улучшаться. Он, в неизреченной милости Своей, может подсказать человеку пути самосовершенствования, а вот идти по ним или спотыкаться о колдобины греха и зломыслия - ваше личное дело. Осознание этого принципиального различия концепций анализа жизни, прошедшей и повседневной - залог превращения раба Б-жьего в кузнеца, если не своего счастья, то хотя бы своей собственной жизни. Выдавливать из себя по капле раба сложно именно потому, что рабом быть легко и вольготно - и именно этим объясняется столь долгий век рабовладельческих обществ и Советского Союза. В свете вышесказанного концепция "Рубежа" более чем современна и актуальна - ощущать и вести себя как песчинка в смерче, коей на первый взгляд и являешься, или восстать и, изменившись, изменить мир?! Вопрос гамлетовский, но герои "Рубежа" не задумываются, давая на него ответ: они на секунду не сомневаются в том, что перемены возможны и желанны, а по силам ли они героям? "Делай, что должен и будь, что будет!" - эти слова могли бы послужить девизом многим из них. Кстати, все эти "обычные" и "повседневные" персонажи составляют целую легко узнаваемую и запоминающуюся галерею образов, скрепляющих своей узнаваемостью прозрачную вуаль мистических событий. Они, как бы грубо-материальные инструменты, на которых исполняется воздушная музыка Высших сфер. Всех действующих лиц объединяет страстное желание: пересечь Рубеж и узнать что там, за ним. И нет силы, будь то сила человеческая или даже ангельская, которая могла бы остановить героев в их стремлении взлететь поверх всех пределов и Рубежей, ибо и сам Творец не установил границ мысли и воли человека. Но стремление к постижению Истины также ценно не само по себе; обогащенный знанием должен стремиться спасти этот мир собственными силами, не надеясь на помощь праведников. На самом деле спасение мира цель повседневной жизни, а не одноразового подвига, ибо, как писал Пиранделло: "Быть героем, легче, чем быть просто порядочным человеком; ведь героем можно быть раз в жизни, а порядочным человеком нужно быть каждый день". Преодоление Рубежа символически соединяет в себе черты обоих Заветов: Ветхого и Нового - подтверждая союз с Б-гом, мир не только возрождается, но и освобождается, происходит искупление его греха. Не менее символично, что Освободитель - плод любви между небесным и земным существами, унаследовавший все преимущества обоих Б-жьих творений. О начале нового мира, о новом Завете с Господом свидетельствует при всей своей нарочитой непроясненности и финал "Рубежа". Мне уже приходилось писать, что изначальный смысл слова "шедевр" произведение, являющееся вступительным экзаменом в цех настоящих мастеров. Казалось бы, Олди нечего заботиться о собственном месте в Зале славы, но писатель сродни альпинисту, который теряет квалификацию, если время от времени не создает себе новый Эверест, а затем его не покоряет. Как ни странно, но в литературе, как и в любом исполнительском искусстве, никакой опыт, никакая тренировка или наработка не пропадают даром, а со временем овеществляются в количественно-качественном переходе. Книга, написанная в стол, может оказаться и прекрасной, и бездарной. Но ее автор, лишенный читателей и слушателей, зачастую деградирует именно из-за отсутствия дискуссии и критики. У графоманов другая проблема - сколько бы они не писали, лучше не становится, без толики дрожжей даже миллион литров сусла так суслом и останется. Мне лично очень нравится, что писатель Генри Лайон Олди развивается непрерывно и гармонично, учится на собственных ошибках и преодолевает себя, меняется и, вместе с тем, остается самим собой. Более, чем кто бы то ни было другой, Генри Лайон может считаться крупнейшим событием в истории российской литературы конца ХХ века. Это и явление совершенно нового подхода к жизни, и продолжение славных традиций; это художественная декларация мировоззрения, базированного не на затоптанном "раньше думай о Родине, а потом о себе", а на осознании подвига, как личностного поступка вызванного не столько социальной необходимостью, сколько внутренним нравственным чувством. Миры Генри Лайона Олди и реальны, и фантасмагоричны, и безмятежны, и трагичны; высокая поэзия сочетается в них с правдой жизни - это, с позволения сказать, зрелые миры зрелого мастера. "Нопэрапон" - не просто еще одна "звездочка на фюзеляже", а, скорее, еще один писательский "Оскар", книга, впитавшая все лучшее из авторских и философских воззрений Генри Лайона Олди. Сегодня автор мифологизирует современность и не его вина, что легенды и мифы нашего времени напоминают скорее страшные сказки. Творчество Олди не мыслимо без героев, не социально-ориентированных активистов, а людей душевно-чутких на изначальное несовершенство мира и не ожидающих пока Родина-Мать что-нибудь нагадит, а потом скажет: "Надо... убирать". Их подвиг может быть подвигом творчества, подвигом мысли или строфы, подвигом искусства, вечного похищения у богов пламени Прекрасного. Герой-творец, на мой взгляд, хорош именно тем, что знакомы ему и страх, и упрек, и сомнения. Этим он приятно отличается от нового героя русской фЭнтастики, твердо убежденного, что свое собственное дерьмо - наилучшее, (причем не только в России, но и во всей Вселенной). Мнение это всесильно, потому что верно а что герою известно, кроме собственного дерьма?! Настораживает только, что когда персонаж настолько упивается дерьмом, то возникают некоторые опасения и подозрения насчет самого сочинителя. Впрочем, мне не хочется сравнивать Генри Лайона с авторами имбецильного направления, каждому свое. Зрело творчество Олди, зрелы персонажи его книг, их мысли и поступки, поступки Человека ("Героем можешь ты не быть, но Человеком быть обязан...") Олди долго шел к пониманию и осознанию современности, он буквально прорывался в нее из мифа. Но - пробивая головой стенку камеры, можно оказаться в другой камере (неточная цитата из Станислава Ежи Леца) - реальность оказалась новым или, точнее, модернизированным мифом. Еще много лет тому назад мне приходило в голову, что СССР на самом деле - большой миф, и поэтому бороться с ним, как с системой политической ли, идеологической ли, духовной - одинаково бессмысленно, все равно, что руками разгонять ипритовый туман. Постсоветский миф - это когда иприт, в духе времени, прикидывется "черемухой" или ностальгическим "сиреневым туманом". Дело не в тумане, дело в злом "гении места", которого по старой доброй привычке ищут где угодно, кроме того места, куда сами и спрятали. Герой-творец Олди не просто действует в мифе, не просто сам автор этот миф сочиняет - лишь таким образом восстанавливается прерванная связь времен, заново сплетается серебряный шнур.
