Олег Николаев - Медная зрительная труба
Обзор книги Олег Николаев - Медная зрительная труба
Николаев Олег
Медная зрительная труба
Олег Николаев
МЕДНАЯ ЗРИТЕЛЬНАЯ ТРУБА
- Меня положили спать наверху, в дядином кабинете, на широкой старинной софе, обтянутой толстым зеленым бархатом. Луна за окном ярко сияла. Я никак не мог сомкнуть глаз - все думал и думал об этом загадочном человеке, пропавшем неизвестно куда. Часы пробили полночь, а я не то лежал, не то плыл куда-то в фантасмагорическом рое мечтаний или следил за дрожащими бликами на гладком дубовом полу и вновь размышлял о дядюшке. Как вдруг... - Что... что же вы увидели?.. - спросила одна из женщин, собравшихся в углу гостиной вокруг старика Крутогорова, известного в свое время авторитета в области редких случаев психической патологии. - И в самом деле - увидел... - Э, нет, милый Сергей Ильич, - громко запротестовал кто-то из мужчин, заметив, насколько увлек Крутогоров слушательниц своим рассказом. - Зачем же без нас? Просим вот сюда, в это кресло. Мы тоже хотим узнать вашу таинственную историю. Крутогоров смутился, оказавшись неожиданно в центре общего внимания, но отказать настойчивым просьбам было невозможно. - Извольте же слушать терпеливо, - сказал он, перейдя к столу и устраиваясь поудобнее в патриархальном кресле, - воспоминание в духе то ли Конан-Дойла, то ли Эдгара По. Только прошу верхний свет погасить - режет глаза. Оставьте эти два торшера: так, благодарю. Ну-с, придется все сызнова. Приключилось это со мной в 1911 году... Так начал свою повесть старший Крутогоров. Тем вечером в квартире его сына, способного хирурга, собрался кружок давнишних приятелей на некое семейное торжество. Тут всегда царила атмосфера доброжелательности, все хорошо знали и уважали друг друга; тут тактичность и сдержанность признаки духовной культуры - ценились не меньше, чем оригинальная идея или удачная шутка. В здешнем кругу принято было без лишних слов и намеков помогать друг другу, поддерживать в невзгодах. Не терпели тут ни пустословия и сплетен, ни состязаний в красноречии и интеллектуализме, которые столь характерны для людей, влюбленных в свое "я". - Мне в ту пору исполнилось четырнадцать лет, - продолжал Сергей Ильич неспешно. - Жили мы в Москве. Отец давал уроки музыки и пения в каком-то частном пансионе, а сверх того - в нескольких богатых домах. Но всего, что он зарабатывал, едва хватало семье из шести душ. Матушка целиком посвятила себя воспитанию четверых детей. Она часто болела, и отцу моему, типичному неудачнику, приходилось прямо-таки выбиваться из сил, чтобы сводить концы с концами. Представьте же наше изумление и радость, когда в одно прекрасное утро родители сообщили мне и моей старшей сестре Тане, что мы вчетвером едем в Р. вступать во владение домом, который достался по наследству матушке от ее единственного брата - чудака и нелюдима, пропавшего где-то на востоке! Необыкновенный человек был мой дядя! Я видел его наяву (потом станет понятно, отчего именно наяву) всего только раз. Он посетил наш московский дом, отправляясь в Тибет. Дядюшка заехал повидать свою сестру перед далеким путешествием. Вовек не забуду его высокую, чересчур прямую, сухощавую фигуру, суровое, неулыбчивое лицо, на котором постоянная работа могучего ума вырубила резкие морщины прирожденного мыслителя, его проницательные темно-серые глаза. Несомненно, человек он был редкой силы воли. Чувствовалось, что мысли его витали страшно далеко от всего, что мы зовем обыденной жизнью. Из рассказов матушки я знал, что он занимался изучением ранней истории человечества. Дядя был на редкость эрудированный индолог и египтолог, превосходно знал санскрит и китайский. Помню, матушка