Александр Лазаревич - Генератор желаний
Конечно, первобытному человеку вольготно было экспериментировать – он рисковал меньшим, чем мы. В крайнем случае, в ходе своих экспериментов по добыванию огня, он мог спалить лес, в котором он жил. Но тогда ничто не мешало ему переселиться в соседний лес. Мы же рискуем уничтожить всю планету, в то время как средств переселиться на соседнюю у нас пока нет. Но из этого вовсе не следует, что мы должны навсегда отказаться от экспериментов. Из этого следует, что мы должны создавать средства преодоления межпланетного барьера – не для того, разумеется, чтобы погубить Землю и переселиться на другую планету, но для того, чтобы перенести наши эксперименты в "соседний лес", т.е. в космос, и таким образом сохранить Землю, не пожертвовав для этого техническим прогрессом.
Но развивать технику можно лишь при наличии желания ее развивать. Конечно, захотеть – еще не означает смочь, но для того чтобы смочь, нужно, как минимум, захотеть. Философия смирения, порожденная предбарьерной эпохой наносит удар именно по нашим желаниям. Так называемый "реализм" учит нас, что нельзя желать невозможного. Опасность подобного "реализма" состоит в том, что если все поверят в то, что "невозможное" невозможно, оно и в самом деле сделается невозможным. Простой пример из прошлого: когда-то считалось, что человек никогда не сможет летать, или видеть в темноте. Разве были бы у нас сегодня самолеты и приборы ночного видения, если бы все, в том числе и изобретатели, верили в невозможность этого. Впрочем, для того, чтобы невозможное навсегда осталось невозможным, необязательно, чтобы в невозможность верили все достаточно чтобы верило большинство. Изобретатели – люди, которые желают невозможного, и не верят в его невозможность всегда были, есть и будут. Но сумеют ли они сделать невозможное возможным во многом зависит от того, будет ли ощущаться общественная потребность в этом. Иными словами – будут ли достаточно много людей желать невозможного.
Между тем, "сознательный" человек предбарьерной эпохи скромен в своих желаниях. Он знает, что ресурсов мало, и потому довольствуется малым. Он знает, что эксперимент проводить опасно, и потому отказывается от его проведения. Он усмирил свои желания.
А может быть, он просто разучился желать? Променял свободу мечтать на призрачную безопасность застойной цивилизации?
"Сознательный" человек конца ХХ-го века так же предсказуем, как древнеегипетский раб, за спиной которого стоит надсмотрщик с плетью или средневековый христианин, живущий под страхом кары божьей, или, наконец, как полностью управляемый рекламой человек-потребитель, созданный монополиями начала ХХ-го века, хотя сам он считает себя полным антиподом всех троих.
"Сознательному" не нужен надсмотрщик за спиной, потому что он сидит у него в голове; ему не нужны цепи на руках и на ногах, потому что нет цепей прочней и надежней тех, которыми опутано сознание, и которые человек выковал для себя сам, и сам на себя надел. Когда вечером диктор телевидения призывает его выключить лампочку в сортире, он идет и выключает, и еще гордится своей сознательностью, не понимая, что тем самым он уменьшает потребность в поисках новых источников энергии, что он загоняет планету еще глубже в ловушку ограниченных ресурсов. А может быть и понимает, но... скажу вам по секрету: я сам, услышав подобный призыв, начинаю думать "а не допустил ли я ошибку в своих рассуждениях? Не проглядел ли чего?" и в конце концов поддаюсь этим призывам. "Интериоризированный" надсмотрщик свое дело знает...
