Гарри Веда - Сенсимилья
Да что же это такое, на самом деле?!
Ученый вздохнул и побрел к вездеходу, ожидающему поодаль.
Рабочий день подходил к концу. Скорее бы. Вадик тарабанил по клавишам, словно бегун на последних метрах.
Домой, легкий ужин, почитаю чего-нить и спать.
Поймал себя на мысли, что ждет сна, как манны небесной. Его ночные приключения превратились в зависимость. Неимоверно приятную.
За недолгие часы, пока спал — проживал целую жизнь.
В самом начале работы на «Сенсимилью» он выполнял простые операции. Сейчас же, с переходом в царствие морфея, перед Вадимом представал целый мир.
Он попадал в сказочные дворцы неимоверной красоты, которые мог менять согласно поставленной задаче. Возводил башни мановением руки и достраивал новые этажи.
Рисовал причудливые картины на огромных холстах. Под ногами простирался обрыв, уходящий далеко вниз, об его основание пенились волны океана, радовавшего взор, уходившего вдаль, насколько хватало глаз. Вадик подхватывал кисть, мысленным усилием наносил на нее требуемый цвет и, словно бестелесный, взмывал вверх, к полотну, размером с футбольный стадион. Наносил мазок за мазком. Рисунок радовал, с каждым новым штрихом по телу расплывалось блаженство, будто невидимая цель становилась на йоту ближе. Хотелось продолжать и продолжать, поглядывая на красоту морской глади.
Иногда он попадал на собрания красивых людей в причудливых одеждах и вел с ними диалоги на наречиях, которые чудным образом вдруг знал. Это было нечто вроде игры — слова участников сплетались, как доминошные кости, формируя бесконечный рассказ. И чем дальше заходил его сюжет, тем большим счастьем наполнялись души разговаривающих.
Вадик нашел в «Сенсимилье» то, чего так не хватало его душе на протяжении нескольких последних лет.
Жизнь офисного работника — это патока. Тянущаяся нудным потоком и влекущая за собой. Тесный мегаполис, набитый людьми до предела предлагал множество развлечений и форм бытия. Но не давал удовлетворения.
Каждый день одно и то же.
Вадик увяз в этой жизни, словно муха, плывущая не пойми куда и не ясно зачем. Социальная жизнь была разлинеена, напоминала клетку с однообразным рисунком на стенах.
Мир был крайне перенаселен. Половина его давно выстроилась в некоторое подобие кристалла, в узлах которого копошились целые народы. Вторая — готовилась вступить в общую коммуну, не считая нескольких центров напряжения.
Планета застыла ледяной глыбой, уплотняясь и наливаясь…
Уже с сотню лет она не менялась. Украшалась, улучшалась. Но изменениями это назвать было сложно. Не менялись принципы. Люди, населяющие, планету давным-давно разделились на иерархические слои, которые подчинялись один другому по строгому табелю о рангах. Миграции между слоями были исключены — люди, их составлявшие, не пересекались.
Неимоверное количество живущих позволило из класса рабочих — готовить только рабочих. Среди управленцев было достаточно нового материала, чтобы готовить управленцев. Полицейские были ментами нескончаемыми родовыми династиями, вместе с ними — офисные трудяги и обслуживающий персонал. Точно так же, как и представители любых других профессий.
Единственный шанс разнообразить свою жизнь — попасть на рабочее место, уготованное рождением, вдали от места рождения фактического.
Вадику не повезло. Или повезло, кто знает… и как определять?.. Он циклировал по тому же пути между жилым кварталом и офисной башней, что и его отец. А ранее — дед.
И лишь сейчас, имея возможность заниматься любимым делом во сне, он понял — насколько прекрасной может быть жизнь. Он понял, чего не хватало ему до сих пор. Удовлетворения. Ощущения успешно сделанной работы. Успокоения.
Да, пришло успокоение. Он перестал терзаться сомнениями. Стал любезным с коллегами и соседями. Смысл конфликтов исчез вовсе, потому что никто из людей не стоил того, чтобы тратить на них силы. Они пригодятся вечером.
Покотов быстро вбил в окошко почтовой программы адресный код и личный код безопасности. Потянулся за чашкой, чтобы отхлебнуть чайку, пока индикатор прогресса отправки не достигнет своей крайней отметки. И…
Чашка выскользнула из рук, липкая жидкость мгновенно залила поверхность сенсорной клавиатуры. Что послужило источником множества хаотичных сигналов — компьютер словно взбесился. Он принялся выбрасывать множество окон, замигал на все лады множеством уведомлений, требуя какие-то подтверждения и завис.
Вадик выругался. Сохранился ли? Кажется, да… не дай Бог — полдня работы насмарку… Криворукий идиот, обозвал он сам себя.
Все, домой. Завтра восстанавливать буду. Хватит.
В дверях столкнулся с Леночкой. — Вадим Михайлович! У меня компьютер завис… — Сам по себе?.. — Покотов лукаво улыбнулся. — Я локтем на клавиатуру нажала случайно. Там куча всего была и я не сохранилась…
Елки-палки… уподобился блондинке. Вадик хмыкнул, пожал плечами и направился к выходу.
Билл Кравиц как раз готовил отчет для отправки по кросснету. Нудятина. Но без нее — никуда. Завтра возьму отгул, в бейсбол с сыном поиграю. Совсем завшивел на этой службе. И пусть только не подпишут. Уволюсь. Со следующей недели я в категории «А плюс». Денег хватит. Вообще, работаю здесь, скорее из-за чувства ответственности перед обществом. Любой умный на моем месте давно бы работал только во сне. Классная штука эта «Сенсимилья». Может и правда — на пенсию?
Непонятно откуда взявшаяся в каменных джунглях муха, зажужжала у самого лица и предприняла попытку усесться прямо на нос.
Билли неловко отмахнулся, задел клавиши инфоцентра и тот завис, ругаясь на чем свет стоит.
Ма-а-а-ать… я ж не сохранился… Кравиц бахнул по клавиатуре кулаком, быстро поднялся и направился к двери. Все, башка не варит. Ну их, железяки эти! В оперативном зале было тихо. За пультами, то тут, то там сидели детективы, но в проходах никто не толпился, лишь пару задержанных дожидались своей участи на откидных сиденьях вдоль стены.
Худой Зак колотил по клавиатуре, силясь перезапустить систему. Билли услышал его глухое бормотанье, когда проходил мимо: — Когда уже заменят это старье… два часа работы — псу под хвост…
В Конференц-Холле было тихо. Наверное, именно такую тишину называют гробовой. Тридцать человек, сидящих за столом, боялись даже дышать. На их лицах застыло испуганно-вопросительное напряжение, чуть шумела система общего кондиционирования, да у председателя дрожали руки, легонько цокая по твердыне стола золотыми запонками.
Виктор Иванович сидел в своем привычном кресле, под картиной. Он зажмурил глаза и про себя считал до тысячи и обратно. Старый ученый пришел сюда первым и с тех пор не переменил ни позы, ни своей фрустрирующей мысли.
