Янчо Чолаков - Усталость сюзерена
Обзор книги Янчо Чолаков - Усталость сюзерена
Янчо Чолаков
Усталость Сюзерена
…и Бог воззовет прошедшее.
Экклесиаст, гл. 3, ст. 15.Храм был полностью разрушен. Вероятно, это сделали варвары, хотя не исключено, что постарались и простые любители. В просторном склепе находилось семьсот гробов. Кто-то низверг статую Иисуса Навиева, — ее электронные потроха были разбросаны по полу. Некогда сияющие глаза святых слепо взирали со стен. А на дворе утро рассыпалось по улицам, до краев заполняя их незавершенными снами, и мне все казалось, что явился я сюда по несчастному стечению обстоятельств.
«Ты приди, моя смерть, и удалюсь я, моя жизнь». Так было сказано в писании тритонян. Эпоха, эпоха… Ты кишела неохристовыми сыновьями и неоеретиками. О да, великое множество их было… когда-то — до Нового Потопа. А ныне — лишь мертвенность окрест.
Я встал против леса погасших электроканделябров. Грозно молчали гробы. Я знал, что в одном из них лежит ОН. Но в каком именно? Быть может — в том, что с потрескавшейся политурой? Или — в этом, с рассохшимся от старости окладом? Разгибернетизированные, с впавшей кожей, мумии источали удушливый запах кремниевого фимиама. В каком из вечных костюмов ТЫ? В каком?..
Я щелкнул пальцем пластмассовую птичку под разрушенной аркой, и она запела: «На дворе опять свинцовый дождь пошел…». До чего же трогательно, боже мой!
Я настороженно оглядывался, — не дай бог выскочит навстречу какой-нибудь жестяной болван, припершийся сюда со Звездного Перекрестка. Уж я-то знаю: нет ничего свирепее робота, в чью башку столетия назад бунтари-анархисты основательно вдолбили, что первого же встречного гуманоида следует тут же превратить в месиво физических стоимостей.
Я спустился в подземелье, затопленное водой. То и дело мимо проплывали клочья перфорированных листов с цифровыми записями. Полнейший хаос. Склоняясь над водой, ты рискуешь упереться взглядом в расплывшееся, словно медуза, лицо утопленника, которое непременно подмигнет тебе. Я старался не нагибаться. За исключением тех случаев, когда приходилось высвобождать зацепившуюся за арматурные прутья одежду.
Говорят, в стародавние времена люди, расставаясь, желали друг другу доброго здоровья. Не знаю — не знаю, может, так оно и было. В мое-то время уже иные слова вылетали сквозь вырез конопляного капюшона: «Чтоб тебе медленно гнить!». Когда же родилось это пожелание? Думаю, это было очень давно.
Я осторожно прошел между бурлящими водоворотами гнусной жижи, обильно выплевываемой канализацией, по которой шествовал Повелитель Туннелей со свитой жаб, уродливых леших и водяных. Прости, Пресвятая Троица, но правдива ли притча тритонян о Варухе?
Подобно мне одиноко бродил он в безнадежных поисках того, к кому мог бы обратить свое пожелание: «Умри быстро и без мучений!». Но никого не встречал он, так и греб, сидя в корыте своего гроба, отчаянно взывая: «Боже! Ну, где же ты, Боже?» — «Я здесь, — отвечал с купола затопленого собора Сюзерен. Чего тебе надо, последний из живых?» — «Меня окружают мертвецы! Не хочу я этого! — кричал Варух. — Устал я! Убереги от твоего тлена, Господи! Сниспошли мне живых, не оставляй подыхать в этой мерзкой вони! Кто же после меня будет славить тебя? Или по сердцу тебе слова: «Чужое несчастье — есть хорошо!?». Сюзерен задумался. «Ладно, — изрек он. — Дам тебе жену, но большего не требуй!» Он вырвал самое нижнее искусственное ребро Варуха и собрал из него Теву.