Что касается бога, то для "сознательного" человека его место заняла наука, точнее ее жрецы. Как и во все эпохи, жрецы добиваются предсказуемого поведения небескорыстно: власть жрецов держится на их способности предсказывать, а надежные предсказания можно делать только тогда, когда никто не производит экспериментов с непредсказуемыми последствиями. Нет, жрецы от науки, конечно, не против прогресса вообще. Но они не за всякий прогресс, а только за предсказуемый. Не за открытие непредвиденных возможностей, а за перебирание и комбинирование возможностей уже открытых. Осуществлять такой прогресс – все равно что вертеть калейдоскоп: камешки все те же, а узоры новые, и оттого создается впечатление что мы куда-то продвинулись... Но упаси вас бог вместо калейдоскопа изобрести телевизор – он пожирает столько энергии, на его изготовление нужно столько ценных материалов, да еще не известно, что вы по этому телевизору увидите – то ли дело безобидные узоры в дешевом калейдоскопе! "
Так чего же мы все-таки хотим, когда говорим, что хотим прогресса? Вопрос не такой уж простой, поскольку мы, будучи уже наполовину "сознательными", не знаем вполне собственных желаний. Предбарьерное общество слишком долго манипулировало нашими желаниями, подавляя в нас чрезмерные, с его точки зрения желания, и заменяя их более умеренными ("мы не можем рассчитывать на телевизор при наших скромных возможностях, но калейдоскоп даже лучше – он не так вреден для зрения.")
Даже сама постановка вопроса о скрытых, задушенных "реализмом" желаниях может показаться "сознательному" человеку опасной анархистской затеей. Между тем, окончательное предназначение человека возможно будет состоять как раз в том, чтобы желать невозможного. В самом деле, представим себе, что земной цивилизации все же удалось избежать ловушки ограниченных ресурсов и выйти на магистральный путь развития материи. Нет оснований предполагать, что человеческое сознание и человеческое общество являются наивысшими формами материи, выше которых она развиться уже не сможет. Но тогда мы должны будем рассматривать человека уже не как "венец творения", а как лишь одну из ступеней в бесконечной лестнице развития. То, что будет стоять на более высоких ступенях, сможет оказаться во столько же раз сложнее человека, во сколько раз человек сложнее одноклеточного организма. Это будущее "нечто" будет столь же недоступно нашему пониманию, как недоступны человеческие мысли амебе с ее элементарными реакциями на раздражители. Единственное, что можно с большей или меньшей степенью уверенности утверждать об этом нечто, это то, что оно будет сверхсложной кибернетической системой и начало развитию этой системы положат люди. Как я уже говорил, высшие формы развиваются из низших, зачастую используя низших в качестве своих элементов. Многоклеточные организмы, в том числе и люди, состоят из огромного количества организмов одноклеточных, в прошлом независимых, а ныне специализирующихся на выполнении какой-либо функции необходимой для всего организма. Какова будет функция человека в рамках будущей сверхсложной кибернетической системы? Ясно, что она не будет состоять в труде, если под трудом понимать непосредственную манипуляцию материальными объектами – интеллектуальные, самовоспроизводящиеся и развивающиеся роботы будущего будут делать это гораздо лучше человека. Ясно также, что люди не будут решать сложные логические задачи – ЭВМ уже сегодня делают это лучше людей. Вполне возможно, что машины научатся решать и так называемые творческие задачи – лишь бы их перед ними ставили. Что же остается на долю людей? Ставить задачи? Но и здесь все не так просто. Тому, у кого есть какая-то цель, задачи ставит сам процесс достижения цели – всякая достаточно сложная задача распадается на более простые подзадачи, и, несомненно, машины научатся когда-нибудь эти подзадачи распознавать, и, таким образом у них могут появиться свои, особые цели, непредвиденные теми, кто задал им основную задачу, поставил перед ними конечную цель. Но конечную цель сможет поставить только человек – и не потому, что машина никогда не сможет моделировать человеческие желания, которые лежат в основе целеполагания. Наверное, когда-нибудь сможет. Но строить такую сложную и дорогую модель никогда не понадобится, потому что создать живого человека гораздо проще – все знают как это делается. Только человек, с его мечтами и фантазиями, с его неуемным любопытством и желанием новизны, с его завистью и стремлением к власти (если нельзя над себе подобными, то хотя бы над природой или над техникой), с его несовершенным телом, сами несовершенства которого постоянно порождают потребности во все новых и новых способах лечения, с его несовершенным мозгом подверженным неврозам и психозам, рождающим уж и вовсе причудливые желания, только человек со всеми его несовершенствами и слабостями, только такой человек (а отнюдь не сознательный ангел, каким нам чаще всего изображают человека будущего) способен будет занять место генератора желаний в сверхсложной кибернетической системе. Только он сможет ставить перед системой такие цели, которые не дадут ей придти в состояние информационного равновесия со средой. Но все это при условии, что он не разучится желать невозможного.
