Александр Щербаков - Змий (сборник)
— Хорошо, — отчеканил генерал Деймз. — Я согласен с тем, чтобы Донахью и Джиллу были предъявлены показания Мак-Лориса. Исключительно на предмет подтверждения. И на этом надо покончить.
— Заранее я не могу дать таких обязательств, — ответил Бартоломью.
Сделали перерыв.
Мистер Хьюсон был крайне разочарован, но что делать? Мистер Левицки высказал свое глубокое сожаление. Он ни в малой мере не склонен предопределять ход событий, но надеется, что в заключении комиссии будет оговорена непричастность персонала возглавляемой им фирмы к этому несчастному случаю. Конечно, если это будет соответствовать фактам. Фирма найдет способ выразить свою признательность за это. («Не скажешь, что старец стеснителен!») Заключение о закрытии совещания было согласовано без долгих разговоров, проверено и утверждено ЭАКом, и прокурор Бартоломью официально закрыл совещание и огласил список лиц, которые могут считать себя свободными. Затем он попросил полчаса для совещания со своими помощниками.
Сидеть в курительной («Еще, не дай бог, кто-нибудь привяжется с разговорами…») сенатору очень не хотелось, и он медленно спустился по лестнице и вышел на крыльцо.
Вечерело. Воздух все еще был горяч, но трава на лужайке изумрудно зеленела после недавнего полива. На ней лежала причудливая зубчатая тень дома. Одна за другой каравеллы приподнимались, разворачивались на месте и, плавно набирая ход, исчезали за воротами, сверкнув на прощанье в глаза острым зайчиком от стеклянного колпака. До конца перерыва оставалось еще минут двадцать, и сенатор, спустившись с крыльца, направился вдоль стены дома, на которую была картинно наброшена зеленая мохнатая шкура дикого винограда.
Завернув за угол, сенатор увидел широкий луг, полукругом сбегавший от дома вниз к небольшой площадке, вымощенной плитами. Посреди площадки была поставлена какая-то старинная мраморная группа. За ней расстилался бассейн, а за бассейном зеленой стеной поднимались огромные многосотлетние липы, — все это искусственное, привозное, пересаженное, но собранное воедино столь давно, что уже имело право на местное гражданство и красоту.
Чтобы рассмотреть скульптуру, сенатор пошел по дорожке, огибавшей верхний край амфитеатра. Фигура поворачивалась медленно, но, пройдя всего десятка три шагов, сенатор понял, что перед ним Лаокоон. Юноши, оплетенные змеиными кольцами, в отчаянии обращаются к отцу. Им в свой последний час хоть было кого криком молить о спасении. Отец! Отец, самый мудрый, самый большой, самый сильный! И в юном смертельном испуге им не дано понять, что мука их отца стократ страшней. Гибнут его дети! В их крике надежда на него. А он знает, да, знает, что спасенья нет. Напрасна борьба и напрасен жалкий вопль о пощаде и покорности. Над ним недосягаемо высокое лазурное небо. Голоса их, расплеснувшись в нем на мириады миров, распадутся на мириады осколков, и каждый будет столь мал, что никто ничего не расслышит. Сила на стороне змей. Они отвратительны, они свирепы. Есть скульптура, изображающая младенца Геракла: он душит отчаивающихся змей, — разве их судьба всколыхнула бы Вселенную? Тоже нет.
Вот сегодня и он, сенатор, кажется, выскользнул из холодных давящих тисков, а кое-кому не повезло.
Да, карьере мистера Черриза, похоже, пришел конец. Досидит он свой срок в конгрессе, а что дальше? Кто поддержит кандидата, на которого пала тень государственной измены? Где подробности? Во тьме, лишь увеличивающей вину? Жаль. Мистер Черриз производит приятное впечатление. И что тут скажешь? Ведь ему, сенатору, просто повезло. Это все Ширли! Ширли — это везенье, это счастье, счастье во всем, потому что это слишком большое горе. Его чаша полна, и большего судьба от него не требует.
