Альбер Робида - Двадцатое столетие. Электрическая жизнь (старая орфография)
— Да, маменька, мнѣ тоже извѣстно, что во время исправленія поврежденій на центральной станціи пришлось установить между каждыми двумя аппаратами случайныя сообщенія.
— Надѣюсь, дитя мое, что по крайней мѣрѣ тебѣ не сдѣлали при этомъ особенно непріятнаго сюрприза…
— Нѣтъ, мамаша, совсѣмъ напротивъ! т. е. я хотѣла сказать, — пояснила слегка покраснѣвъ Эстелла, — что у насъ здѣсь было установлено сообщеніе съ однимъ очень приличнымъ молодымъ человѣкомъ…
Г-жа Лакомбъ взволновалась до такой степени, что даже привскочила въ креслѣ.
— Съ молодымъ человѣкомъ! Объяснись пожалуйста, милочка! Ты меня совсѣмъ перепугала!.. Боже мой, что это за администрація! Просто курамъ на смѣхъ, да и только! Она становится положительно неприличной со своими промахами и несчастными случайностями. По всему видно, что барышни на главной станціи телефоноскоповъ всѣ сплошь и рядомъ пустоголовыя вертушки! Онѣ только и знаютъ, что молоть всякій вздоръ, сплетничать, да смѣяться надъ абонентами, подшучивая надъ секретами, которые удается выудить… Тебя, значитъ, соединили съ молодымъ человѣкомъ? Хорошо!.. Я буду жаловаться!..
— Погоди, мамаша, не горячись!.. Этотъ молодой человѣкъ сынъ Филоксена Лорриса.
— Сынъ Филоксеяа Лорриса? — вскричала г-жа Лакомбъ. — Надѣюсь, по крайней мѣрѣ, что ты отъ него не убѣжала!.. Ты говорила вѣдь съ нимъ?
— Да, маменька…
— Разумѣется было-бы лучше, еслибъ насъ соединили съ самимъ великимъ Филоксеномъ Лоррисомъ. Боюсь только, что ты растерялась словно дурочка, и повѣсила носъ, какъ дѣлаешь всегда на экзаменахъ…
— Я была, маменька, очень испугана страшной электрической бурей… Онъ меня успокоилъ…
— Надѣюсь, ты ему дала всетаки понять нѣсколькими остроумными техническими фразами насчетъ электрическихъ смерчей, что ты не какая-нибудь невѣжда и обладаешь хорошими свѣдѣніями въ наукахъ. Вѣдь ты упомянула ему про свои дипломы?..
— He знаю хорошенько, что именно я ему говорила… Во всякомъ случаѣ этотъ молодой человѣкъ былъ очень любезенъ и, усмотрѣвъ недостаточность моихъ знаній, обѣщалъ прислать мнѣ свои собственныя замѣтки и фонограммы лекцій своего отца.
— Его отца — знаменитаго Филоксена Лорриса? Какое счастье! Да; нельзя отрицать, что даже и путаница у этихъ теле оказывается иной разъ кстати!.. Онъ пошлетъ тебѣ фонограммы, а я сдѣлаю его отцу маленькій благодарственный визитъ и переговорю о твоемъ родителѣ, который киснетъ здѣсь на второстепенной должности въ департаментѣ горныхъ маяковъ. Съ рекомендаціей великаго Филоксена Лорриса твой отецъ разомъ выдвинется впередъ… Я берусь все устроить! Поцѣлуй меня, милочка!..
Дзинъ… Дзинъ… раздался звонокъ по телефону и на теле-пластинкѣ снова появился г-нъ Лакомбъ.
— Что, милочка, мамаша твоя вернулась? А, да ты уже здѣсь, Аврелія! Я, признаться, побаивался за тебя! Однако, до свиданія, мнѣ некогда! He ждите меня къ обѣду. Я пріѣду лишь въ половинѣ десятаго…
Дзинъ… Дзинъ… и г-нъ Лакомбъ исчезъ съ телепластинки.
Нe знаешъ, былъ-ли сонъ Эстеллы нарушенъ новымъ знакомствомь по телефоноскопу, доставленнымъ ей случайностями электрическаго смерча, но ея мамаша въ эту ночь видѣла очаровательные сны, въ которыхъ Филоксенъ Лоррисъ и его сынъ играли далеко не послѣднюю роль.
На другой день утромъ, только что вставъ съ постели, г-жа Лакомбъ заставила дочь пересказать ей еще разъ всѣ подробности разговора съ сыномъ велнкаго Филоксена Лорриса. Какъ разъ въ это самое время воздушная баржа со станціи электро-пневматическаго пути сообщенія, прибывшая съ пассажирами изъ Интерлакена, привезла только что полученную изъ Парижа по пневматической трубѣ посылку на имя дѣвицы Эстеллы Лакомбъ.
