Станислав Лем - Солярис
— Сумасшедшим! О господи! — Он попытался засмеяться. — Но ведь ты же ничего, совсем ничего… Это было бы избавлением… Если бы он хоть на секунду поверил, что это сумасшествие, он бы не сделал этого, он бы жил…
— Значит, то, что написано в протоколе о нервном расстройстве, — ложь?
— Конечно.
— Почему же ты написал неправду?
— Почему? — повторил он.
Наступило молчание. Снова я был в тупике и ничего не понимал. А мне уже казалось, что я убедил его и мы вместе атакуем эту тайну. Почему, почему он не хотел говорить?!
— Где автоматы? — спросил я.
— На складах. Мы закрыли их все, кроме тех, которые обслуживают полёты.
— Почему?
Он снова не ответил.
— Не скажешь?
— Не могу.
В этом было что-то, чего я никак не мог ухватить. Может быть, пойти наверх к Сарториусу? Вдруг я вспомнил записку и подумал, что сейчас это самое главное.
— Как ты себе представляешь дальнейшую работу в таких условиях?
Снаут пожал плечами:
— Какое это имеет значение?
— Ах, так? И что ты намерен делать?
Он молчал. В тишине было слышно шлёпанье босых ног. Среди никелированных и пластмассовых аппаратов высоких шкафов с электронной аппаратурой, точнейших приборов эта шлёпающая разболтанная походка казалась дикой шуткой не совсем нормального человека. Шаги приближались. Я стал напряжённо всматриваться в Снаута. Он прислушивался, зажмурив глаза, но совсем не выглядел испуганным. Значит, он боялся не её?!
— Откуда она взялась? — спросил я.
Снаут молчал.
— Не хочешь сказать?
— Не знаю.
— Ладно.
Шаги удалились и затихли.
— Ты мне не веришь? — спросил Снаут. — Даю слово, что не знаю.
Я молча отворил шкаф со скафандрами и начал раздвигать их тяжёлые пустые оболочки. Как я и ожидал, в глубине на крюках висели газовые пистолеты, которыми пользуются для передвижения в состоянии невесомости. Как оружие они стоили немного, но выбора не было. Лучше такое, чем ничего. Я проверил зарядное устройство и перекинул через плечо ремень футляра.
Снаут внимательно следил за мной. Когда я регулировал длину ремня, он язвительно усмехнулся, показав жёлтые зубы.
— Счастливой охоты!
— Спасибо за всё, — ответил я, идя к двери.
Он вскочил со стула.
— Кельвин.
Я посмотрел на него. Усмешки уже не было. Не знаю, видел ли я когда-нибудь такое измученное лицо.
— Кельвин, это не… Я… правда не могу, — с трудом проговорил он.
Я ждал, что он скажет ещё что-нибудь, но он только шевелил губами, как будто старался выдавить из себя слова.
Я молча повернулся и вышел.
Сарториус
Коридор был пуст. Сначала он шёл прямо, потом поворачивал направо. Я никогда не был на Станции, но во время предварительной тренировки шесть недель жил в точной её копии, находящейся в Институте на Земле. Я знал, куда ведёт лесенка с алюминиевыми ступеньками.
В библиотеке было темно. На ощупь я нашёл выключатель. Когда я отыскал в картотеке первый том Соляристического ежегодника вместе с приложением и нажал кнопку, загорелась красная лампочка. Проверил в регистраторе — книга находилась у Гибаряна, так же как и другая — этот «Малый Апокриф». Я погасил свет и вернулся вниз. Я боялся войти в его кабину: она могла туда вернуться. Некоторое время я стоял у двери, потом, стиснув зубы, превозмог страх и вошёл.
В освещённой комнате никого не было. Я начал перебирать книги, лежавшие на полу у окна, потом подошёл к шкафу и закрыл его. Я не мог смотреть на эту пустоту между комбинезонами.
Под окном приложения не было. Я методично перекладывал книгу за книгой и, наконец, добравшись до последней пачки, лежавшей между кроватью и шкафом, обнаружил нужный том.
Я надеялся найти в нём какую-нибудь пометку, и действительно, в именном указателе лежала закладка. Красным карандашом на ней было записано имя, которое мне ничего не говорило: Андре Бертон. В книге оно встречалось дважды. Сначала я отыскал первое упоминание о нём и узнал, что Бертон был резервным пилотом на корабле Шеннона. Следующее упоминание было на сто с лишним страниц дальше.
Первое время высадки экспедиция действовала чрезвычайно осторожно, однако, когда через шестнадцать дней выяснилось, что плазменный океан не только не проявляет никаких признаков агрессивности, но отступает перед каждым приближающимся к его поверхности предметом и всячески избегает непосредственного контакта с какими-либо аппаратами и людьми. Шеннон и его заместитель Тимолис отменили некоторые правила безопасности, так как это страшно затрудняло и замедляло проведение работ.
Экспедиции была разбита на маленькие группы по два-три человека, которые проводили полёты над океаном на расстоянии иногда в несколько сотен миль. Использовавшиеся раньше в качестве защиты излучатели, окружавшие территорию работ, были стянуты на Базу. Первые четыре дня после этих изменений прошли без всяких происшествий, если не считать случавшихся время от времени поломок кислородной аппаратуры скафандров, так как выходные клапаны оказались очень чувствительными к коррозирующему действию ядовитой атмосферы. В связи с этим их приходилось заменять почти ежедневно.
На пятый день, или на двадцать первый, если считать от момента высадки, двое учёных, Каруччи и Фехнер (первый был радиобиологом, а второй — физиком), проводили исследовательский полёт над океаном в небольшом двухместном аэромобиле. Это был не летательный аппарат, а глиссер, передвигающийся на подушке сжатого воздуха.
Когда через шесть часов они не вернулись, Тимолис, который руководил Базой в отсутствие Шеннона, объявил тревогу и выслал всех свободных людей на поиски.
По несчастному стечению обстоятельств радиосвязь в этот день примерно через час после вылета исследовательских групп перестала действовать. Причиной было большое пятно на красном солнце, излучавшее мощные корпускулярные потоки, достигавшие верхних слоёв атмосферы. Действовали только ультракоротковолновые аппараты, которые позволяли поддерживать связь на расстоянии около двухсот миль. В довершение всего перед заходом солнца спустился туман, и поиски пришлось прекратить.
И только когда спасательные группы уже возвращались на Базу, одна из них на расстоянии восьмидесяти миль от берега наткнулась на аэромобиль. Двигатель работал, и совершенно исправная машина висела над волнами. В прозрачной кабине находился только Каруччи. Он был без сознания.
Аэромобиль был доставлен на Базу, и Каруччи поручили заботам медиков. В тот же вечер он пришёл в себя. О судьбе Фехнера Каруччи ничего не мог сказать. Помнил только, что, когда они уже решили возвращаться, он почувствовал удушье. Дыхательный клапан заклинился, и внутрь скафандра при каждом вдохе проникала небольшая порция ядовитых газов.
