Вильям Александров - Планета МИФ
— Странно! — она вскинула голову, посмотрела ему в глаза. — Мечта людей, устремлённость, вера в нее… Это же геология… Точный портрет. Не заметили?
Она негромко засмеялась. И он засмеялся тоже.
7Она стала сниться ему по ночам — его «Девушка у костра». Она сидит в куртке, в сапогах, руки опущены прямо вниз — она оперлась ими о сруб дерева и смотрит в огонь. Багрово-желтый отблеск пламени — на ее лице.
Он все время видел по ночам ее лицо, освещенное пламенем костра. В нем и задумчивость, и мечта, и предвестье радости, и в то же время еще что-то, чего он никак не может пока уловить и что должно прийти — он знает. Раз начало сниться — значит, придет.
Теперь он жил своей картиной. Вставал утром, спускался к Курбану, пил с ним чай, разговаривал, потом бродил по окрестностям, иногда делал наброски, но думал только о ней, о ее лице. Ему казалось, что он только сейчас начал по-настоящему понимать, в чём заключается сила великих произведений искусства. Как бы ни было прекрасно и совершенно по мастерству произведение, оно умрёт вместе со своим временем, если оно однозначно, если оно слишком конкретно. И наоборот — некая загадочность, многозначность дает возможность новым поколениям толковать произведение по-своему, вкладывать или отыскивать в нем свое — отсюда его бессмертие. Сколько бы новых людей ни приходило в мир, столько будут стоять перед загадочной улыбкой Джоконды, перед поразительным лицом Мадонны — потому что каждый видит в нем что-то свое. И «Гамлет», где разворачиваются вполне определенные события и произносятся вполне определенные слова, велик тем, что эти слова многозначны, что каждое поколение читает их по-своему и читает в них свое.
Несколько раз приходил он к тому камню, вглядывался, стараясь понять, как это, каким чудом волнует его этот едва различимый отголосок далекого, может быть, тысячелетнего прошлого…
Значит, есть она, эта нить, тончайшая, почти неощутимая, но протянутая оттуда… И каким-то непостижимым образом соединялась она сейчас в его воображении с «Девушкой у костра», словно эстафету он принимал у своего невидимого предка. Странно, но почему-то, когда он стоял у этого камня, у него все время было такое чувство, что он должен торопиться, что ему отпущено не так уж много времени, словно столетия, прошедшие до этого дня, истощили свою силу, передав ему свою ношу…
Может быть, поэтому он так торопился, старался не пропустить ни одного дня, нервничал, когда она задерживалась.
А в один из вечеров она не пришла совсем. Он сидел у догорающего костра, и когда понял окончательно, что она не придет, решил идти в лагерь, к геологам. И в это время услышал сзади резкий скрип сапог, взбирающихся по каменистому склону, и тяжёлое мужское дыхание.
Он обернулся. Рядом с ним, глубоко сунув руки в карманы, стоял геолог и разглядывал полотно на подрамнике.
— Та-ак… Ждете, значит?
— Жду, — сказал Берестов.
— Напрасно ждете. Не придет она. — Он вытащил руку из кармана и постучал пальцем по полотну. — Между прочим, не похоже.
— Почему не придет? — с трудом сдерживаясь, спросил Бэрестов.
— Потому. Услал я ее к соседям.
— Зачем?
— По делу. У нас ведь работа — не игрушки. — Он опять постучал пальцем по полотну. — Непохоже рисуете, говорю.
— Это не ваша забота.
— Как же не моя? Вы у меня работника отвлекаете, голову ей заморочили… Вот я и решил посмотреть, стоит ли…
— И пришли к выводу, что не стоит?
— Нет, не стоит. — Он блеснул своей коронкой.
— Знаете, есть такая поговорка, насчет полработы.
— А-а… — Он смерил Берестова насмешливым взглядом, перешагнул через бревно, сел. — Слушай, поговорить надо!
— Говорите!
— Садись, чего стоишь. В ногах правды нет.
— Постою.
— Ну, как хочешь… — Он щёлкнул зажигалкой и прикурил, затягиваясь. — Слушай, уходил бы ты по добру отсюда!
— Что-то не понял…
— Чего ж тут не понять. Мало тебе гор вокруг? Иди в Хумсан, в Бричмуллу… Там знаешь виды какие!
— Мне и здесь хорошо.
— Тебе-то, может, и хорошо… Другим — не очень.
— Я мешаю вам чем-нибудь?
— Мешаешь. Голову ей задурил — вот что!
— Чем же это я «задурил ей голову», как вы выражаетесь?
— Болтовней своей. И этим… — Он презрительно кивнул в сторону полотна. — Думаешь, я не понимаю, зачем это тебе нужно? Нигде в мире такого лица не нашел, одно единственное нашел! Так вот что я тебе скажу — ничего тут у тебя не выйдет, понял? Напрасно стараешься, время тратишь, краски переводишь! Напрасно! Эту девку не такие, как ты, испытывали!
— А вы ей, простите, кто будете — муж, отец, брат?
— Не твое дело! Я за нее в ответе, понял? Так что выбрось из головы!
— Вообще-то говоря, следовало бы прекратить этот разговор… — тихо сказал Берестов. — Но я все-таки скажу… Меня действительно поразило ее лицо. Как художника, понимаете? Хотя, — он махнул рукой, — все равно не поймете!
— А может, пойму. Ты попробуй, скажи.
— Нет настроения… Но дело не в этом. Насколько я понимаю, не это вас волнует. Так вот, во всем, что касается остального, можете быть спокойны. Никаких дурных мыслей у меня нет и не было.
— Правду говоришь? — быстро спросил геолог. Не поворачивая головы, он пытливо глянул на Берестова.
— Абсолютную правду.
— Что ж, может, оно и так… Да только у нее мысли всякие появились.
— Откуда вы знаете?
— Чую. У меня на это дело чутье!
— Что ж теперь делать, — сказал Берестов. — Она живой человек. И, к счастью, мыслящий человек. Естественно, у нее и мысли могут быть разные… Кстати, вот о вас она все время говорит хорошо. Мы тут спорили с ней.
— Вон как! Значит, хорошо?!
— Да.
— Что-то не видно по ней.
— Это естественно, — сказал Берестов. — Чем больше будете нажимать, тем больше сопротивления встретите. Это уж характер такой.
— Верно. Тут ты прав. Я и сам так думаю.
— Ну, а если понимаете, чего ж себя так ведете?
— Черт его знает, тоже ведь характер! Понимаю, а ничего поделать с собой не могу! Все мне надо, чтоб только по-моему было. И во всем. Иначе покоя мне нет, изведусь. Сам себя съем!
— Так вы, значит, других едите, чтоб себя не съесть? Так, что ли?
— Бывает и так.
— Странный вы человек, — Берестов покачал головой. — Но хорошо, что сознаете это. Осознать — это почти преодолеть. Это уже — ничего…
Берестов ободряюще глянул на геолога.
— А ты, вроде, парень тоже ничего. Только, сам понимаешь, отпускать ее к тебе больше не буду. Ты уж не обижайся.
— Мне работу закончить надо, поймите.
— Приходи к нам. Там работай, пожалуйста.
