Виктор Колупаев - Качели Отшельника (сборник)
Ройд выронил бластер, и тот с тупым звуком упал на пол. Старик поставил на ножки кресло, опустился в него.
— Стис, Ройд, — позвал Бимон.
— Я здесь, мой мальчик, — ответил старик. — Ничего не бойся. У нас все нормально.
— Что там у вас произошло?
— Я отправил Стиса на Землю. Так было нужно. Он ушел не с пустыми руками. Все в порядке. Возвращайся на корабль. У нас еще много работы.
У Бимона гудело в голове, и неприятная слабость заполнила все тело. Но страх прошел. Он уже больше не умирал.
Бимон вытащил ролики из записывающей аппаратуры, растолкал их по карманам и неровным шагом вышел из помещения базы.
Ройд полулежал в кресле и, казалось, спал. Но когда Бимон подошел к нему, он открыл глаза и тихо сказал:
— Мы пережили детские страхи Эго и страх перед смертью Стиса. Что нам осталось еще?
— Сейчас я не боюсь ничего.
— Продолжай таким и оставаться. А я боюсь. Боюсь за тебя и за… — он хотел сказать «за Землю», но промолчал. — Я устал. Помоги мне добраться до постели.
— Он ударил тебя! — крикнул Бимон. — Как у него поднялась рука!
— Стис экспериментировал, сынок. Он очень хотел оправдать себя. Несколько секунд я был без сознания. И все-таки остался здесь. Это значит…
— Это значит, что ты не можешь вернуться на Землю! Так вот какие эксперименты проводил Стис!
— Помоги мне добраться до кровати. Одному мне не дойти.
Бимон уложил Ройда в постель, и тот затих в каком-то полусне. Иногда он открывал глаза, смотрел невидящим взглядом сквозь Бимона и не произносил ни слова.
Бимон около часа просидел рядом с кроватью Ройда, потом вышел из комнаты и направился в отсек управления, чтобы посмотреть ролики, которые принес с собой. Он успел просмотреть видеозаписи, сделанные автоматами с воздуха. Работа продвигалась быстро, и он даже успевал следить за показаниями анализаторов полей. Все было спокойно. Появись оно сейчас, анализатор поля сознания наверняка бы засек его.
Бимон так увлекся работой, что первый приступ страха просто удивил его. Он бросился к анализатору, но было уже поздно. Поле сознания было искривлено его страхом.
Он не боялся за свою жизнь. Она теперь была в безопасности. Он был в этом твердо уверен. Страх был за кого-то другого. И не его собственный, а навязанный извне. Чужой страх. Но ведь их здесь было всего двое. Он и Ройд. Если Ройд спит, то страх можно было рассматривать поданным в чистом виде. Страх, которым мучило его оно. Близость к разгадке немного приободрила его. Да и страх был какой-то неясный. Страх вообще, не за себя. Это Бимон мог утверждать наверняка.
Стараясь держать свою волю собранной, он вернулся к Ройду. И пока он шел к старику, страх принял более конкретное содержание. Теперь Бимон боялся, что оно добралось до Земли. Теперь он видел, что делается на Земле. Всеобщее безумие и слабые попытки группы людей как-то справиться с ними. К чувству страха приметалось сознание собственной вины. Вины, потому что он так и не узнал, что представляет собой оно. И теперь уже было поздно. Земля гибла.
Бимон рывком открыл дверь комнаты Ройда. Тот метался в постели. Бимон трясущимися руками смочил тряпку холодной водой из стакана и наложил ее старику на вспотевший лоб, а потом попытался разбудить его. Наконец это ему удалось. Ройд проснулся. Лишь секунду он не понимал, что происходит вокруг него. Потом взгляд его стал осмысленным, и он попытался приподняться. Бимон помог ему. Страх внезапно прошел.
— Бимон, они были?
— Да.
— Как это было? В чем проявилось?
— Страх за Землю. Страх, что они уже там.
— Я бредил?
— Ты метался в постели.
— Это был мой страх. Я бредил этим страхом. Но пока я бодрствую, я буду держать себя в руках. Положи мне подушку под голову. Повыше.
Бимон исполнил просьбу. Ройд тихо улыбнулся и сказал:
— Мне долго не протянуть. Когда меня не станет, ты немедленно катапультируешься на Землю.
Бимон отрицательно покачал головой.
— В твоем присутствии здесь не будет смысла. Ты должен будешь вернуться на Землю и рассказать все… Помнишь первые минуты, когда мы только прибыли сюда? Страх тогда не проявлялся конкретно. Нас просто окружало что-то враждебное, неприятное, липкое. Мы все время ждали враждебных действий. Мы были готовы поддаться страху. Первым не выдержал Эго. И мы увидели его «материализованные» страхи. Они были первыми, поэтому казались предельно невыносимыми. Потом не выдержал Стис. Не осуждай его строго. Стис был железный человек. Мы летаем с ним десять лет. И начали тогда, когда о катапультировании на Землю никто из космолетчиков и не мечтал. И снова его страх передался нам. Почему? Пытка страхом наиболее ужасна, потому что она сразу же лишает человека воли. Теперь нас только двое. И снова мой ужас, мой страх передался тебе… Но ведь сейчас мы ничего подобного не чувствуем…
Бимон согласился.
— Почему мы сейчас с тобой ничего не боимся? Потому что я не боюсь смерти? Хохота? Выстрела из бластера? Прыжка дикого зверя? Мне нечего бояться. И теперь оно надо мной не властно. А ты?
— Я спокоен. Меня сейчас интересуют только две вещи: твое здоровье и суть того, что мы называем оно.
— Моему здоровью ни ты, ни я помочь не сможем. Я слишком стар. А у Стиса слишком крепкие кулаки. И потом… я очень устал. Устал вообще, устал от всего, устал от жизни… Нет. Давай говорить только о нем.
— Согласен.
— Оно действует на нас только страхом. Страхом, повод к которому мы ему сами же и выдаем на тарелочке. Стоит испугаться одному, как все оказываются под гнетом тех же страхов. Я бы назвал это усилением страха. Ведь ничто, кроме того, что мы сами придумали, нас не мучило! Даже тот убитый человек.
— Да. Эго сказал, что он убил человека. Это ему показалось. Ведь он даже не стрелял.
— Но он испугался того, что убил человека. А оно предъявило нам доказательства этого.
— Это не доказательства.
— Пожалуй, ты прав. Мы-то знаем, что этого не могло быть. Но для Эго с его страхами это было неопровержимым доказательством. И он не выдержал. Так происходит везде. Они усиливают наши страхи. Но что они такое? Неизвестное поле или чуждое нашему сознание? Сознание, у которого есть только один метод борьбы?
— Ройд, когда-нибудь раньше случалось такое?
— Нет, я не слышал. Не знаю. В экспедициях всегда кто-нибудь оказывается слабее других. Но его поддерживают остальные. Те, кто оказался сильнее. И он постепенно мужает. Сейчас же все наоборот. И началось это пять лет назад.