Въ посылкѣ этой было упаковано штукъ двадцать фонографическихъ клише съ лекцій самого Филоксена и одного знаменитаго профессора, у котораго занимался Жоржъ Лоррисъ. Молодой человѣкъ сдержалъ свое обѣщаніе.
— Ахъ, какъ я рада! — воскликнула г-жа Лакомбъ. — Я въ полдень-же лечу по пневматической трубѣ съ визитомъ къ Филоксену Лоррису. Мой сонъ начинаетъ уже сбываться на яву! Я видѣла во снѣ, будто пріѣхала въ гости къ великому изобрѣтателю. Онъ повелъ меня къ себѣ въ лабораторію и очень любезно объяснялъ тамъ всякую всячину, а подъ конецъ привелъ къ послѣднему своему изобрѣтенію — къ такой, видишь-ли, сложной машинѣ, душечка, что у меня просто умъ за разумъ зашелъ!.. — Это, сударыня, — сказалъ онъ, — электрическій приборъ для увеличенія жалованья служащимъ. Позвольте мнѣ презентовать его для вашего супруга…
— Опять за старую пѣсню! — замѣтилъ, усмѣхнувшись, г-нъ Лакомбъ.
— Неужели ты думаешь, что мнѣ такъ пріятно жить однѣми только лишеніями, не смѣя даже мечтать о розовой шляпкѣ вродѣ той, которую видѣла вчера въ Вавилонскомъ магазанѣ? Знаешь что, я куплю эту шляпку мимоѣздомъ, когда отправлюсь навѣстить Филоксена Лорриса…
— Нѣтъ, моя милая, я тебя это категорически запрещаю, т. е. не розовую шляпку, — ты можешь себѣ ее выписать, если хочешь, а визитъ къ Филоксену Лоррису… Обождемъ немного! Если Эстелла выдержитъ экзаменъ и, благодаря лекціямъ, присланнымъ ей г-мъ Лоррисомъ, будетъ произведена въ инженеры, то отчего же и не сдѣлать маленькаго благодарственнаго визита… разумѣется, по телофоноскопу… чтобы не показаться слишкомъ навязчивыми.
— Скажу тебѣ на это, другъ мой, что ты со своей застѣнчивостью никогда не устроишь себѣ карьеры! — объявила г-жа Лакомбъ.
Появленіе служанки Гретли, принесшей завтракъ, прервало въ самомъ началѣ проповѣдь, которую г-жа Лакомбъ по обыкноновенію собиралась прочесть мужу предъ отправленіемъ его на службу. Бѣдная служанка, едва оправившаяся отъ вчерашняго испуга, жила все время какъ-бы въ состояніи хроническаго ужаса. Сельское населеніе, выросшее въ полѣ и освоившееся только съ безхитростной, грубой обстановкой своей жизни на лонѣ матери-природы, обладаетъ неповоротливыми мозгами, почти непроницаемыми для научныхъ идей. Когда этимъ невѣждамъ приходится попасть въ городъ, гдѣ ихъ охватываетъ со всѣхъ сторонъ наша въ высшей степени сложная цивилизація, требующая отъ всѣхъ и каждаго такого громаднаго количества знаній, эти несчастливцы безпрерывно переходятъ отъ изумленія и недоумѣнія къ паническому страху. Измученныя и запуганныя дѣти природы даже не пытаются постигнуть фантастическій механизмъ городской жизни. Они думаютъ лишь о томъ, какъ бы уцѣлѣть самимъ и поскорѣе вервуться въ родное гнѣздо, — въ какую-нибудь деревушку, забытую всеобщимъ прогрессомъ. Злополучная Гретли, — простая невѣжественная деревенская дѣвушка съ косами, напоминавшими чесаный ленъ, жила у своихъ господъ въ вѣчномъ страхѣ, не понимая ничего, что ее окружало. Она старалась какъ можно рѣже выходить изъ своего уголка на кухнѣ и не смѣла прикасаться къ различнымъ усовершенствовапнымъ приборамъ, изобрѣтеніе которыхъ сдѣлало изъ порабощеннаго электричеетва могущественнаго, но послушнаго слугу. Подавая на столъ и стараясь держаться какъ можно дальше отъ всѣхъ этихъ приборовъ, чтобъ не зацѣпить какъ нибудь за электрическія кнопки, или за ключъ утренней и вечерней фонографической телегазеты, Гретли уронила подносъ и разбила одну или двѣ чашки. Какъ и слѣдовало ожидать, это обстоятельство заставило г-жу Лакоибъ обрушить на нее волны негодующаго своего краснорѣчія.