А с этим П-120 удивительно противная возня. Какая-то сказочная змеиная кожа. Прав мистер Черриз. Эта возможность безграничного тихого подглядывания. За всеми: и внутри страны, и за пределами. Ну за пределы не очень-то сунешься. Провал по всей форме. А здесь? Что же теперь — бояться каждого «слова, написанного на плотной голубоватой бумаге, которой „Скотт пэйперс“ через год или полгода наводнит страну? Или уже наводняет? Нет, на это вряд ли кто-нибудь пойдет. Это же скандал! А, собственно, почему скандал? Ничего противозаконного здесь нет. Сомнительно — да. А противозаконно — это еще надо доказать. Другое дело, если был бы закон. Закон! Закон Тинноузера о П-120! Это не мелочь бренчит в кармане насчет отмены железных дорог — это стодолларовый хруст! Это здорово! Это мысль! Но о чем закон Тинноузера? О запрете производства живого П-120? Это не то. Может быть, из-за сегодняшней неудачи П-120 как таковой исчезнет. Будет П-125 или еще что-нибудь в этом роде. И с такими свойствами, что гипотетические восторги Фамиредоу окажутся чепухой по сравнению с тем, что помаленьку придумают тысячи разных людишек, чтобы залезть соседям в душу. Да, этот листик в умных руках сокрушит множество жизней. И запретом здесь не поможешь. Ничего себе бумажечка, ничего себе открытьице!
Закон Тинноузера — это решено! И нельзя тратить ни минуты. Надо достать полный текст доклада мистера Фамиредоу. И надо обсудить… С кем? Что если попытаться встретиться с этим Мэйсмэчером? Черриз хорошо отозвался о нем. Или это была просто шпилька?..
Внезапно распух и обрушился гром, из-за лип вынырнул неуклюжий пузатый вертолет, пронесся над сенатором, повис и с натужным ревом стал прилаживаться к лужайке за домом. Кажется, будут еще новости.
Сенатор взглянул на часы и медленно пошел обратно. С Мэйсмэчером лучше всего встретиться, не возвращаясь в столицу. Адрес добудет Гэб. Надо будет срочно позвонить ему, конечно, не отсюда.
Войдя в курительную, сенатор увидел, что все стоят, а перед ЭАКом сидит смуглый черноволосый человек и внимательно слушает запись заседания следственной комиссии. Сенатор сразу узнал его. Это был Мартиросян, специальный советник президента и его представитель в Совете национальной безопасности. («Ого, как широко было поставлено дельце! Я прав, тысячу раз прав. Закон Тинноузера!») Кивком поздоровавшись с ним, сенатор сел в кресло и внимательно выслушал еще раз все, о чем здесь шла речь.
Когда ЭАК умолк, Мартиросян прищурился, потряс головой, встал, прошелся по комнате, пошевелил длинными тонкими пальцами и начал говорить тихим успокаивающим голосом:
— Господа! Вместе со всеми вами я глубоко огорчен тем, что произошло. Но я хотел бы предостеречь вас. Не придавайте случившемуся слишком большого значения. Судя по дополнительной информации, которой я располагаю, ничего страшного не случилось. Несомненно, мы в ближайшее время повторим совещание в той или иной форме. Ради бога, не поймите меня так, что я не одобряю предпринятых вами действий. Наоборот. Я уполномочен выразить вам глубокую благодарность за четкое исполнение служебного долга. И за достигнутые результаты. Я считаю, что сделано все возможное. И в силу данных мне полномочий я закрываю следствие и прошу вас передать мне все материалы и вещественные доказательства по делу. Я вижу, вы, сенатор Тинноузер, хотите возразить? Уверяю вас, сенатор, в этом нет нужды. По возвращении в столицу вам будет дана возможность ознакомиться с дополнительными материалами. Я уверен, вы согласитесь с моим образом действий. Если же нет — у вас будет время и место их опротестовать. А теперь я попрошу пригласить сюда подполковника Хиппнса. Будет лучше, господа, если эта маленькая неприятность изгладится из вашей памяти. Кто пожелает, может немедленно воспользоваться услугами подполковника. Конечно, это не касается вас, сенатор, и вас, генерал. Я кончил. Есть ли у вас вопросы? Да, мистер Бартоломью, я вас слушаю.
