Андрей Костюк - Сады Королевы. Бермудская история
Внешность самого Джонатана тоже претерпела изменения. Помимо синего венка, украшающего его голову, на нём была надета совершенно другая рубашка, не та единственная, которая у него была, а старинная, широкая и просторная, подобная тем, которые носили мушкетёры в семнадцатом веке. Кроме того его пояс был обмотан широким шёлковым полотном красного цвета, завязанным сбоку.
– Дамы!
Так начал мистер Вудс, сделав перед женщинами реверанс. Затем направился прямиком в кресло рядом со своей сестрой. Наклонившись к ней, он обдал её перегаром и достал из кармана смятый доллар.
– Фран, представь себе, – сказал Джонатан далее, едва ворочая языком. – Они не пользуются деньгами! Ни долларами, ни евро, ни фунтами. Это мусор!
Скомкав серую банкноту, Вудс бросил её в камин и откинулся к спинке кресла.
Франческа сняла с головы Джонатана венок и спросила:
– Где ты был?
– У сеньора Кордеро этой ночью родилась дочка, и он пригласил всю улицу на празднование этого дня рождения. И представляешь, я проходил по улице как раз в тот момент, когда раздавались приглашения! – Вудс взял из рук сестры венок и повертел его в руках. – Вот так вот взяли и пригласили.
– А как назвали дочку? – поинтересовалась Елисея.
– Франческа, – коротко отрезал мистер Вудс. – Сеньор Кордеро узнал, что мы с Фран прибыли в город прямо перед рождением его дочери и сказал, что наше появление в этом мире ознаменовало появление на свет нового человека. И он хотел назвать свою дочь в честь девушки, которая, цитирую, «пришла в этот замечательный мир вместе с его дочуркой». Он сказал, что если бы родился сын, назвал бы его в честь меня.
Особенности национальной экономики
Произнесённое вскользь прошлым днём упоминание об ещё одной особенности Садов Королевы всё-таки не осталось без внимания. Деньги. Если вчера в праздничном настроении на хмельную голову мистер Вудс непринуждённо принял эту информацию, то на утро следующего дня, когда сознание прояснилось, он отнёсся к этой теме очень серьёзно.
Утром Джонатан с Франческой помогали сеньоре Елисее на её виноградной плантации, расположенной в нескольких километрах от города в глубине острова.
– Это же чистой воды коммунизм! – возмутился мистер Вудс в пренебрежительном тоне, медленно шагая между рядами кустов. – Как вообще можно жить вне экономической системы? Без экономической системы!
– Ты так говоришь, будто коммунизм это что-то ужасное, – с ироничной улыбкой заметила Елисея. – Но у нас здесь отнюдь не коммунизм, друг мой.
– А что у вас здесь в таком случае? Объясните, будьте добры.
Это был не первый раз, когда от Елисеи требовали подобных объяснений. Будучи хозяйкой гостиного дома, куда периодически приводили пришельцев из другого мира, ей приходилось повторять одно и то же в ознакомительных целях неисчислимое количество раз. А коммунизм, о котором вспоминали буквально все гости острова, уже набил оскомину.
– Никто здесь не лишит тебя твоей собственности, – утомлённо вздохнула Елисея. – Владей, сколько хочешь. Это второе, что отличает нас от так нелюбимых тобой коммунистов.
– Второе? – смутился Джонатан.
– Первое, оно же самое главное, это то, что в городе нет государственности.
Джонатан остановился и повернулся к женщине. В глазах его застыл немой вопрос, который он всё же озвучил:
– Как это вообще понимать?
Елисея вздохнула и поставила на землю свою корзину, до краёв наполненную виноградными гроздьями.
– Нет государственности, значит, нет органов власти. Нет органов власти, значит все материальные и интеллектуальные блага не принадлежат какой-то одной структуре, которая распределяла бы их каждому по потребностям. Здесь нет ни президентов, ни королей, ни парламента. Ни вождей, ни верховных советов, ни лидеров. Здесь нет никого, кто имел бы над кем-либо власть.
– Но, – озадаченно нахмурился Джонатан, – это же означает абсолютный хаос, разве нет?
– Верно, хаос. А с чего ты взял, что хаос это что-то плохое? Хаос есть наивысшая форма порядка. Посмотри на город: ему уже половина тысячелетия и живёт он в этом хаосе всё время, со дня основания.
– Но… Как?
Мистер Вудс выражал неподдельное недоумение. Он искренне не понимал того, что ему вполне доходчиво объясняла Елисея. Но вряд ли это непонимание можно было ставить ему в вину.
– Взгляни на ягоду, которую ты держишь в руках. Она выросла на плантации, которую я построила вместе со своим другом. В строительстве нам помогали горожане. Соседи. Эта ягода станет вином, которое будут пить наши соседи, друзья, и все остальные, кто пожелает угоститься.
