Александр Щеголев - Пик Жилина
Человек, безусловно, был прав, удивляясь моим реакциям. Я должен был в первую же секунду нашей встречи воскликнуть: "Ба, кого я вижу! Ба, так это же!.." Что-то мешало. Дерево, упавшее поперек дороги. Театральный занавес, застрявший на раздвижных тросах. Профессиональная память странным образом отказала бравому агенту, оставив мучительное чувство старческой несостоятельности. Но если предположить (ха-ха), что я прибыл сюда по чьей-то высшей воле, так, может, и печать на мою память была наложена не случайно? Неприлично тужась, я вытягивал из дыры прошлого ответ на вопрос и получал в награду размытые кадры из фильма, в которых, к сожалению, не было смысла.
Мало того, Бэла Барабаш назвал его Странником. Это уж точно ни в какие ворота не лезло... Я рывком встал.
Картонная бирка с гербом города упала с кровати - я поймал ее на лету. На оборотной стороне вместо бредовой записки была теперь надпись: "Бог - это счастье. Агентство "Наш Путь"". Еще один образец социопсихологического творчества. Судя по всему, фотохромная программа отработала свое и открытка вернулась к стандартному состоянию. Я бросил этот мусор в утилизатор. Радиофон я оставил у себя на ухе, а цифровой пультик сунул в нагрудный карман, после чего покинул свой номер.
Коридор упирался в просторный зал с лифтами. Здесь же был выход на внутреннюю лестницу, а также на ленточную галерею, под открытое небо. За стеклянной стеной был спортзал: в углу на матах кто-то отрабатывал задние кувырки, кто-то стоял на борцовском мосту и даже на игровой площадке кидали мячики в баскетбольную корзину. А на скамеечке, увлеченно наблюдая за юными атлетами, сидела давешняя старушка с вокзала. Блуза с попугаями, брючки, седые кудри - не спутаешь. Вот только на ногах у нее теперь были кружевные тапочки, созвучные вязаной панаме. Ага, сказал я себе, повеселев. Случайная встреча. Люблю случайности, именно они не позволяют умным людям почувствовать себя умнее Господа Бога; жаль только, что эта изящная сентенция не имеет к нынешней ситуации никакого отношения.
Коридорный сидел на стуле, положив ногу на ногу, и читал книгу. Он был одет в форменные красно-голубые одежды и был молод, потрясающе молод. Розовощекий, с юношескими усиками, коротко стриженный. Когда я подошел к нему, он с достоинством встал и первым сказал мне: "Здравствуйте!", и тут выяснилось, что коридорный к тому же высоченного роста, почти с меня, да еще прекрасно развит физически. Любопытно, что может читать этакий боец? Приключения? Космические ужасы?
- Здравствуй, дружок,- сказал я ему.- Тут такое дело... Кто доставил багаж в мой номер? В двенадцатый-эф?
- Я,- скромно ответил он.
- Прямо из больницы?
- Из какой больницы? Нет, я только поднял чемодан снизу. В отель его доставило агентство "Наш Путь".
- К чемодану было что-нибудь привязано? Что-нибудь необычное?
- По-моему, нет, только путевка. Ее менеджер внизу выписывает. А что случилось, товарищ Жилин?
Он захлопнул свою книгу, которую положил на стул, готовясь немедленно принимать меры. На обложке значилось: "Шпенглер. Закат Европы. Том 2".
- Ничего серьезного, дружок, кто-то глупо пошутил. Откуда ты знаешь, как меня зовут? Мой портрет был на бирке?
Парень улыбнулся.
- Вы меня не узнаете?
Второй раз за день мне задали этот вопрос, и снова я ничего не мог ответить. Лицо розовощекого красавца и в самом деле казалось мне знакомым... Плохой признак, подумал я. Симптом.
- Ого, что ты читаешь! - сказал я.- Шпенглер, Фукуяма, Ницше... Я в детстве, помню, читал что угодно, только не философские монографии. Первый том, очевидно, ты уже одолел?
- Я в детстве тоже читал что попроще,- возразил он.- Агриппу, Анкосса, доктора Нэфа и так далее. Пока не понял, что книги по оккультизму очень вредны. Не только тексты, но и сами книги, из бумаги и картона. Их создатели вовсе не делились своими знаниями с людьми, а преследовали иные цели.
- Да, забавно,- покивал я ему.- Можно полюбопытствовать, что ты еще читаешь, кроме Шпенглера?
Он пожал плечами.
- Джойса, Строгова, Жилина...
- Достаточно,- сказал я.- Мне нравится твой список. Поразительный литературный вкус, даже оторопь берет. И какие произведения последнего из названных авторов ты успел освоить?
- Да все, наверное. "Двенадцать кругов рая", конечно. Потом - "Генеральный инспектор", "Главное - на Земле"... Вы ведь приехали Строгова навестить, правда?
- Тебе и это про романиста Жилина известно? Еще немного, и я начну бояться здешних коридорных.
- Я просто с вашими друзьями случайно разговорился. Не запомнил их имен. С учениками Дмитрия Дмитриевича, вы понимаете? Я не рискнул их попросить кое о чем...
- У меня много друзей,- согласился я.- И все, как на подбор, ученики Строгова. Ты о чем-то хотел попросить меня?
Мальчик помялся секунду-другую, зачем-то оглянувшись на свою книгу, смирно лежащую на стуле, и сказал:
- Простите, но я, пожалуй... В общем, ерунда все это.
- Ну, тогда расскажи мне, кто вон та пухлая пенсионерка, которая перепутала спортзал с клубом для одиноких дам?
Он посмотрел.
- Фрау Семенова?
- Честно говоря, не знаю, как ее зовут. Боюсь, конфуз может получиться, потому что мы с ней где-то уже встречались. Она кто, местная?
- Фрау Семенова, она из Австрии,- сказал коридорный.Супруга председателя земельного Совета.
- Ого! - сказал я.- Мы соседи? Тоже с двенадцатого?
Мальчик остро взглянул на меня и сразу отвел взгляд. Наверное, заподозрил вдруг, что мои расспросы имеют другую, неназванную цель. И, наверное, с ужасом подумал, как и все они тут, правдивые и правильные, что писатель Жилин - отнюдь не только писатель. Ну и пусть его. Взаимная симпатия, по счастью, не исчезла из нашего разговора.
- Я не знаю, с какого она этажа,- вежливо ответил он. Двери лифта, всхлипнув, раскрылись. Выкатилась кругленькая женщина, затянутая в красно-голубую униформу. Очевидно, тоже сотрудница гостиницы. В руках ее был роскошный букет желтых лилий. Окинув меня взглядом, полным кокетливого интереса, она Неожиданно остановилась.
- Это вы? - восторженно спросила она.
- А как бы вам хотелось? - не сплоховал я.
- Вас только что показывали в новостях.
Я повернулся к коридорному.
- Спасибо за все, дружок, но мне пора. Ты уж извини, что я так и не вспомнил, где мы с тобой раньше встречались.
Он промолчал, ничего не ответив, он подождал, пока я войду в кабину лифта, и только потом уселся на свой стул, положив на колени Шпенглера, том номер два.
- Меня зовут Кони,- успела сообщить женщина, прежде чем двери сомкнулись.
Я вознесся на два этажа выше, в номер Славина...
Братья-писатели, похоже, не скучали. На журнальном столике, и под столиком, и на подоконнике, и на ковре под ногами теснились бутылки разных форм, размеров и расцветок. Великая китайская стена. И все были откупорены, опробованы, но ни одна не допита даже до половины. Пахло кислым - в гостиной явно что-то проливали. Еще пахло консервированной ветчиной, вскрытая банка стояла здесь же, на столике. Одна из разинутых дверей вела в спальню - к несобранной постели, к мятым простыням и раскиданной одежде... Неряшливость, как известно, это признак постоянной концентрации на чем-то гораздо более существенном, чем ничтожные подробности окружающего мира. Евгений Славин в этом смысле приближался к просветленным йогам. В смысле концентрации, естественно. И я с сожалением подумал, стараясь не озираться, что никогда мне не быть похожим на настоящего писателя. По крайней мере, в быту. Потому что привычки бывшего межпланетника - они как животные рефлексы, не дающие особи погибнуть, с ними не поспоришь. Никакой алкоголь не поможет, сколько ни пей.
