Александр Громов - Запруда из песка
Вместо перевода Фрола сунули к старшим, готовящимся к испытаниям на выживание, – совсем как некогда Терентия Содомейко. Опечаленный и обиженный Фрол еще не знал, что Экипаж давно и успешно перенимает полезные приемы не только у «цивилизованных» обществ недавнего прошлого, но и у дикарских племен. Те таскали в далекие и трудные охотничьи походы не по годам развитых и потому слишком нахальных мальчишек – приучали их к терпению и ответственности. Из некоторых со временем получались вожди. Но если бы даже Фрол знал это, то вряд ли обрадовался бы. Ну какое отношение эти испытания имеют к науке? Разве львиная сила и верблюжья выносливость – главное? Ландау был задохликом, Кориолис – насквозь больным человеком, Хокинг прожил всю жизнь в инвалидной коляске…
Правда, существовали еще атлет Пифагор, силач Леонардо и верзила Ломоносов – именно память последнего, исшагавшего не одну тысячу верст российских и немецких дорог, примирила Фрола с ближайшей перспективой. Ладно, мол. Выживание так выживание. Надо – значит, сделаем.
Все равно ведь пришлось бы. Приказы должны выполняться – кто ж этого не знает?
Группу долго везли поездом, а затем высадили с вертолета посреди каракумских песков. Забрали в условленной точке через неделю. Группа дошла до цели на последнем издыхании. Троих, в том числе Фрола, пришлось нести. Надолго запомнил Фрол, как ночью все жались друг к другу, стуча зубами от холода, и как днем проклинали жгучее солнце и раскаленный песок, пили воду по глотку и мочились черной, как кофе, мочой. На последние сутки воды не хватило. Терпели. Никто не отстал, не умер и не повел себя постыдно. Все получили зачет.
– Зачем тебе это? – спросил как-то раз Терентий. Кажется, он ревновал.
– Выживание, что ли? – буркнул Фрол, не поняв. – В гробу я его видал…
– Я тебя о другом спрашиваю. Куда торопишься?
Что мог ответить Фрол? В той, прошлой жизни он все время спешил, он привык спешить. Память зрелого мужа и неистового трудоголика заново лепила характер Фрола Пяткина. Можно сказать и так: лепила с нуля, ибо каким таким характером мог похвастать Фрол Пяткин? Зародышевым. Прежний Фрол был шутя смят и отодвинут в сторону за ненадобностью.
Бешеный темперамент Михайлы играл с Фролом всякие шутки. Хватало и дурных. Как-то раз, припомнив Терентию прошлое, Фрол прицепился к какой-то ерунде, разжег конфликт до драки, не щадил себя и одолел бы особь альфу, не появись некстати наставник. После разбирательства выпороли обоих. Порку в школе рассматривали как причинение дозированной боли, не унижающее достоинство секомого. Устав разрешал пороть. Устав категорически воспрещал унижать. Экипажу не были нужны мелкие озлобленные людишки. Наставник, уличенный в унижении перспективного резервиста, мог паковать чемоданы и выковыривать звездочки из петлиц.
С Терентием Фрол в конце концов помирился. Две альфы сумели ужиться. Вообще-то Терентий Содомейко был неплохим парнем. Но главное – Фрола уже не интересовало то, что для тринадцатилетнего мальчишки составляло смысл и основу жизни.
Ему хотелось женщину так, как хочется ее взрослому мужчине. Он почти не видел ни женщин, ни девчонок, а если и встречал их иногда во время редких увольнительных, то что с того? В его учебном отряде еще не проводились встречи со сверстницами из женских школ с угощением и танцами под наблюдением наставников, а увольнительные были ценны прежде всего возможностью посидеть в библиотеке или сходить в музей и поспорить с научным сотрудником о какой-либо неточности в экспозиции. Еще хотелось писать стихи, но с этим желанием Фрол боролся. И очень, очень сильно порой хотелось выпить русской водки или хотя бы хорошего немецкого пива. У фрау Цильх всегда было хорошее пиво, едва ли не лучшее в Марбурге…
Пришлось терпеть до каникул. В родительском доме Фрол добрался до отцовской заначки и вылакал полбутылки коньяку – ровно столько, сколько там было. Он не учел, что организм его юн, не могуч и не прошел тренировку в питейных заведениях России и Германии. Было плохо. И от отца влетело по первое число. По протрезвлении явилось понимание: могло быть куда хуже. Фрол помнил, как всей школе зачитывали приказ об отчислении двух балбесов из выпускного отряда всего-навсего за чифирь. Балбесы стояли навытяжку и глотали слезы.
