Норберт Винер - Пиршество демонов (сборник)
В. Таким образом, вас уже ничто не связывало с Леоминстером. Вы туда вернулись?
О. Да. Поезд прибыл на станцию около десяти вечера. Я заметил на перроне двух подозрительного вида молодчиков; они, казалось, ждали меня. Один был дюжий боксер со сломанным носом. Второй — среднего роста, худой, с морщинистым, болезненным лицом. Он был в облегающем пальто, шляпу надвинул на самые глаза, а руки не вынимал из карманов. Боксер подошел ко мне сбоку и сказал сиплым голосом астматика:
— Вы нам требуетесь. Хозяин разбился.
— Хозяин? — переспросил я. — А кто это?
— Вы его знаете, — прохрипел боксер. — Его все знают. И вы в том числе. Это Голова. Мы ехали не так уж и быстро, миль восемьдесят, не больше, как вдруг на шоссе вышла погулять корова. Ну, из коровы получился бифштекс, а из машины — лепешка. Ее три раза перевернуло. Голову шарахнуло о ветровое стекло, и нам что-то не нравится, как он выглядит. Мы посторонних глаз не любим. Да и ехали мы по делу, которое никого, кроме нас, не касается, а потому отвезти Голову в больницу мы не можем. А работа как раз по вашей части. Мы вас знаем, говорят, что в своем деле вы спец. Нам кажется, что мы с вами сговоримся. Ну, а если нет, то все равно, пошли…
Я ответил, что мне нужно зайти в больницу за своим чемоданчиком.
— Делай, что тебе говорят, умник. Тебе же будет лучше.
— Идем, — процедил второй, в узком пальто, и буркнул в сторону своего товарища: — Много треплешься, Жирный.
Вокруг не было ни души, и я не мог позвать на помощь; магазины уже закрылись. Все это очень мне не нравилось, но мне оставалось только одно — подчиниться.
Мы проехали около полутора миль и остановились на заросшем бурьяном пустыре у ворот фабрики. Кто-то крикнул:
— Эй вы, пароль!
Жирный что-то промычал, и нас пропустили. Меня подхватили за оба локтя и ввели в контору. Это была уютная и даже с некоторой изысканностью обставленная комната — ничего подобного я не ждал после разбитых окон и голых половиц в остальных помещениях. Меня втолкнули в дверь так резко, что я, споткнувшись о порог, упал. Поднявшись, я увидел в комнате еще двух человек, кроме моих провожатых. Одним из них был Питерсон. Он помог мне встать. Второй был в коричневом костюме из твида и походил на энергичного старшего служащего какой-нибудь солидной фирмы. Имени его я так и не узнал, но, думаю, он был посредником между Головой и крупными деловыми воротилами.
Питерсон сказал:
— Я прошу извинения за нашу бесцеремонность, но мы оказались в таком положении, что не можем соблюдать правила вежливости. Мы не желаем вам ничего дурного, но мы надеемся на вашу сдержанность. С мистером Макалузо произошел несчастный случай, а вести его сейчас в больницу было бы неразумно. Мы рассчитываем на вашу помощь, и я обещаю, что вам за нее хорошо заплатят.
— А если я откажусь?
Я обвел взглядом их лица — и похолодел.
— В таком случае, доктор Коул, — сказал Питерсон, — нам ради собственной безопасности придется принять соответствующие меры. Вы умный человек, и я уверен, что вы понимаете, какими будут эти меры.
Поколебавшись некоторое время, я решился.
— Хорошо. Где больной?
Передо мной открылась дверь соседней комнаты, обставленной с еще большей роскошью. Голова сидел в кожаном кресле, беспомощно откинувшись на спинку. Его лицо налилось темным румянцем, и шрам выделялся особенно четко. Рот был раскрыт. Он дышал тяжело и прерывисто, под левой ноздрей виднелась струйка засохшей крови, лоб был обмотан чистым полотенцем.
— Мистер Макалузо должен был поехать по одному крайне конфиденциальному делу, — сказал Коричневый Костюм. — Машина столкнулась с коровой, и его швырнуло о ветровое стекло. Для нас и — позволю себе сказать — для вас весьма нежелательно, чтобы кто-нибудь узнал о его состоянии.
Я размотал повязку. Макалузо бессмысленно смотрел прямо перед собой. Зрачки были расширены неодинаково. Я начал ощупывать его лоб. В нем была вмятина, словно в дыне, которую ударила копытом лошадь. Когда я начал осмотр, Питерсон наклонился вперед. Коричневый Костюм пристально рассматривал свои ногти и резко вскочил, когда кость под моими пальцами хрустнула. У Макалузо, несомненно, была разбита левая лобная кость. Окончив осмотр, я сказал Коричневому Костюму, что нужна немедленная операция и я должен послать да своими инструментами.
— Не беспокойтесь, — ответил он. — Мы позаботились о том, чтобы обеспечить вас всем необходимым.
С этими словами он передал мне чемоданчик с золотыми инициалами Дж. Мак-К. под ручкой.
— Это ведь чемоданчик доктора Мак-Колла? — сказал я.
— Возможно, — ответил он, — но вас это не касается. Нынче на автомобилях ставят удивительно скверные замки.
Я успокоился, узнав, что мне предстоит провести операцию инструментом Мак-Колла. Оперировал он иначе, чем я, но, во всяком случае, в моем распоряжении было все, что требовалось: трепан, элеваторы, электрическая пила, амитал натрия, новокаин и спирт.
— Справитесь? — спросил меня мой новый знакомый.
— Да, — ответил я, надеясь, что говорю правду.
Я был спокоен и полон уверенности в себе.
Я осмотрелся: мне нужна была кастрюля, чтобы вскипятить воду, несколько полотенец и хороший плоский стол, на котором я мог бы провести операцию. Коричневый Костюм понял, о чем я думаю.
— Вы можете использовать письменный стол, — сказал он. — Голова не будет в претензии, даже если на крышке останутся пятна. Вода в ванной уже согрета, а в бельевой у нас много полотенец. Купидон был санитаром в больнице, пока не отправил одного больного на тот свет. Ничего, ничего, Купидон, — добавил он, — при докторе можно говорить откровенно.
Очевидно, кто-то имел представление о том, как следует готовиться к операции. Вместо халата мне предложили чистый комбинезон. Второй надел Купидон. Мы уложили Макалузо на письменном столе.
Я приступил к делу. Атмосфера разрядилась. Сначала я обрил голову пациента и обработал ее спиртом. Затем сделал укол новокаина. Когда он начал действовать, я анастезировал ткани вокруг разбитой кости. Я не стал применять общий наркоз, так как в таких случаях очень важно знать, вернется ли к пациенту сознание, когда прекратится давление на мозг. Затем я сделал надрез на коже и услышал, как трепан заскрежетал о кость.
Купидон был отличным ассистентом. В нужную минуту он без просьбы подавал мне на марлевой подушечке кровоостанавливающие зажимы и, казалось, следил за моими действиями взглядом знатока и с большим уважением. Признаться, даже при столь страшных обстоятельствах мне это льстило.
Пожалуй, самый неприятный момент в этой операции наступает тогда, когда выпиленный кружок кости отделяется от черепа. Затем требуется остановить кровотечение из твердой мозговой оболочки, этой целлофановой обертки мозга.