Елена Федина - Завещание Малого Льва
— Знаешь, Эд, иди-ка ты, — сказал он шепотом, — я с ней сам поговорю.
— Сам! Из тебя она веревки вьет! Так же как из отца.
— А ты? Довел ребенка до истерики.
— А с ними, обалдуями, так и надо!
— Это с Герцем так и надо было. А тут девочка. Не путай.
— Эта девочка…
— Заткнись, Эд. И вали отсюда. И не переживай, всё будет в порядке. Мы умоемся, переоденемся и придем.
— Ага, — усмехаясь кивнул Эдгар, — и протрезвейте заодно. А то уже и стриптиз начался.
— Иди!
Льюис буквально вытолкал его за дверь. Ассоль плакала. Игрушки молча смотрели пластмассовыми глазками со всех полок и изо всех углов. Что-то в этом было до боли знакомое. Девочка на диване, угловатая, тоненькая и хрупкая, чем-то напоминала Анастеллу, а игрушки на полу возвращали к Риции, к той Риции, которой больше не было. В душе всколыхнулась какая-то тоскливая, удушающая волна. Волна из прошлого.
Он никак не мог избавиться от двух этих женщин: Риции и Анастеллы. Они потрясли его когда-то и определили всю его жизнь. И даже Скирни он полюбил потому, что она была на них похожа. Тогда была похожа. Теперь Скирни была другая, он любил ее другую… но тоска осталась.
— А ты не будешь ругаться? — Ассоль повернула к нему заплаканное лицо.
— Нет, — улыбнулся он, — но отмыть тебя мне все-таки придется. Иначе ты не только подушку — всю комнату перемажешь. Между прочим, Герц никогда не плакал. И не пьянел никогда, сколько бы ни выпил.
— Учту, — буркнула она, — ботинки не носить, не плакать и пить не пьянея.
— Ты так хочешь быть на него похожей?
— Я вообще не хочу быть женщиной! Особенно сегодня!
— Почему, Ассоль?
— А ты видел там этих? Они каждой женщине кости перемывают! Других тем у них нету!
— Кого этих-то?
— Да львиц, конечно! И сами помешались на своем совершенстве и другим житья не дают. Думаешь, я не знала, что меня будут рассматривать под микроскопом: какие у меня ноги, какие уши и какой размер лифчика! А вот фиг им!
— Да плевать на них, Ассоль.
— Это ты так говоришь! Они от тебя столбенеют. А надо мной насмехаются! И папа хочет, чтобы они тут жили?! Даже город им построили! Ужас какой…
— Ну, до этого далеко еще.
Город был построен для золотых львов, но поселились в нем ученые-земляне: биологи, геологи, метеорологи и прочие планетологи. Прекрасный получился город, красивый, деловой и веселый, на берегу теплого моря, без привычного уродства и вампиризма. И название было прекрасное — Флора, в честь Флоренсии Нейл. Золотые львы же пока не могли адаптироваться к реальному времени и проживать предпочитали либо в столице, либо в золотых пещерах да и то не больше месяца.
Вообще, народ они были своеобразный. Льюис понял для себя, что сорок тысяч лет полной изоляции и беспроблемного существования даром не проходят.
А вообще история была примерно такая. Львы у себя в безвременье не боялись смерти, не рожали детей, не болели, не нуждались в мясной пище, а значит, и в любимой охоте. Им совершенно нечем стало заняться. И, естественно, они очень скоро перестали понимать, для чего, собственно, живут, причем живут вечно.
Нужна была отдушина — и она появилась. Золотые львы стали совершенствовать самих себя. Это занимало львиную долю их времени. Они издевались над собой и физически и нравственно, закаляли тело и дух, брали и выполняли немыслимые обеты и аскезы, наказывали себя за срывы и промахи, сокрушались над своими недостатками и свято верили, что всё это зачем-то нужно.
Бога не было. Боги появились свои. Это было неизбежно. Кто-то должен был взять на себя эту роль, дать бедным пленникам безвременья идею и надежду на избавление. Идея была проста: «Мы освободимся, когда достигнем уровня совершенства, достаточного для перехода на другой уровень». Какой это «другой уровень», никто не знал. Да его на самом деле и не было. Многие уже просто забыли, с чего всё началось, что был какой-то другой мир, который остался за Вратами Вечной Жизни.
Кто-то, конечно, помнил. Избранные знали. Избранные создали себе проход в этот мир, избранные ходили туда, наблюдали за аппирами, даже что-то забирали от них себе, но избранные не торопились делиться со своим народом страшной тайной, что выход уже есть и не на другой уровень, а в суровую реальную жизнь.
Самым главным у львов оказался вовсе не царь Ибрагор. Не он отвечал за идею, за ее воплощение и за состояние душ. Он только наводил порядок. Властителями дум были женщины. Это они были «посвященными», это они были «совершенными» и это они знали, что всем надо делать. А самой совершенной и просто недосягаемой в своем совершенстве была Пророчица Мравия, ходячее откровение, ходячая истина и ходячий свод законов. В общем, местная богиня, окруженная жрицами. Схема была стара как мир. Но вообще это была довольно грубая и приближенная картина, потому что никто еще, кроме самих львов, в Тупике не был и не видел, что там происходит реально.
Льюис был далек от этого. Совершенно не находя себе места на Пьелле, он пропадал на Шеоре и с нетерпением ждал Герца, чтобы вместе сунуться в дыру. Герц, учитывая погрешность временных скачков, мог появиться через несколько лет, поэтому Льюис подыскивал себе другого партнера. Увы, второго безумца повторить подвиг Сиргилла пока не находилось.
Кондор поумнел и больше на авантюры не соглашался. Эдгар явно постарел и остепенился. Руэрто во всем слушался свою жену, да и не любил его Льюис и не полез бы с ним никуда. Лале считал, что не царское это дело, хотя и боролся с искушением подражать великому прадеду. Тихоня Дик изнывал от любопытства, но не смел ослушаться Леция. Грэф же слишком себя любил, чтобы рисковать своей персоной, да и самого Льюиса постарался бы не пустить. А старшее поколение вообще было озабочено другими проблемами. Был еще мальчишка Зигфрид, но он, как и все Оорлы, не отличался скороспелостью и пока даже не освоил межзвездные прыжки.
— Пойдем всё-таки умоемся, — предложил Льюис перепачканной Ассоль.
— Думаешь, я сама не смогу? — усмехнулась она.
— Думаю, вдвоем у нас лучше получится.
Он отмывал ее как мальчишку, раздев по пояс, как младшего братишку, как маленького Герца. А потом она сидела, взъерошенная, мокрая, завернутая в мягкое оранжевое полотенце, с чистым невинным личиком и ясными голубыми глазами, а он всё не мог отделаться от мысли о ее теле. Он понял, что не надо ему было ее трогать и даже на нее смотреть. Она слишком будоражит его воспоминания, она слишком в его вкусе, и к тому же он давно соскучился по нормальному, обнаженному женскому телу.