Прошло десять лет, вернулся Сюзерен и видит: Варух снова один. «Где твоя жена, человекоподобный?» — вопросил Сюзерен. — «Я убил ее, Боже!» — сознался Варух. Но не выглядел он взволнованным. «Почему же так, сынок? Почему, творение мое?» — запричитал Сюзерен, потрясенный деянием своего чада. «Надоело! — спокойно ответствовал Варух. — Десять лет жил я с ней, познал ее с головы до пят. Надоело! Разве можно жить десять лет с одной женщиной, которая изо дня в день становится все болтливее?» — «Молчи, несчастный! Не годишься ты в мученики! — возмутился Сюзерен. — О чем же ты просишь меня сейчас?» — «Дай мне много людей, Боже, и смотри, что сделаю я! — начал уговаривать его Варух. — Пошли меня в любую страну, хоть в рай, хоть в ад, но где есть люди — скопцы, поглощенные прениями, или страстолюбцы, обратившиеся в желания, или мясники, утонувшие в крови! Лишь бы их было много!» — «Да будет!» — изрек Сюзерен.
Минуло еще десять лет. Варух уже жил в стране тритонян, — единствeнной уцелевшей после страшных наводнений, ниспосланных, по мифу, Богом. И опять явился Сюзерен, но что он видит! — коленопреклоненный Варух отчаянно молится. «Что стряслось, дитя мое?» — сдвинул брови Сюзерен. «Пожалей меня, Боже, не хочу я более пребывать в этой стране, уведи меня отсюда!» — «Как же так, чадо мое? Не ты ли на коленях вымаливал множества?!» — «Прозрел я, Боже, на этот раз точно прозрел, правду тебе говорю. Увидел хитрость, силу и глупость, удручающую глупость среди сродных мне душ. Чужой я здесь, среди стольких человекоподобных не могу себя обрести! Уведи меня — это последнее, о чем молю тебя!» — «Эх ты, бедолажный получеловече! — горько вздохнул Сюзерен. — Тебе нигде не будет хорошо».
Такова притча о тритонянах. И не знает, услышавший его, — плакать ли ему, или заливаться смехом…
Я и не заметил, когда очутился под куполом. Дождь, окрасивший все в свинцовые улыбки, перестал бить по стенам. Вот здесь, дружок, ты и найдешь свою бесславную погибель, — сказал я себе.
Легенды, легенды… Все сплошь легенды да басни. Какой в них смысл, если они не дают ответа на главный вопрос: что же он такое, этот Сюзерен — говорящая коробка или живой человек? А может, и вовсе — дух?
Если верить учениям покойного Пюйлике, самому страшному из оружий мироздания было дано имя Сюзерен. И по сей день тысячи рвущихся к власти героев стремятся овладеть этим абсолютным орудием победы. А что оно такое — плазменная торпеда, луч деструкции, антиматерия? Никто этого не знает. А еще поговаривают о каком-то жутком проклятии Сюзерена. Ну, это-то понятно: в таких делах проклятия всегда имеют место. И мертвецы есть, и обманувшиеся победителей, вот только нет удачливых игроков.
О, как мне хотелось верить, что явился сюда не ради Сюзерена! Во всяком случае, не только ради него. Там, где сингулярность раздавливает все разумное; там, где, замкнутый в движении, по своей эклиптике бежит Создатель; там, в середине чудовищного круга, где суггестивная творческая сила и мощь Бога несут страдания, я жаждал найти не Сюзерена, а живых существ. И все-таки…
Меня искушала мысль о взаимосвязи легендарного проклятия с реальностью, скрывающейся за ним. И более всего дивился я: чья же дерзкая рука осмелилась вывести наглые слова?! «Среди тел, в зверинец прибывших…» Любопытное начало. Приход в зверинец означает рождение. Это-то понятно. Ветхая полузабытая шутка, образно интерпретирующая истину: цель не сможет достигнуть даже тот, кому это предопределено, — если он еще не родился или же успел преждевременно погибнуть. Смущала, правда, пренебрежительная интонация. Ясно, что слово «тела» употреблено в особом смысле. «…и возобладает мною тот, кого случайность ко мне приведет». Но где Его найти? Не говорит.
