Фрэнк Герберт - Глаза Гейзенберга
Супергениальный образец, который заставил Свена вызвать специалиста Централа, был здесь, укрепленный с помощью приспособлений хирургического кабинета. Он был близок к парному, хотя с полностью стабильным образцом плодородия. Основы долголетия лежали замкнутыми в конфигурациях генной структуры.
Если бы этот эмбрион достиг зрелости и встретил плодоносящую супругу, он мог бы вырастить здоровых живых детей без вмешательства генного хирурга. Ему не нужны предписания ферментов, чтобы выжить. Он мог бы пережить десять нормальных людей без этого предписания, и с несколькими ферментными приспособлениями мог бы вступить в ряды бессмертных.
Эмбрион Дюранов мог бы начать новую расу – подобную вечножителям Централа, но драматически не похожую на них. Потомство этого эмбриона могло бы войти в ритмы естественного отбора… совершенно не зависящего от контроля оптименов.
Это был шаблонный образец, от которого не мог бы отклониться слишком далеко ни один человек, и все же это была единственная вещь, которую больше всего боялись в Централе.
Каждому генному инженеру вбивали это в голову в течение всего курса обучения: «Естественный отбор – это сумасшествие, которое заставляет свои жертвы вслепую пробиваться в пустой жизни».
Разум оптименов и логика оптименов должны делать селекцию.
Время как будто остановилось, Поттер чувствовал глубокую уверенность, что эмбрион Дюранов, если он доживет до зрелости, встретит жену, дающую потомство. Этот эмбрион получил свой дар свыше – богатство спермоаргинина, ключ к плодоносному образцу. В потоке мутагена, который открыл активные центры ДНА, генные образцы этого эмбриона привели к такой стабильной форме, о которой ни один человек не осмелился бы мечтать.
«Почему я ввел мутагены именно тогда? – раздумывал Поттер, – Я знал, что это необходимая вещь. Почему я знал это? Неужели я был инструментом какой-то другой силы?»
– Цикл Кребса пятьдесят восемь и постоянно поднимается, – сказал Свенгаард.
Поттеру нужна была свобода, чтобы обсудить эту проблему со Свенгаардом… но здесь были проклятые родители и люди Безопасности… тоже наблюдатели. «Возможно ли, что среди них был кто-то другой, кто видел и был достаточно знаком с этим образцом, чтобы понять, что здесь произошло? – размышлял он, – Почему я ввел мутагены?»
– Вы уже видите образец? – спросил Свенгаард.
– Нет еще, – солгал Поттер.
Сейчас эмбрион быстро рос. Поттер изучал пролиферацию стабильных клеток. Это было красиво.
– Цикл Кребса шестьдесят четыре и семь, – сказал Свенгаард.
«Я слишком долго ждал, – думал Поттер, – Шишки Централа спросят, почему я ждал так долго, чтобы убить этого эмбриона. Я не могу убить его. Он слишком красив».
Централ сохранял власть, держа остальной мир в неведении по праву сильного, заполняя жизненное время предписаниями драгоценных ферментов своим полуживым рабам.
У народа была пословица: «В этом мире существует два мира – один, который не работает и живет вечно, и второй, который не живет, а работает вечно».
Здесь, в этом хрустальном чане лежал крошечный шарик клеток, живое существо, менее шести десятых миллиметра диаметром, и оно несло в себе реальную силу прожить свою жизнь вне контроля Централа.
Эта морула должна была умереть.
«Они прикажут, чтобы ее убили, – думал Поттер, – А я буду подозреваемым… конченым. А если это существо вырвется в жизнь, что тогда? Что тогда случится с генной инженерией? Может мы вернемся снова к исправлению мелких дефектов… так как было до того, как мы начали формировать суперменов».
Супермены?
Мысленно он делал то, что не мог делать ни один голос: он проклинал оптименов. Они были огромной властью, мгновенной жизнью или смертью. Многие были гениями. Но они также зависели от рациона ферментов, как и группы бесплодных и улучшателей породы. Среди бесплодных и улучшателей породы… среди хирургов также были блестящие умы.
Но никто из них не мог жить вечно, безопасно при этой конечной жестокой власти.
– Цикл Кребса ровно сто, – сказал Свенгаард.
– Мы уже перешли крайний высший рубеж, – сказал Поттер. Он рискнул взглянуть на компьютерную сестру, но она стояла к нему спиной, занятая своим табло. Без той компьютерной записи можно было бы скрыть то, что здесь произошло. Если эту запись изучат Безопасность и оптимены, ничего нельзя будет скрыть. Свенгаард видел недостаточно, чтобы понять. Линзы на его лбу давали лишь приблизительную картину полного поля видения микроскопа. Сестры, отвечающие за чан, не могли даже догадаться об этом. Только компьютерная сестра с ее крошечным экраном монитора могла бы знать… а полная запись лежала сейчас в ее машине – рисунок магнетических волн на полосах ленты.
– Это был самый низкий уровень, какой я когда-нибудь видел у эмбрионов, которых не убили, – сказал Свенгаард.
– Насколько низок? – спросил Поттер.
– Двадцать один и девять, – сказал Свенгаард, – Двадцать, конечно, это нижняя граница, но я никогда раньше не слышал, чтобы эмбрион выживал, опускавшийся ниже двадцати пяти, а вы, доктор?
– Нет, – сказал Поттер.
– Это тот образец, который мы хотим? – спросил Свенгаард.
– Пока я не хочу слишком влезать в это, – сказал Поттер.
– Конечно, – сказал Свенгаард – Что бы ни произошло, это была вдохновенная операция.
«Вдохновенная операция! – подумал Поттер, – Что бы сказал этот олух, если бы я ему сказал, что у нас здесь? Полностью жизнеспособный эмбрион! Полностью. Он бы сказал, убейте его. Ему не нужно будет предписаний ферментов, и он может дать потомство. У него нет дефектов… ни одного. Он бы сказал, убейте его. Он преданный раб. Всю печальную историю генной инженерии можно было бы противопоставить одному только эмбриону. Но в ту же минуту, когда они увидят эту ленту в Централе, эмбрион будет уничтожен».
Они сказали бы… уничтожьте его… потому что им не нравится употреблять слова убить или умертвить.
Поттер склонился над микроскопом. Как прекрасен этот эмбрион в своем устрашающем виде.
Он рискнул бросить еще один взгляд на компьютерную сестру. Она повернулась, маска ее опущена, встретилась с ним взглядом, улыбнулась. Это была знающая, таинственная улыбка, улыбка конспиратора. Сейчас она вытянула руку, чтобы вытереть с лица пот. Ее рукав задел выключатель. Хриплый визгливый вскрик послышался от компьютерного табло. Она быстро повернулась на него, вскрикнула:
– О боже мой! – Руки ее заметались по доске, но лента продолжала шипеть через катушку импульсного повторителя. Она повернулась, попыталась открыть крышку записывающей консоли. Большой вихрь с сумасшедшей скоростью крутился под крышкой катушки.
