Борис Долинго - Аэлита. Новая волна /002: Фантастические повести и рассказы
— Андрей Николаевич, а вы Ивана не видели?
Покачал Казарин головой и стукнул костяшками пальцев в крайнюю справа дверь. Стук вызвал шуршание за дверью, и погодя немного голос Рейтмана спросил тревожно:
— Кто там?
— Самсон Иосифович, это я. Впустите, пожалуйста.
Рейтман дверь открыл и тут же, не здороваясь, юрк за столик и давай выщелкивать по клавишам, не хуже дятла. Сигарета в зубах, майка, и поверх майки и плеч — кофта. Глаза закисли, в черных кругах. Глядя на Рейтмана неодобрительно, произнес Казарин:
— Самсон Иосифович, тут дело возникло. Надо бы прокатиться с вашим прибором в соседнюю деревню.
Рейтман пожевал сигарету, и раздраженно, все так же глядя в экран:
— Вы же видите, у меня висит все! Черт возьми!
Казарин почесал бровь:
— Плохо дело?
— Не знаю, не знаю… во всяком случае, сейчас я вам совершенно бесполезен. Синоптические связи рвутся, и, кроме того…
Да… Вот незадача.
— Вы к вечеру постарайтесь наладить, хорошо?
Вышел Казарин расстроенный, а через минуту совершенно разъярился. Выяснилось, что Босоногова найти не могут.
— Ну и группа! Дилетанты, в-вашу мать! Один чуть не нажрался, у другого ломается все, а третьего хрен знает где носит! Ладно, поехали!
Хлопнул дверью Казарин, так что чуть не сломал ее, в кресло обрушился, и задышал со свистом. Вера, которая Казарина боготворит, смотрит на него с испугом, Гриша равнодушно — на дорогу и локоть в окно выставил.
— Верун, хоть ты меня не подставляй.
В Брехуны попали через полчаса. Стоят Брехуны вдоль железной дороги: и переезд имеется, и магазин, и дворов штук примерно пятьдесят. У белоголового пацана узнали, где живет участковый, и свернули в переулок, направо от главной улицы.
Дом участкового добротный, кирпичный, веселый. Деревянный забор, но ворота железные, а за воротами — в белой пене весенний яблоневый сад, и посреди двора газик с синей полосой. Разрывается лохматый кобель и цепью гремит. Сам хозяин вышел встречать на крыльцо гостей, в майке, трико, но в форменой фуражке с пиночетовской тульей и цыпленком на ней. У старшины (а участковый оказался в звании старшины) жилистая красная шея, аккуратно подстриженные усы, грудь бочонком, и никакого сходства с бесом в степи. Зовут, как и журналиста, Андреем, вот только отчество Романыч. Он, конечно, обалдел немножко от такого визита, — телевизор-то тоже смотрит, — но, поняв, в чем дело, оживился.
— Непонятная бабка, — говорит. — Документов нету, и вообще ничего нету, а сама есть.
— Погодите, мы камеру включим!
— Тогда и вы погодите, оденусь я!
Через пять минут интервью возобновляется.
— У баб наших Сухотная в авторитете. Бегают к ней почем зря, то одно, то другое. Да и мужики иногда ходят.
— А вы сами разве не ходите?
— Я в мистику не верю, — отвечает старшина с достоинством. — У меня если зуб заболит, в поликлинику иду.
— Так, значит, документов нет? Но она ведь сидела?
— Сидела, верно, под Красноярском. Это она так говорит. А там, в Красноярске, ничего про нее не слыхали. И в областном суде не слыхали! И в паспортном столе не слыхали! А?!
— Позвольте, но отец…
— Поликарп? Да, был такой в Гулькевичах еще до войны, коммунист и революционер, репрессирован в тридцать четвертом. И дочка Анна у него была, репрессирована в том же году, реабилитирована посмертно в восемьдесят девятом.
— Как посмертно?
— А так! Я, думаете, расследование не проводил? Проводил, будь спок. Она у меня как кость в горле!
— Ну хорошо. А вы-то сами что думаете?
Старшина долго смотрит на Казарина, засовывает руки поглубже в карманы. Цедит:
— Не верю я в мистику…
Позвольте, а что же Босоногов? Куда подевался наш пылкий Иван?
А вот куда.
Проснулся Иван от птичьего щебета и, не открывая глаз, понял, что солнце стоит уже высоко. А когда глаза открыл, то увидел прямо перед собой травинку и на ней какого-то зеленого жучка. В настоящий момент жучок, приподняв брюшко, шевелил усиками. Вскочил Иван, недоумевая, где же он, в конце концов, находится.
На полянке и со всех сторон, заметьте, елки.
— Во блин, — сказал Босоногов, и тут вспомнил он все события прошедшей ночи, и от этих воспоминаний в груди его затрепетало. Но вот хоть убей, как он попал на эту лесную полянку, вспомнить не смог. А между тем вся одежда была на нем, кроме куртки, каковая сей же час обнаружилась в смятой траве. Оставалось предположить, что кто-то (или что-то) одел стажера и перенес сюда и даже заботливо курткой прикрыл.
— Все понятно, — сказал Босоногов, ничего ровным счетом не понимая, и отправился искать тропу, которая вывела бы его к людям.
Идет Иван по лесу, улыбается, чувствуя сладкую ломоту в теле, а пичуги-то щебечут, а солнышко греет! И елки как будто дружелюбно кивают ему, и краски сочны, и роса алмазами рассыпана в траве. Кр-расо-та! Легкость необыкновенная! Никогда Иван не чувствовал такой легкости.
Ноги сами вынесли его к речке с налимами. Нестерпимый блеск от речной глади, стрелки молодых камышей, пучки осота, и — Гулькевичи на том берегу. Как же перебраться? A-а, была не была! Вмиг сбросил Босоногов одежду, соорудил из нее узел, пристроил на голове и вошел в воду. Задохнулся, но ничего (вода на середине достала до подмышек), перешел, и уж на том берегу не спеша оделся.
В деревенском отеле, как ни странно, ни души. Даже дед куда-то исчез, даже его сивка-бурка! (Дед, так и не дождавшись обещанного Казариным транспорта, запряг в телегу мерина и отбыл, ругаясь и плюясь при этом.) Ну ладно, дед. Но где же группа? Где машина? Тут Босоногов сообразил, что вся группа, разумеется кроме него, отправилась к Сухотихе. А в машину погрузили оборудование, чтобы на горбу не тащить. Подумал так Босоногов и смутился. Осознал он, что очень хочется ему вторично побывать в ведьмином доме, но как себя при этом держать после случившегося? Гм… гм…
Тут надо сказать, почувствовал Босоногов в себе некоторые перемены, а именно нагловатость, которой прежде не было в нем. А почувствовав, все сомнения отмел и пошел нагонять группу. Там видно будет. Идет Босоногов, торопится. Вот уж изба видна и занавески в горошек. Но что такое? Как ни прибавляет шагу Босоногов, а изба не приближается. Бежит Босоногов, бежит что есть мочи: не приближается изба! Остановился, тяжело дышит и головой вертит от удивления.
И тут услышал он за своей спиной пыхтение и чьи-то шаги. И был это не кто иной, как Рейтман, и тащил он, красный от натуги, мучительно перекосившись, пластиковый свой бокс. Прошел он мимо Босоногова, даже не глянул, прошел — и прямиком к избе.