– Секунду, – воскликнул Вудс. – Вы хотите сказать, что вино, сделанное вашим трудом, сможет взять любой человек совершенно бесплатно?
– Именно так.
– Но в чём смысл? Вы тратите своё время, силы, а что взамен?
Елисея изумлённо вздёрнула брови, взглянув на Джонатана своими большими тёмными глазами. Такого вопроса не поступало ещё ни от кого, кто проходил через аналогичный «ознакомительный курс». Не то, чтобы он был нелогичным в данной ситуации, просто за время жизни на острове Елисея отвыкла от того, что действия человека могут иметь корыстный подтекст.
– Кто-то делает прекрасную посуду. Кто-то готовит мясо, а кто-то пишет картины. И если я захочу отведать сочной баранины из фарфоровой тарелки, любуясь прекрасным пейзажем, написанным талантливым мастером, я просто посещу соответствующих людей, и они дадут мне всё это. Как ты сказал – совершенно бесплатно.
– Немыслимо…
Джонатан растерянно опустил взгляд.
– Великолепно! – уверенно вставила своё слово Франческа.
– Нет, я представляю себе всё это, – обернулся на сестру мистер Вудс и стал активно жестикулировать, – но только в виде некой абстракции. Я не могу вообразить, чтобы это могло быть реальностью. Всё это больше похоже на утопию. К которой, кстати, стремились коммунисты!
– Что ты пристал к коммунистам? – возмутилась Елисея, придавая улыбкой своему возмущению насмешливый тон, – Наш остров вне политики, вне экономики. Сады Королевы это люди, которые здесь живут. Если город это сердце острова, то люди – его кровь, которая питает это сердце жизнью. Ты понимаешь?
– Я понимаю, – неуверенно ответил Джонатан. – Но… это всё так необычно!
– Ничего. К этому приятно привыкать.
– Привыкать? – недовольно сморщился Вудс. – А зачем мне к этому привыкать? Я не собираюсь здесь оставаться.
После произнесённой фразы Джонатан поймал на себе укоризненный взгляд своей сестры.
– Ты просто не можешь поверить, что есть на свете место, где твои деньги никого не интересуют, – в довольно агрессивной манере заметила Франческа. – Ты меня извини, конечно, но труд всей твоей жизни здесь не стоит ничего.
– А чем мистер Вудс занимался всю жизнь? – спросила Елисея у Франчески, не сводя взгляда с её брата.
– Джон – биржевой спекулянт. Очень крупный спекулянт. Он покупает и продаёт то, что никогда не видел собственными глазами. Его товар – абстракция, которой дали название. Он делает деньги буквально из воздуха. Деньги ради денег, да, Джон?
Ответила Франческа Елисее, но смотрела при этом в глаза своему брату. И если в сказанных словах не было ничего осуждающего, то этот взгляд в полной мере выражал нетерпимость. К тому же то, что сие объяснение оказалось цитатой, произвело на Вудса дополнительный обезоруживающий эффект. После этих слов Джонатан отвернулся и ушёл прочь. Неловкое молчание наступило на плантации.
– Это было резко, – произнесла Елисея вполголоса и продолжила свою работу, взяв новую корзину, ещё не наполненную виноградом.
– Это долгая история, – отмахнулась Франческа, продолжая с невозмутимым видом собирать ягоды.
Этим высказыванием она подразумевала объяснение агрессивности в отношении к брату. Её уверенность в оправданности своей резкости была непоколебимой, отчасти благодаря всем этим открытиям, которые свалились на семью Вудс за последние двое суток. Эти открытия, как части мозаики, складывались в одну гармоничную картину, которая пришлась, очевидно, по нраву молодой Франческе. И, по её мнению, весьма справедливому, объяснить Джонатану все его ошибки не сможет никто лучше самого близкого человека – его сестры.
– Сегодня вечером на восточном пляже будут танцы. Думаю, тебе с братом было бы интересно, – произнесла Елисея после нескольких минут молчания.
– Я там буду, – коротко ответила Франческа.
– А твой брат?
– Не помню, чтобы он хоть раз в своей жизни бывал на подобных мероприятиях.
– Как же он развлекается?
– Для него что работа, что развлечение – всё одно, – вспылила вдруг мисс Вудс. – Джон обожает сам процесс своих торгов. Этот колоссальный выброс адреналина, радости, злости… у него всё вперемешку! Я не понимаю, от чего именно он получает удовольствие. Однажды он разбил стулом стеклянную стенку в своём офисе просто потому, что акции, в которые он вложился, подешевели сильнее, чем он ожидал. А в другой раз, когда одна сделка принесла ему за раз несколько миллионов долларов, он просто пришёл домой, провёл остаток дня у телевизора, будто ничего особенного не случилось, и лёг спать раньше обычного.
