Виктор Дубчек - Эльфийская ночь
И дурака этого, – "принца" вислоухого, – в живых точно б не оставили. По всему выходит, правильно капитан его за собой потащил. Но на душе всё равно свербело: одно дело самому на тот свет изготовиться, совсем другое – принять ответственность за кого-то ещё.
Немец вздохнул.
Оставалось надеяться, что удастся проплясать тут достаточно долго для того, чтобы юный партизан скис и сам попросился на выход, к мамочке. День, от силы два. Вполне реально продержаться: в этой промзоне капитан провёл, считай, полгода. Побег, Астрахань, Улан-Удэ, потом снова Москва… да, как раз. Тут ещё прежние закладки все целы наверняка.
Два своих схрона капитан проверял при Кави; ещё один – втихаря. Всё было на месте: оружие, медикаменты…
Он криво усмехнулся, вспоминая себя тогдашнего. Господи, ведь всерьёз надеялся сколотить группу, что ли. Если духи могут – мы-то чем хуже?
Идиот, конечно, был. Хотя ведь и тогда прекрасно понимал, что всё северокавказское "подполье" финансируется, контролируется и покрывается из Москвы. А здесь – до Кремля с полсотни километров. Какая там группа… вывести бы парня. Да и то это имеет смысл при условии, что никто его портрет не срисовал.
Он покосился на безмятежно спящего Кави. Парнишка так и лежал в обнимку со своей шашкой.
Надо признать, клинок действительно отличный. Совсем простой, видимо, из рессорной стали вроде 65Г, да и в ножнах незамысловатых. Однако выкована сабелька была с большой душой и смыслом, ни единой лишней финтифлюшки – явно под действительное применение. Не стесняйся капитан лишних слов, сказал бы: благородная простота.
"Эльф" на первом же привале тщательнейше отчистил лезвие от следов засохшей крови, внимательно осмотрел клинок, небольшим лоскутом нубука поправил какой-то заметный лишь ему самому дефект заточки. И только потом позволил себе вцепиться зубами в прихваченный на заслоне кусок вяленого мяса.
Романтик, чего ж. Всё лучше, чем "винт" бодяжить. Или тихо гнить в офисе. Или сидеть где-нибудь на форуме в Интернете, клепая романчики про Светлых Эльфов и Бессмертную Любовь. Это, говорят, модно сейчас – Светлые Эльфы и Бессмертная Любовь, а, капитан? Много, говорят, таких писателей, и много, говорят, таких читателей. Это ведь гораздо проще, чем, например, сколотить подпольную группу в Подмосковье, потому что для "сколотить" нужны воля, знания и стальные яйца, – ага, 65Г, желательно, – а для "романчиков" достаточно закрыть глаза.
"Найти своих и успокоиться", да, суки?
Немец с глубокой, оледеневшей за годы ненавистью сплюнул в бетонное крошево у стены.
Новолуние… тьма вокруг встала наглухо. Под кровлей старого испытательного цеха имелся у капитана и секрет с ноктовизором. Надо будет посветлу сбегать.
Им ведь просто некуда деваться, подумал он снова. Эти сопли зелёные… в чём их винить? Они не от жизни бегут, они в жизнь бегут. Потому что в книжках-то она как раз настоящей кажется – по сравнению с мраком, что вокруг.
Они же не овощи, – не все, по крайней мере, – они видят, что их убивают, но война ведь не объявлена, в крайнем случае – "контртеррористическая операция", а, капитан? А так-то – всё спокойно, всё хорошо, всё можно – и "винт" бодяжить, и в офисе гнить. Главное – гний тихо [1], не раскачивай лодку. Прячься в своих книжках, беги хоть к эльфам, хоть к Сталину в сорок первый – потому что сбежавший ты не опасен, тебя нет.
Но не смей влезать в войну.
Потому что пока ты на войне – ты жив.
Останься… да хоть один из всего своего воинства – ты жив, пока ведёшь войну.
Война не закончилась в двадцать втором.
Война не закончилась в сорок пятом.
Война никогда не заканчивается.
Ничто настоящее никогда не заканчивается: ни настоящие книги, ни войны.
Правильно, капитан? Помнишь, был на Земле такой народ – Советский? Высокий и гордый, светлый – куда там, в жопу, эльфам. Готовый к любой жертве и способный на любую победу. Народ богов, последняя надежда мира, правильно, капитан?
Этот народ был непобедим – пока вёл войну.
Но этот бессмертный народ умер, тихо и незатейливо иссяк – когда у людей отняли войну. Когда люди заскулили, – "лишь бы не было…", – их смяли, как сминают всякого, отказавшегося от сопротивления; растоптали, как топчут любого, предавшего победу.
Вот так, капитан.
Мажор этот ушастый… может, он и псих: играл-играл, да и доигрался. Но только лучше такие психи, чем всё это стадо благоразумное. А парень не зассал, влез в войну. Пусть чужую, неважно. Мы не всегда сами свою войну выбираем, обычно всё-таки она нас. Тут уж как повезёт.
А везение – это дело такое… необязательное. Есть оно – хорошо, нету – так работай. Ты ведь давно не тот восторженный мальчишка, капитан. Ангелы-хранители твои отлетались.
Он покосился в сторону Кави. В темноте деловито храпящего парня было чуть видно, контуры лица смазались, словно потёкший пластилин.
Ангелы-хранители…
Капитан встал, неспешно размял ноги. Вышел к проёму в стене.
Никаких перил на техническом этаже, конечно, и быть не могло: шагни – и полетишь.
Было б куда улететь.
Он перехватил автомат, другой рукой надёжно взялся за торчащую ржавую арматурину. Подался вперёд и задрал голову вверх.
Воздух здесь был и не воздух, а так – атмосфера. Звёзд капитан различить не мог, но твёрдо верил, что они есть. Где-то там, высоко в небе.
– Я иду, я живой, я один на Земле, – негромко произнёс Немец.
Побитая облицовка на стене противоположного здания чуть отсвечивала в темноте. Далеко на востоке занималась заря. Увидеть её было ещё нельзя, даже привыкшими к темноте глазами. Только надеяться.
Он отвернулся от проёма и шагнул в тесноту этажа. Нажал кнопку, подсвечивая себе маленьким экраном наручных часов.
Кави лежал в той же позе, всё так же накрепко вцепившись в своё оружие. Упёртый. Из такого вот… пластилина и приходится людей лепить.
Может быть, парню и правда некуда податься. Может быть, из психушки его уже выгнали, а в "Едим Россию" ещё не взяли.
– Мне тоже некуда… принц, – очень тихо сказал Немец, против собственной воли отбрасывая насмешливые кавычки.
Кави раскрыл глаза так быстро, что капитан прищурился от неожиданности.
– Моя смена, сударь человек?
Но кому же было стоять утреннюю вахту, как не эльфу.
Впрочем, сударь Немец вряд ли знал о его ночном зрении. Он, вернее всего, в свойственном людям добросердечии просто дал принцу возможность хоть немного прийти в себя после злоключений минувшего дня.
Теперь Кави чувствовал себя довольно бодрым и даже почти свежим. Разумеется, не помешало бы тщательное омовение, – и лица, и тела, – однако это пока оставалось невозможным: запас воды у беглецов был невелик, его едва хватало на то, чтобы избегнуть жажды. Капитан настрого воспретил принцу даже думать о тех источниках жидкости, которые в изобилии можно было встретить в округе: тонких нечистых ручейках; накопившейся кое-где дождевой воде; тем паче – лужах.
