Дмитрий Харламов - Сказание о верном друге
Только Мудрый Аун получает пищу в числе охотников да вдова умершего вождя Яна - после жреца...
Люди собирались у костра, чтобы не пропустить своей очереди. Темные сосредоточенные лица, внимательные настороженные глаза.
Зурра оглядела соплеменников и сказала негромко и уверенно:
- Теперь, Яна, твое место там, где вдовы. Все знают, что дочь твоя кормит зверя, не хочет отдать его племени, как я сказала.
- Это детеныш! - крикнула Муна. - Маленький волчий детеныш.
Черный Ворон, до сих пор безучастно сидевший у костра, вдруг грозно поднял от огня свой страшный взгляд.
- Люди таж забыли Слово предков на радость дивам ночи. Я слышу, как детеныши спорят...
Первые слова его напоминали предгрозовое дуновение ветерка, но по мере того, как он поднимался на ноги, медленно, неестественно медленно, голос его крепчал и, наконец, загремел, словно горный обвал.
...- Скоро, скоро наступит страшная пора Оггру. Дивы захотят много жертв. На кого падет выбор?.. На тех, кто не может добывать пищу для племени и сучья для огня!..
Всем корпусом Черный Ворон повернулся туда, где стояли хромой старик Оор со своим каменным билом и больные, немощные старухи.
...- На тех, кто вредит племени, помогает дивам! - повернулся он к Муне и Яне.
Девочка поспешно юркнула за спину матери.
...- До сих пор Яна получала свою долю за мной. Теперь ее место вместе с остальными вдовами, если только... - тут жрец ухмыльнулся своей страшной улыбкой, - если только никто из охотников не захочет уступить ей место перед собой.
Сказав это, Черный Ворон обмяк, безвольно опустил плечи и стал медленно оседать на пол, будто вмиг заснул.
Тишина воцарилась в пещере.
Яна беспомощно оглянулась на соплеменников. Люди обеспокоенно зашевелились, опуская глаза. Страшные, голодные времена стояли у жилища племени. Кто решится пустить впереди себя лишнего? Кто решится перечить жрецу?
- Я уступаю место вдове вождя, - послышался негромкий голос Мудрого Ауна.
- Разве ты охотник, Аун? - не поднимая головы тихо прошелестел жрец. Давно уж охотники в племени таж не зовутся материнскими именами.
Среди охотников кто-то угодливо хохотнул. Одобрительный ропот послышался из темного угла, где стояли женщины.
Удрученная, с низко опущенной головой, Яна медленно двинулась в конец людской цепочки.
- Справедливо! - промолвила Зора, жена охотника Желтого Клыка.
- Нет! - отчетливо сказал Большой Орел, вождь. - Гордый Лунь из пещеры предков слышит наши голоса... Пусть вдова Яна получает еду впереди меня.
Никто не возразил вождю. Только Черный Ворон медленно поднял голову, оглядел охотников у костра, как бы отыскивая среди них того, кто только что говорил, и снова бессильно уронил голову на грудь.
В напряженной, недоброй тишине делила добычу Зурра.
Когда подошла очередь старого Оора получить свой кусочек, он сказал смиренно:
- Пусть эта доля будет принесена в жертву диву Солнца.
Один за другим молчаливо расходились люди по своим углам в обширной пещере. У огня остался только вождь. Он задумчиво поправлял головешки в костре. К нему подсел Мудрый Аун.
- Позволь, вождь, сказать тебе...
- Говори, Аун, говори, Мудрый.
- Справедливо поступил ты, да во вред племени...
Большой Орел удивленно поднял брови.
...- Охотники недовольны. Нельзя защищать слабого перед сильным, когда сам не самый сильный.
- Не пойму я тебя... Сам-то ты?..
- Я стар, не много Новых Солнц видеть мне. А ты вождь, тебе о племени думать... Еще скажу: берегись Черного Ворона. Молод ты, неопытен, плохо думаешь...
Беспокойство охватило вождя. В чем-то прав Мудрый Аун, только в чем, не понять ему.
С этого вечера начался разлад в племени, поползли недоброжелательные разговоры о неопытности, о неудачливости вождя.
Лан и Муна
Мудрый Аун оказался прав. После столкновения вождя со жрецом в племени начались раздоры. При неудаче на охоте люди говорили о молодости и неопытности вождя, осуждали его за терпимость в отношении своенравной девчонки Муны, не пожелавшей отдать волчонка.
Другие шептались о несправедливости Зурры при дележе добычи, о неправильном толковании жрецом Слова предков. Некоторые высказывали робкое недовольство, когда лучшую добычу Черный Ворон забирал для жертвоприношений.
Если раньше Лан и сам не прочь был поохотиться за волчонком, то после своей стычки с Зурром и особенно после того, как отец его встал на защиту Муны и ее матери, ему казалось, будто и он всегда защищал волчонка и его покровительницу.
На другое утро Муна выбрала удобный момент и шепнула Лану:
- Хочешь, покажу, где живет детеныш волка?
- Нет, Зурр может подглядеть. Ты мне скажи, я найду сам и дам ему еды.
Муна заколебалась было, но все-таки решилась.
Лан не сразу пошел к тайнику. Перебрался через ручей, присел на камень, как бы согревая озябшие ноги, огляделся и помчался к поляне. Логово волчонка находилось в крохотной норе, поблизости от родника. Вход в нору загораживал большой камень, и найти ее было нелегко.
Волчонок сидел тихо. Как видно, он привык к своему одиночеству.
Лан отвалил камень и заглянул в нору. В темном полумраке светились недобро две зеленоватые точки - глаза зверя.
Мальчик опасался нового нападения. Одной рукой, обернутой шкурой, он собирался загородить выход, если звереныш задумает удрать, второй осторожно положил у края норы кусочек рыбы и большую обглоданную кость.
Пленник не сдвинулся с места.
Очень хотелось поглядеть, как звереныш станет есть, но ждать долго опасно, и Лан с сожалением подвинул камень на прежнее место.
Едва стихли шаги, волчонок заскулил в тоске и беспокойстве. От незнакомого угрожающего запаха человека хотелось бежать, но камень у входа не поддавался усилиям звереныша.
От пищи исходил вкусный, манящий дух и в то же время пахло незнакомцем.
Зверек забился в самый дальний угол и затих. Однако в темноте логова запах пищи казался особенно сильным. Близкая еда властно звала его к себе.
Не раз настороженно приближался волчонок к лакомым кускам, мучительно истекая голодной слюной и, наконец, схватил и уволок в дальний угол рыбу. Потом долго и сладостно грыз и ласкал языком большую кость, пока не превратилась она в короткий, не поддающийся зубам обрубок.
Теплая дрема накатила на волчонка. Грезилось ему то мягкое палевое брюхо волчицы-матери, то веселые и ласковые руки Муны. И уже мерещилось, будто от рук Муны и от волчицы исходит одинаковый запах, запах мяса и рыбы, съестного.
Когда Лан возвратился, Аун уже поджидал его, сидя у огня. Старик не торопил мальчика, пока тот грелся, не спросил, где он был, только изредка поглядывал на него сбоку умными спокойными глазами.
