Сергей Смирнов - Тот, кто сидит в пруду
Обзор книги Сергей Смирнов - Тот, кто сидит в пруду
Сергей Вадимович Смирнов
Тот, кто сидит в пруду
— О о-ооо! — сказал Толстый Кролик. — А ты не боишься Его?
— Кого мне бояться? — спросил Крошка Енот.
— Того, кто сидит в пруду, — сказал Толстый Кролик. — Я Его боюсь!
— Ну, а я не боюсь! — сказал Крошка Енот и пошёл дальше.
Лилиан Муур, «Крошка Енот и тот, кто сидит в пруду».ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Из чрева материнского зари
рождался день. Хоть на руки бери.
И звери выходили из берлог,
и воздух оглашал победный слог.
Рождался день. И пели гимн ему
все сущие, ушедшие во тьму,
сосущие живительную кровь,
до срока покидающие кров.
Почуяв жертву, скалили клыки
и прятались в тумане у реки.
И день, разлив тумана молоко,
рождался в муках — умирал легко.
1. Максим. Серпейск. 1989 год
Сквозь пробитые кое-где в фундаменте дома отдушины в подвал проникали багровые лучи заходящего солнца. Через несколько минут в этот ранний апрельский вечер начнёт быстро темнеть. В подвале было жарко, душно. В многочисленных трубах сипело, булькало, рычало, хрипело.
У Максима разболелась голова, и он замолчал. А до этого рассказывал выдуманный им только что какой-то более чем сотый эпизод войны амазонок с кентаврами. Лёха, бессменный предводитель и хозяин ребячьей компании, прорычал из угла:
— Чего замолк, мыслитель ты наш бесценный? Да и ну их на фиг, баб этих беститих, всё равно от них никому никакого развлечения, одни только сложности. Давай, ври что-нибудь про этого, как его, Геракела, что ли… Во мужик был! Крутой!
Максим сидел на самом почётном месте, в центре «клуба», прислонясь спиной к трубам теплоцентра, на сравнительно чистом, недавно притащенном со свалки диване. А остальные члены Товарищества разлеглись кто на тряпье, кто на рваных тюфяках, а кто и просто на кучах гравия в отнорках подвала.
Оттуда, из темноты, изредка слышались смачные плевки, хлюпанье, хрюканье. Там вспыхивали огоньки, и по всему помещению разносилась отвратная вонь махры, а иногда и сладковатый запах горелой травки. Максиму больше не хотелось развлекать эту компашку, да и давно надо было сбегать за хлебом и накормить парализованную бабку. Лёха опять прогундел:
— Так, значится, ты Товарищество не уважаешь? Что, настроения нету? Да ведь я тебе его враз поправлю… — И из глубины подвала послышались приближающиеся шаги.
Максим скрючился, от страха вжав голову в колени. В этот миг он почувствовал неясное движение рядом, дуновение воздуха, горьковатый запах ранее вроде бы неизвестного ему цветка, и кто-то тихонько присел на диван рядом с ним.
На сжатые кулачки Максима легли легкие прохладные пальцы, и он услышал:
— Не бойся ничего! Я с тобой!
Вспыхнувший огонек зажигалки осветил тоненькую девичью фигурку в черной адидасовской куртке.
— 0! — удивился Лёха. — А у нас гости. Ну, ты даёшь, тихарик! Привел такую тёлку и прячешь ее от общества. Нехорошо! Ну что ж, мадам, пойдёмте знакомиться, для начала пожалте на медосмотр вон в то помещение. Здесь ведь не какая-нибудь кодла, а сплошь интеллигенты. — Кто-то заржал. — Колян! Разберись, кто там такой несерьёзный, выпиши ему банку для лечения. — Раздался звук удара, затем приглушённый стон, шипение, бормотание. — Специально для тебя, мадама, повторяю, что здесь собралась порядочная компания, и мы не хотим, чтобы к нам занесли что-либо нежелательное для нашего физического и морального облика. Да ты не боись, все будет хоккей, до сих пор никто не жаловался… Ну, так что ж?.. Да быстро ты, падла!
Лёха схватил девчонку за коротко стриженные тёмные волосы. Зажигалка потухла. Гулкую тишину нарушили звучные шлепки ударов. Удар — удар — удар — стон. Удар — стон — удар — вопль Лехи: «Уй-я!» — удар — «Уй-я-я-я! Ты что, дура, убьешь!» — удар — «А-а-а!»
Потом всё стихло, только Леха продолжал жалобно подвывать: «Уй-я-я!» Грудной девичий голос спокойно произнёс: «Дошло до тебя что-нибудь, скотский потрох? Если тронешь при мне хоть кого единым пальцем, будет ещё хуже, намного хуже. Понял? А это тебе для закрепления!» — И раздался звук еще одного удара.
Лёха медленно уполз в свой угол, и оттуда послышалось приглушённое кряхтение и матюги вполголоса. А так в подвале было тихо. Погасли даже огоньки сигарет. Затем к выходу прошелестели осторожные торопливые шаги. Несколько раз хлопнула дверь в подъезде. Крысы покидали своё теплое вонючее убежище. Кажется, что вскоре кроме Максима и его соседки да Лёхи с его верным телохранителем Коляном в подвале никого не осталось. Тут в Лёхином углу по гравию проскрежетала железяка — это был отрезок трубы, страшное оружие в руках озверевшей шпаны.
Максим повернулся к девчонке:
— Он с ломом сюда идёт…
— Слышу, сиди спокойно, не дёргайся. — Она тихонько встала, и в густых сумерках подвала Максим увидел, что она прижалась спиной к опорной колонне. Лёха крался на полусогнутых, с негромким шорохом, затем рядом в проёме стала вырисовываться вторая тёмная фигура. Как только они приблизились на три-четыре метра, девочка метнулась вперед. Удар, хряск! Сначала на пол медленно осел Колян, а после подсечки грохнулся на спину и Леха.
— У, бля! А меня за что? — сидя на полу, пробубнил Колян.
— За дело, за дело! А теперь поднимай это дерьмо — и двигайте отсюда.
Она подождала, пока эти двое, поддерживая друг друга, выбрались на улицу, села рядом с Максимом и обняла его опущенные дрожащие плечи.
— Я — Ксения. Понял? Меня зовут Ксения. Я знаю, что тебе плохо, тяжело. Успокойся, успокойся. Отдохни немного, и пойдём из этого гадюшника навсегда. — Она сжала ладошками его виски, погладила их, помассировала. — Закрой глаза. Ложись! Вот так! Да выпрямись ты, ведь ты же человек! Спи!
Максим положил голову к ней на колени, и его скрюченный позвоночник начал постепенно распрямляться, и впервые за многие годы, за тысячи-миллионы-миллиарды лет он уснул спокойно. Спал Максим совсем недолго, может быть, всего несколько секунд, но когда открыл глаза, головная боль и какая-то повседневная хмарь исчезли без следа. Они вышли на улицу и присели на скамейку в скверике.
И тут Максим вспомнил, вспомнил всё, что случилось с ним с сегодняшнего утра, и, сбиваясь и заикаясь от волнения, перескакивая с пятого на десятое, рассказал Ксении. А день начинался обыденно. Максим вышел из дома часов в десять утра, сжимая в ладошке последнюю мятую «трёшку». Бабушка после бессонной ночи чувствовала себя плохо и снова прилегла на кушетку, укутавшись тёплым потрёпанным пледом. Когда Максим уходил, она, приподняв голову, попросила:
