Виктор Кувшинов - Пирамиды Астрала
— А адрес, если ты ему трепку тэт-а-тэт хочешь устроить, можно у Игорька узнать, тот еще у себя.
Теперь, накачивая себя возмущением, Наташа мчалась с автобуса к большому серому дому, высказать все, что она думает о Ярославе. «Да, домик — так себе. Хорошо, что подъезд открыт — встреча будет внезапной!» — она хотела заглянуть в его глаза, пока он не успел отгородиться своей «пуленепробиваемой» стеной вежливости. Уже выйдя из лифта и надавив кнопку звонка, она вдруг с испугом подумала: «А если он не один? — с приятелями, родителями или женщиной?» — по слухам, он жил один, но мало ли что сплетни говорят. «Все равно, выскажу ему все и уйду!» После долгого ожидания дверь загремела замком и медленно открылась.
— Ташенька?! — перед ней, слегка покачиваясь под звуки тяжелого рока, стоял взлохмаченный Ярослав, на лице у которого расплылась удивленно идиотская улыбка.
Переступив порог, Наташа поморщилась от пивного перегара, которым несло от ее научного руководителя. Прикрыв дверь за собой, она набрала побольше воздуха в легкие и начала заготовленную тираду:
— Ярослав Иванович! Я пришла высказать все, что я о Вас думаю! Вы обманом воспользовались моей слабостью в больнице и заставили врать моему руководителю по аспирантуре и директору института! Вы пользуетесь людьми, как марионетками, а я не собираюсь плясать ни под чью-либо дудку! Я всегда сама отвечаю за свои поступки, и не надо меня прикрывать из ложного героизма. Короче, я написала заявление с просьбой об отчислении из аспирантуры… — бойко начав, она все медленнее выговаривала припасенные фразы, смотря, как они бьют по беззащитному взгляду. С каждой фразой его глаза становились все грустнее и виноватей, пока Слава совсем не стал похож на побитую собаку. «Что-то здесь не так! Кажется, я действительно застала его врасплох!» Она вдруг заметила, что Слава все это время держит ее за руку. Потом он накрыл ее пальцы ладонью, поднес ко рту и прикоснулся к ним губами.
— Ташенька, здравствуй! — еще раз, уже шепотом, произнес Слава.
Наташа долго молчала, вглядываясь в эти, немного пьяные, извиняющиеся глаза, и вдруг, все встало на свои места, как пазл вдруг выстраивается в ясную картину с последним кусочком мозаики: он был самим собой не все это время в институте, а в больнице, когда успокаивал Наташу. И сейчас, здесь — он настоящий! Она вдруг все поняла, и ей ничего больше не надо было объяснять. И шла она сюда не ругаться, а за последней призрачной надеждой на счастье, спрятавшейся где-то в подсознании. Шла, надеясь где-то глубоко внутри себя на то, что он все-таки не обманул ее тогда, в больничной палате.
И тут Славка выкинул, наверное, спьяну (трезвый бы он, конечно, не решился) трюк, который окончательно изменил ситуацию. Он вдруг грохнулся перед Ташей на колени, обнял ее ноги в охапку, и, уткнувшись в живот, промычал:
— Ташенька! Прости меня! Я хотел тебя спасти! Нам нельзя было общаться, чтобы не заподозрили сговор! — Славку вдруг понесло. Его нутро само сообразило, что он обнимает прекрасное девичье тело и совсем не по-дружески. Под стиснутыми руками оказались как раз наиболее соблазнительные места, туго обтянутые джинсами и упруго поддающиеся ладоням.
Наташа напряглась. Внизу живота что-то свернулось в тугой клубок и рвануло вверх, обдавая жаром грудь и голову. Ноги стали подкашиваться. Она запустила руки во всклоченные Славины волосы и, задыхаясь, взмолилась слабым голосом:
— Сла… Славочка, миленький, я сейчас упаду!
— Что ты! Ласточка моя, я не дам тебе упасть! — Славка быстро среагировал, исправляя положение: подхватил Ташу на руки и осторожно понес в свою комнату — подальше от музыки и разбросанных в гостиной пивных банок. Ногой открыл дверь и неуклюже, боком, внес девушку внутрь. Наташа, уже совсем плывя в тумане, обняла Славу за шею и прижалась к его плечу.
Он усадил ее на диван, сам стоя перед ней на коленях, потянулся обнять ее, но уперся животом в ее ноги. Она, сначала судорожно их сжала, как будто стесняясь, но вдруг, решившись, раздвинула колени и притянула его за шею к себе. Так они и слились в странном сумбурном объятии, боясь пошелохнуться и сказать что-либо, словно два аккумулятора, заряжающиеся друг от друга мощным потоком божественной энергии. Вокруг стояла тишина — музыка в гостиной сама прекратилась — видимо, треки в списке песен кончились.
Он, уткнувшись ей в плечо, плыл в тонком аромате каких-то незнакомых духов и прислушивался к частому биению милого сердца. Она, прижавшись щекой к лохматой голове и закрыв глаза, впитывала в себя, ставший вдруг таким родным, легкий запах его пота, смешанный с остатками утреннего дезодоранта. Она чувствовала, что этот запах, становясь близким, записывается куда-то в самую глубину ее подсознания, намертво привязывая ее душу к нему на уровне первобытных инстинктов. Постепенно, как бы слегка насытившись энергией любви, они стали робко ласкать друг друга: он водил рукой по ее стройному телу, то лаская упругую грудь, то гладя длинные ноги, а она теребила его волосы и целовала его лохматую голову. Наконец он шепотом спросил:
— От меня, наверно, как от пивной бочки разит! И поцеловать тебя даже боюсь.
