Константин Вронский - Черная богиня
Каллье не долго думал, мгновенно нанял проводника и уже 22 марта 1822 года был в Нага. Ему мы должны быть благодарны за первый топографический план этого загадочного места с целым комплексом из тринадцати храмов и святилищ. Благодаря этим документам Рихард Лепсиус вместе с Прусской Королевской экспедицией 1 февраля 1844 года добрался до древнего города после «восьмичасовой тряски на верблюдах». Он дополнил планы и чертежи француза, исследовал храм и барельефы, оставив подробнейшие — по-немецки скрупулезные — описания. А затем город вновь погрузился в забвение.
Жаль! Ведь что мы знаем о священном храме лъвов? Да ничего! Разве что скажут вам немногие, что посвящен он львиноголовому мероитскому богу-демиургу Апедемаку. А совсем уж немногие добавят, что был Нага резиденцией царицы Аманиторы и ее супруга Натакамани, последователей знаменитой воительницы и дипломата Аманисхахето. И мало кому известно, что здесь исчезает привкус пряностей из исторической лавки эллинизма, что только здесь можно окунуться в пески настоящей Африки с ее удивительной працивилизацией древних богов и традиционным, исконным владычеством женщин. Здесь и только здесь можно увидеть портреты царской семьи, связанной с богами. Вздымаются в одиночество небес колонны и стены храмов. Фантастическая история, про которую мы ничего не знаем.
Мы не видели этих храмов, в которых когда-то преданно служили космическому миропорядку, победе Добра, победе богов над Злом и Хаосом. Мы предпочитаем называть Африку «темной», «дикой», никак не желая признавать, что мероитская цивилизация более чем на пять тысяч лет старше египетской.
А мероиты были великодушны: зная о том, что где-то далеко от их земли появился на свет маленький Христос, они велели воздвигнуть в его честь солнечный храм…»
Классно сочинять статьи о древней цивилизации, канувшей, по мнению ученых всего мира, в Лету, сочинять, поднимаясь по безумно высокой лестнице под охраной живых — живее не бывает! — представителей этой исчезнувшей цивилизации. Классно еще и потому, что тогда не остается времени на размышления о собственной, скорее всего, невеселой участи.
Ларин буквально обвис на Савельеве, а Алик просто рухнул без сил на верхней ступеньке.
— Двести ступенек! — задыхаясь и придерживаясь рукой за левый бок, сообщил он. — У меня аж коленки дрожат. Самоубийство, а не лестница!
— И это только начало, — проворчал Ларин. — И почему этого никто из вас никак не хочет понять? Отсюда мы никогда не вернемся в наш мир!
— А на каком основании они будут удерживать нас здесь? — удивленно вскинул брови Павел.
— Основании? Не будь таким наивным, Савельев! — Шелученко недовольно поморщился, подсасывая вставную челюсть, багаж слишком раннего старения. — Об этом городе никто не знает… так кто же отпустит нас отсюда в целости и сохранности? Чтобы мы растрезвонили о кусочке древнего мира по секрету всему свету?! Лично мне здесь никто не напоминает самоубийц, милейший друг мой Павел.
— Шелученко прав, — тихо проговорила Вероника. — Они впустили нас в тайну… и в этой тайне нам придется остаться навсегда.
Домбоно, переговорив с офицером дворцовой стражи, вернулся за археологами. Их ввели в огромный, пустой на первый взгляд зал, стены которого сантиметр за сантиметром были испещрены вырезанными на каменных монолитах изображениями богов. Одно изображение все время повторялось: человеческое тело, а на плечах — голова хищной птицы с чуть приоткрытым острым клювом.
Савельев закусил губу.
— Не нужно иметь слишком много фантазии, чтобы узнать древнего бога дождя, — мрачно заметил он. — Дождь! Конечно же он для них самое важное в жизни. Дождь и тепло… и тогда поднимутся всходы на полях-террасах. Засуха для них означала бы катастрофу, — внезапно Павел смолк на полуслове, вспомнив о тех ужасных человеческих жертвоприношениях, которыми во времена майя и инка «умасливали» именно того самого бога дождя. Об этом писано-переписано ничуть не меньше, чем о Древнем Египте…
— Царица-богиня Сикиника, — торжественно провозгласил Домбоно. Он чуть откинул с широких дверей тяжелый, прошитый золотом занавес, пропуская пленных вперед себя. Они вступили в полутемный зал без окон, освещаемый только светом факелов, светом, который отражался в покрытых золотыми панелями стенах. Все здесь призвано было ослеплять и поражать. Савельев прикрыл глаза рукой, Ларин и Шелученко непроизвольно зажмурились.
— Вон же она сидит, — дрожащим голосом прошептала Вероника. — Вон!
Теперь Савельев увидел ее. И горло перехватил спазм. Спазм ужаса и восхищения.
Шесть ступеней, каждую из которых охраняли золотые собаки, вели к золотому трону. Над ним был натянут пурпурный балдахин, поддерживаемый четырьмя золотыми колоннами, украшенными драгоценными камнями. На самом верху балдахина виднелись два крылатых диска.
Позади трона стояли метлоносцы и веероносцы. Стены и потолок всей залы были покрыты блестящими золотыми пластинками.
Крылатые быки с человеческими головами лежали, словно вечные стражи, у входа в тронный зал, копья почетного караула были украшены золотыми и серебряными яблоками. Поверх кожаной чешуи стражников были надеты золотые панцири — отряд «бессмертных».
Это была самая настоящая древняя Нубия черных фараонов. Это был самый настоящий трон фараонов, черных царей. И на этом троне сидела стройная женщина. Сидела совершенно неподвижно, ни один мускул не дрогнет на светло-бронзовом лице-маске, и только темные, очень холодные глаза говорят… Божество во плоти, как это было возможно только на берегах Нила, четыре тысячи лет тому назад.
Возраст женщины определить было непросто, цвет волос тоже никак не разглядеть… На точеную головку накинута золотая пелена, только лицо не закрыто ею. «Как древняя монахиня», — мелькнуло в голове у Вероники.
Домбоно подошел к трону. Сказал что-то на звонком, очень красивом языке, потом с силой толкнул Савельева в спину, и Павел упал, от неожиданности не удержавшись на ногах. Он прокатился несколько метров по скользкому полу и замер у подножия трона. За его спиной начал тихо плакать Алик Шелученко.
— Я всего лишь хотела посмотреть на вас, — внезапно произнесла Сикиника. Ее звонкий, какой-то детский голосок здорово контрастировал с торжественным великолепием, жившим самостоятельной жизнью вокруг нее, царицы и богини. Но этот голос был холоден, Павла тут же обдало морозцем ненавистной зимы — он звенел, как удары маленького молоточка по металлу. Савельев поежился. Теперь безумие мира казалось ему еще более безумным. Богиня, которая щебечет на древнемеройском языке! Это смущало, это сводило с ума, и вместо того чтобы отвечать, Павел только и смог, что кивнуть головой.
