Александр Щёголев - Агент Иван Жилин
– Похищенный подошел именно к тебе. Это не может быть случайностью.
– В нашем мире все может быть случайностью, – возразил я. – Общались мы с ним, помнится, без переводчика. Один русский обнаружил на привокзальной площади чужой страны другого русского – вот тебе и причина для начала разговора. Кстати, каким образом вообще была установлена личность похищенного?
– Ты дал очень хорошее описание, – сказал Бэла задумчиво. – А другие очевидцы добавили штрихов к портрету, так что сомнений у нас вроде бы нет. Хотя, я попрошу тебя зайти в в наш офис для составления голопортрета. Что касается личности этого человека… Личность его, Иван, за прошедшие годы так и не установлена. Тайна, покрытая мраком.
Я осведомился:
– Это шутка?
– Если бы. Никто не знает ни имени его, ни фамилии, только кличку, которую дали ему еще интели в Унивеситете. Мы рассчитывали, что ты поможешь с этим делом разобраться, но…
– И какая кличка?
– Странник.
– Ага, – сказал я, – понимаю. Теперь понимаю…
Проспект закончился, плавно трансформировавшись в площадь, и вместе с проспектом подошла к концу наша прогулка. Наконец я хоть что-то понимал. Воспоминания вспухали в моей голове и лопались, как мыльные пузыри, покрывая Будущее скользкой пленкой, потому что все меньше оставалось надежд, что чужие тайны меня не коснутся.
Площадь перед отелем была такая же просторная, как и прежде, но теперь она вовсе не напоминала аэродром. Та ее половина, которая примыкала к отелю и где раньше была гигантская автостоянка, превратилась в «партЕрный парк», то есть в систему газонов, изрезанных пешеходными дорожками. В центре пешеходной зоны размещался бассейн, в котором купались. На бортиках бассейна сидели в обнимку влюбленные парочки и болтали в воде ногами, а над всем этим возвышалась пятнадцатиэтажная громада «Олимпика» – красное с голубым. Ленточная галерея спиралью закрутилась вокруг здания, позволяя всем желающим подняться с земли до самой крыши, не заходя внутрь. Над входом сверкала надпись: «С ДОБРЫМ УТРОМ!»
И еще на площади был памятник…
Памятник стоял на привычном месте – по другую сторону парка, как бы в противовес зданию гостиницы, – но изображал он, разумеется не Владимира Юрковского, планетолога. Мраморного Юрковского меценаты взорвали еще при мне, пользуясь неразберихой и безвластием – взорвали торжественно, средь бела дня, под выстрелы шампанского, оставив потомкам лишь изуродованный постамент. Чуть позже меценатами занялись студенты исторического факультета, вычислили и выловили их идеологов, а боевиков перестреляли. Нынешняя скульптура, в отличие от прежней, была цветной, телесного цвета, и являла собой парафраз на тему знаменитого «Давида» Микеланджело. Мускулистый здоровяк стоял в характерной позе, повесив на плечо клетчатую рубашку – вместо пращи. Совершенно голый. Обнаженный, как принято выражаться.
– Вот это мне и хотелось показать, – сказал сбоку Бэла. – А ты думал, чего ради я провожал тебя, как любимую девушку?
Я пошел, стараясь не сорваться на бег, прямо через площадь и возле монумента остановился. Меня больше не качало, потому что настоящее искусство с людьми чудеса делает. На восстановленном постаменте стоял, демонстрируя миру величие собственного торса, не кто-нибудь, а я, Иван Жилин. Каменный атлет имел поразительное со мною сходство, не только портретное, но и анатомическое, вплоть до некоторых интимных мелочей. Вплоть до особых примет вроде шрамов и родинок. Подпись на постаменте гласила: «ИДЕАЛ. Автор – В.Бриг. Год Змееносца». Бывают в жизни моменты, когда смеяться над шутками не хочется, и это был именно такой момент, именно такая шутка.
– Что за В.Бриг? – спросил я подошедшего Бэлу. – Он что, в бане со мной мылся? Хоть бы портупею мне оставил, подлец, хоть бы листик березовый.
– Подожди, тебе что, не нравится? Гляди, какой красавец!
– Нет, название хорошо смотрится. Просто хотелось бы понять, каким макаром все это здесь воздвиглось?
Товарищ Барабаш на секунду потерял уверенность.
– Врать не буду… – многообещающе начал он, но дальше дело не пошло. – Точно помню, что автор – дама. Да какая тебе разница?
И тогда я повернулся, твердо намереваясь поставить точку в разговоре. Даже шаг успел сделать, однако разговор, оказывается, еще не закончился.
Товарищ Барабаш ровным голосом произнес мне в спину:
– Сегодня утром на взморье был сбит вертолет. Штурмовик класса «Альбатрос» без опознавательных знаков, если не считать литеры «L» на брюхе. Тебе это интересно?
Он обошел меня кругом и посмотрел снизу вверх.
– Продолжай, – сказал я. – Долго же ты рожал эту новость, комиссар.
– Вертолет был атакован из плазменного сгущателя «Шаровая молния», какие уже лет двадцать не производятся. Оружие, запрещенное Цугской конвенцией. Кем атакован – неизвестно. Летательный аппарат упал в море. Все, кто находился на борту, вероятно, погибли.
– Почему «вероятно»? Есть сомнения?
– Когда водолазы обследовали вертолет, то выяснилось, что корпус уже кем-то вскрыт. При помощи молекулярного резака. Кто-то успел поработать до нас. Внутри, само собой, было месиво трупов, но нашего Странника среди них не обнаружилось. Присядем, поговорим?
– Не уверен, что все это меня касается, – осторожно возразил я.
– Почему он подошел на вокзале именно к тебе? – спросил Бэла. – Думай. Вот главный вопрос, который касается тебя и прежде всего тебя (он усмехнулся), как литератора.
Мы вошли в тень, отбрасываемую зданием, и на душе сразу посвежело. Пожелание доброго утра над входом в гостиницу неуловимым образом сменилось новой красочной надписью «УДАЧНОГО ДНЯ!», что соответствовало, по-видимому, двенадцати часам.
Полдень.
Глава четвертая
Чемодан стоял в прихожей, возле двери, опередив мое появление на пару часов – его доставили из больницы прямо в номер отеля. К ручке чемодана была привязана какая-то бирка, на которую я не обратил поначалу внимания, и только перенеся его в гостиную, я обнаружил, что это, оказывается, не простая бирка. Глянцевый картонный ромб, изображавший герб города (золотая ветвь омелы на красно-голубом фоне), имел на обороте текст: «В четыре часа на взморье. Поможем друг другу проснуться».
Записка.
– Кретины, – сказал я в сердцах. – Развлекаются.
Текст был написан не от руки, а оттиснут клишеграфом – стеснительный попался автор, побоялся оставить образец своего почерка. Я сорвал картонку с нити и бросил ее на ковер. Потом отключил оконные фильтры, впуская в полутемный зал настоящий свет, и прошелся по другим помещениям номера, активизируя автоматику. Слева была спальня с библиотекой и ванной, справа – спортивная комната с тренажерами и сауной. Туалеты были в обеих половинах. Прекрасное жилище для холостого межпланетника, ненавидящего тесноту и искусственный свет, уставшего от людей, но при том имеющего здоровую половую ориентацию. Я немного поразмышлял о том о сем, глядя на город под моими ногами, и открыл стеклянную стену вовсе, впуская настоящий воздух. Теперь-то я знал, что воздух здесь пахнет не пылью, а полон природных запахов, тщательно проверенных властями.