— Смешной! Мне теперь этот перегар на всю жизнь запомнится лучше запаха самых прекрасных цветов! — Она решительно подняла своими узкими ладошками его голову, повернула к своему лицу и жадно потянулась к его губам. Он только успел окунуться в озера ее глаз и найти ее горячие, слегка шершавые, мягкие губы, и им снова долго было не до слов…
Потом они долго сидели, перешептываясь:
— Ты знаешь, у меня такое чувство, что щелкнул какой-то тумблер и выключил старую жизнь, а вместо нее включил новую, и что все в этой жизни уже будет по-другому, даже имя у меня будет другое: Таша. Мне так нравится, когда ты меня так называешь!
— Я только сегодня, перед твоим приходом понял, как я тебя люблю! Представляешь, я собрался «топить горе в вине», а вместо этого размечтался о тебе. И вдруг мои мечты материализовалась прямо у меня в коридоре!
— Сколько же мы с тобой сопротивлялись природе? Нам наверно, где-то наверху предписано быть вместе, а мы, как упрямые быки, почти полгода шли против судьбы.
— У меня такое чувство, что вся моя жизнь была только путем к этому мигу. Мне кажется, я буду всю жизнь помнить этот момент.
Неизвестно, сколько они так сидели, но в комнате стало темнеть. Вдруг Ташин взгляд стал напряженным и остановился на Славином лице. Ее глаза потемнели и стали глубже. Она, наконец, решившись, тихонько запустила свою руку за ворот его рубахи, начиная ласкать его тело. Он немного напрягся, заглянул ей в глаза:
— А не спешим ли мы — без ухаживаний, без цветов, без ресторанов? Я ведь уже не могу сопротивляться!
— Я чувствую, что мне абсолютно все равно до ресторанов и ухаживаний. Считай, что ты уже ухаживал за мной все эти месяцы. Сейчас и здесь лучший момент моей жизни, и я хочу прожить его до конца, а свадьбы и праздники, как и похороны, устраиваются не для нас, а для людей. И прошу тебя, мой милый: будь смелей, возьми меня, только осторожней — я немного боюсь.
— Ты что, еще девочка? — Слава ошарашено уставился на Ташу. Она, покраснев и зажмурив глаза, закивала головой.
— Солнышко мое! Да такая красавица и умница, еще и девственница! Да за что же мне такое счастье-то! — запричитал Слава, вскочив и засуетившись.
— Не мельтеши! — немного хрипло сказала Таша, взяв Славу за руку, а сама легла на спину, потянув его на себя. И все смешалось в потоке страсти, нежности, неумелых ласк и боли…
* * *Уже ночью, они пили хорошее красное вино (слава богу, у Славы было в запасе) при свечах, найденных в родительских закромах, и отмечали, как сказала Таша, лучший день их жизни. Расслабленно спрятавшись в теплых, и успевших стать такими родными, объятиях, Таша вдруг встрепенулась:
— Ой, я ведь забыла, тебя же сегодня в директорате так «разделали под орех»! Прости меня, пожалуйста, за мою глупость!
— Мне, на самом деле, сейчас до такой большой и лысой лампочки все эти разборки! И не вздумай извиняться. Мой коварный план удался на сто процентов: ты у меня в объятиях, а все остальные остались с носом! — заговорщицки прошептал Слава.
— Но тебя же на ползарплаты оштрафовали!
— Не меня, а нас! Теперь тебе же меньше цветов и конфет достанется.
— Глупый, цветы с конфетами девочкам в детском саду дари, а мне только ты и нужен, безо всяких фантиков!
— Это ты сейчас так говоришь, а завтра, глядишь, от букета с предложениями руки и сердца и всех прочих частей тела, не откажешься! — возразил Слава и вспомнил. — Да, слушай, что ты чувствовала, когда приняла ЛСД? Теперь ты у нас, можно сказать, эксперт по этому вопросу.
— Сначала было прекрасно, хотя сейчас, я уже не скажу, что это было моим самым лучшим переживанием. Действительно, произошел эффект расширения сознания, но что-то в нем было все-таки не так. Я и в самом деле летела в эйфории, но как бы в своем теле. И самое странное, обернувшись, в комнате я увидела только Веру, а себя не помню. Иначе говоря, у меня не зафиксировалось, было ли это реально отделением сознания или просто наркотическими фантазиями. Да и дальше, когда я парила над землей, это могла быть фантазия, так как я не увидела ничего принципиально нового, чего бы я не знала до этого. Единственное, что я никак не пойму: откуда взялась эта девочка-мотылек на кактусе и почему она так зло меня от чего-то отговаривала… У меня осталось странное чувство, будто кто-то вмешался и пытался меня напугать или отговорить от чего-то важного, но от чего — непонятно. И напоследок меня словно забросили в эту кошмарную пропасть… об этом я не могу вспоминать, — Таша уткнулась в плечо Славе и начала всхлипывать.