Отец не донес – все-таки он был отец. А с началом нового учебного года Фрола перевели в специальную школу для особо одаренных перспективных резервистов. Ему везло в новой жизни, как и в старой, – везло умеренно, как и должно везти всякому, кто упрям и не дурак. Проще сказать, что он не встречался с тотальным невезением, что тоже в порядке вещей.
Окончив спецшколу на год раньше срока, он был произведен в действительные рядовые Экипажа. Офицерское звание еще предстояло заслужить.
7. За что-о?!
Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом.
Саша ЧерныйНадеюсь, я не утомил вас жизнеописанием Фрола Пяткина? Простите, если так. Но прошу учесть мою личную заинтересованность в этом деле, поскольку я и есть Фрол Пяткин, а в прошлой жизни – Михайло Ломоносов. Не взыщите, так уж вышло. Не знаю, за какие грехи величайший российский ученый переродился в довольно заурядного типа, но типу это пошло на пользу. Служба сделалась интереснее. Во-первых, я твердо усвоил на собственном опыте, что лишь убогим личностям недоступно извлечение громадного удовольствия из постижения неизведанного, а во-вторых, меня стали беречь, учить всерьез и к тайнам допускать. Мало-помалу. Постепенно. Пошагово. И вот теперь допустили к задачке, о которую обломало зубы уже не первое поколение лучших мыслителей Земли. Имей метафоры свойство овеществляться, из тех зубных обломков можно было бы сложить неслабый террикон.
Чего чужие от нас хотят? Ничего себе задачка, а?
Мы ведь послушны – я имею в виду Экипаж. И трусливы, хотя большинство людей предпочитает термин «разумны». Мало кто хотел бы довести непослушание до крайности и посмотреть, действительно ли чужие готовы забомбить нас астероидами в мезолит, если не в мезозой. И я их понимаю. Отсидеться-то негде. Они говорят: можешь ставить эксперименты на себе, если ты такой храбрый, но подставлять других – это уже моветон. Не одумаешься – пеняй на себя! И они правы. А вопрос интереснейший: как далеко готовы пойти чужие в «воспитании» землян? Нет сомнений в том, что астероидные посеканции пошли нам на пользу, но есть ли смысл запарывать воспитуемого до смерти?
Жаль, нельзя поставить эксперимент.
Еще было бы очень интересно узнать: одни ли мы подвергаемся такому «воспитанию»? Спасибо чужим, мы теперь точно знаем, что не одиноки во Вселенной. В ней есть еще минимум одна цивилизация, причем значительно сильнее нашей. Ну а другие цивилизации нашего уровня – есть ли? Вот на кого бы посмотреть – их-то как воспитывают? Так же, как нас? И как они реагируют на астероидную порку? Тоже аналогично? То есть демонстрируют подчинение, а главное, хорошо понимают, что новый порядок идет им только на пользу, но втихую негодуют, шебуршатся насчет свободы и готовы отдать многое за то, чтобы вновь обрести возможность учиться на своих собственных ошибках и радостно наступать на грабли?
Наверное. А самое смешное здесь то, что всем, у кого в голове больше одной извилины, давно понятно: история ничему не учит. Мы плохо умеем учиться даже на собственных ошибках, но почему-то страстно желаем именно этого.
И я тоже?
Да, и я тоже.
Почему – детский вопрос. Потому что свобода – и этим все сказано. Сладкое слово. Как пища для голодного и вода для жаждущего. А ведь невозможно быть полностью свободным; любой из выдуманных людьми богов – и тот не свободен, ибо не может сотворить камень, который не смог бы поднять. Отшельник свободен от людей, но не свободен от законов физики и логики. Никто не свободен ни в обезьяньей стае, ни в племени, ни в государстве, ни в Экипаже, ни в одиночестве. Нет ее в природе, полноценной объективной свободы. И хорошо. Это ведь за счет несвободы мы стали людьми, перестав быть прыгающими по веткам обезьянами. Само собой, речь идет о частичной несвободе, развивающей инициативу и обостряющей ум, а не наоборот.
Но мы ведь мечтаем о большем!
Оно и понятно. Лошадь мечтает освободиться от упряжи и плети, слон – чтобы двуногий гад, сидящий у него на загривке, не колол голову острым предметом. Ну а мы-то и подавно нетерпеливы и ненасытны. Ненасытность во всем – вот что отличает нас от прочей фауны. И с терпением у нас тоже не очень. Жизнь под угрозой извне нам совсем не нравится. Дураку Дамоклу свезло, конский волос выдержал, подвешенный на нем меч не вонзился в темечко, да только вряд ли Дамокл продолжал спокойно сидеть на троне после того, как увидел, что висит у него над головой.
Но с трона, тем паче чужого, можно соскочить, и вся недолга. С Корабля не соскочишь. Остается служить, терпеть и утешать себя: так лучше. Так гораздо лучше!
