Дмитрий Жуковский - Упырь
Он едва успел на "девять дней". Валентина Викторовна сгорела от гангрены в четыре дня. А перед этим, сказали соседки, укоризненно глядя на Виктора, весь год была такая болезненная, как зимой в гололед упала, чуть ногу не сломала, так и посыпались хвори одна за другой.
За четыре года Виктор пересек страну из конца в конец. Место оказалось не просто найти, чтоб людей рядом совсем не было, а другого живого в достатке. И чтоб нужным людям при этом быть. Поработал зиму дворником в зоопарке. Был пастухом, был скотником. Ходил с топографами по тайге, рейку таскал. Ходил по Тихому океану на сейнере, селедку да кильку ловил. Долго искал. Пока не устроился радистом-метеорологом на остров на Каспии. Противно и гадко было, когда выжил со станции начальника с женой и трехлетним сыном. Ничего, они и так через полгода собирались увольняться, денег на кооператив скопили. Зато Виктор здесь почувствовал себя на месте, он не опасен никому. И он нужен людям, день и ночь, весной и осенью, восемь раз в сутки, каждые три часа. Он не думал, что все это так не на долго...
* * *
Началась вторая фаза экспериментов. Анализы, анализы, анализы. Кровь, моча, костный мозг, все соки организма. Ему казалось, что врачи состязаются в поиске закутков тела, откуда можно отщипнуть кусочек. Кроме самих образцов тканей, врачей интересовала его чрезвычайно высокая способность к регенерации и умение отключать боль. Его прогулки по городу и заплывы прекратились, едва хватало времени и сил, чтоб восстановиться от одного исследования до другого. Он пытался вникнуть, стремился помогать. Погрузился в научную суету настолько, что сам уже забыл о конечной цели изысканий. А когда чуть остановился и подумал, оказалось, что прошел без малого год. Результата не видать даже на горизонте. Виктор напомнил. Ему сказали, ага. Он напомнил еще раз. Ему рассказали про тернистость научного пути. В третий раз он напомнил на самом высоком уровне и не только об их договоренности, но и о своих возможностях.
Тогда ему торжественно вкололи какую-то гадость. Желудок полчаса побунтовал и два дня работал, как положено, даже стул был не слишком жидкий. Потом началось что-то страшное. Тело покрылось черными пятнами, его скручивали судороги, колотила лихорадка. Навалившись впятером, его привязали к койке и влили литр его собственной крови, он еще удивился, когда успели столько набрать. Пока он метался в бреду один в пустой палате (сестры опасались приближаться, и хорошо, что опасались), пока он блуждал из кошмара в кошмар, его судьба была решена. Работы по проекту "Феникс" свернуть, объект передать для структурного анализа по ускоренной программе с последующей ликвидацией.
Селивестор Иннокентиевич Бурдак называл себя врачом-агонологом (agon боль). Он не лечил боль, он обстоятельно и всесторонне изучал ее. Он выезжал в экспедиции в самые разные концы света. Исследуя варварские обряды совершеннолетия у примитивных племен, побывал в джунглях Конго, Амазонии, Западного Ириана. Прошел по кровавому следу геноцида и гражданских войн: Вьетнам, Камбоджа, Чили, Сомали, Афганистан, Северная Ирландия. В докторской диссертации - "Предшоковые состояния" - использовал секретные архивы Дахау и Майданека.
Селивестор Иннокентиевич был крупным практиком, большинство операций выполнял без наркоза. Во-первых, наркотики искажают естественные реакции пациента, во-вторых, боль мобилизует защитные силы организма. Нельзя не отметить, что смертность пациентов у доктора Бурдака была необычайно низкой.
О нет, Селивестор Иннокентиевич садистом не был. Чужие страдания не доставляли ему удовольствия. Это просто был для него научный вопрос, как для кого другого термоядерный синтез или технология обогащения плутония. Как и любой человек, доктор Бурдак не был лишен некоторых симпатий или же наоборот.
Он презирал биоиспытателей, тех людей, кто в силу извращенного понятия долга или ради денег становился его пациентом добровольно, кто сделал истязание своего тела профессией. Таких Селивестор Иннокентиевич не жалел. Хотя и считал профессиональной неудачей, если, оправившиеся после очередного опыта, испытатели подавали в отставку, все же это были специалисты, и потеря каждого из них наносила вред науке.
Его особым расположением пользовались маньяки-убийцы. От них нередко удавалось получал интересную информацию. Субтильные интеллигенты, старички-крепыши, добропорядочные отцы семейств выдумывали порой такое, что ему, профессионалу, и в голову не могло прийти. К этим пациентам он проявлял личную заботу и участие. И у профессора Бурдака они жили гораздо дольше, чем было отмерено судом. Они помогали отрабатывать технику ампутаций в полевых условиях. Селивестор Иннокентиевич особо ценил этих пациентов за силу и чистоту реакции - обычно люди, причинявшие боль другим, сами ее боялись панически. Селивестор Иннокентиевич писал и учебную литературу. Военные медики, изучавшие по его методичкам курс экстренной хирургии, не могли и предположить, на каких данных он написан.
Изучив материалы проекта "Феникс", Селивестор Иннокентиевич решил не рисковать. Виктора обкололи всем, чем возможно, применив новейшие средства диссоциативного действия. В первую очередь предполагалось изучить органы пищеварительного тракта. Профессор Бурдак был "сова", наиболее продуктивное время суток у него начиналось с десяти вечера. И все операции, к вечному неудовольствию ассистентов - тоже.
Когда Селивестор Иннокентиевич сделал первый разрез, он с ужасом увидел, что у него дрожит рука. И сразу же мелкий тремор сменился крупной лихорадочной дрожью. Пронзительно завизжала одна из сестер. Профессор вопросительно-осуждающе посмотрел на нее, она кивнула на пациента. Тот открыл глаза, осмысленно шевелил кистями рук, привязанных к столу, как бы разминая их. И тут же волна липкого ужаса окатила самого профессора - как ни старался, он не мог поднять руку, она не слушалась. Пациент заговорил негромко, но вполне внятно:
- Профессор, я отстраняю вас от операции по состоянию здоровья. Эй, кто-нибудь тут еще умеет скальпель держать? Заштопайте быстренько, что он там мне нарезал. И руки отвяжите, черт возьми.
Все замерли, будто только что видели всклокоченные патлы старухи Горгоны.
- Ну, пошевелитесь. У господина профессора пока еще только предплечья задеты, а может быть и хуже.
Внезапно распахнувшаяся дверь впустила двух санитаров, халаты торопливо наброшены поверх камуфляжа, и оба тут же валятся друг на дружку у порога. Немая сцена просыпается. Все-таки профессионалы, дальше идет как по маслу, командование принимает на себя некто с мягким, но решительным голосом, под маской не разглядеть.