сказала как-то, что братец ее одержим идеей, будто философы, жившие на заре истории человечества, заимствовали свои знания о мире от иной, высокоразвитой цивилизации, чуть ли не от атлантов (Атлантида, о которой упоминал Платон, была будто бы последним остатком этой древнейшей цивилизации). Дядюшка якобы подозревал, что те сокровенные знания о Вселенной были весьма глубоки и могли дать овладевшему ими человеку власть над природой. Однако древние мудрецы предусмотрительно зашифровали свои знания в запутанной системе аллегорий, мифов, религиозных преданий. Чтобы правильно их прочесть, нужен не один, а несколько смысловых ключей. Их поисками и занимался всю жизнь этот ученый анахорет. Делая здесь необходимое, на мой взгляд, отступление, поясню вам, что через матушку интересы дяди рано передались и нам. Особенно проявилось его влияние в нашем отношении к Индии. У нас в семье поистине царил культ Индии! Любая книга о ней жадно прочитывалась родителями и старшими детьми. Сестры мои разучивали ритмические индийские танцы под руководством отца, в молодые годы отдавшего дань увлечению индийским искусством. Мой брат Александр стал впоследствии санскритологом, был близко знаком с академиком С. Ф. Ольденбургом, несколько лет занимался переводом "Бхагавад-гиты" и комментариев к пей. Что до меня - я в детстве прямо-таки бредил путешествиями по Индии и как-то раз едва не подбил братишку сбежать туда. Часами увлеченно изучал я карты и научные описания Индии. В гимназии слыл докой по этой части, и даже щепетильный наш преподаватель географии молчаливо признавал, что моя эрудиция в этой области превосходит его собственную. Часто в мечтах странствовал я вдоль великих индийских рек, особенно по берегам могучего Ганга, текущего через священные для индийцев города Хардвар, Аллахабад, Бенарес. Как часто видел я себя в мечтах купающимся вместе с огромными толпами паломников в священных водах индийских рек, бесстрашно бродил или ехал на прирученном слоне через сумрачные джунгли, кишащие крикливыми обезьянами, отбивался от свирепых королевских тигров и ядовитых змей; любовался потрясающими воображение фокусами аскетических факиров; с трепетом посещал знаменитые храмы в Бхубанешваре, Пури, Майсуре, Хайдарабаде, Дакшинешваре. Часами мог я рассматривать в толстых фолиантах изображения величавых храмовых комплексов в Махабалипураме и Канчипураме, храма Шивы в Танджавуре, храмов пандийского стиля в Мадураи и Шрирангаме. Гений индийского народа, так ярко воплощенный в этих изумительных архитектурных творениях, до сих пор представляется мне необъяснимым феноменом! Впрочем, индийская литература (вспомните хотя бы "Махабхарату" и "Рамаяну"), издревле отразившая наиболее сложные из известных землянам представлений о Вселенной и человеке, кажется еще более впечатляющей, чем царственная архитектура и скульптура индийских храмов. Но такие мысли пришли ко мне гораздо позднее; в детстве же я постигал Индию без анализов и сопоставлений, просто как дивную сказку. Самое сильное впечатление на мой юный ум производили гималайские пейзажи. Получилось так, что потом эти детские образы как-то незаметно и очень органично слились в моем сознании с великолепными индийскими и тибетскими картинами Н. К. Рериха, и теперь я не могу представить Гималаи иначе как через волшебную призму красочного рериховского искусства. На Земле немало очаровательных горных краев, и, наверное, каждая из гор овеяна поэтическим ореолом легенд; но Гималаям в этом отношении, бесспорно, принадлежит первенство. Бесчисленные восточные предания и мифы рассказывают о великих мудрецах, достигших бессмертия и живущих якобы в самых недоступных местах Гималаев. Я много читал и слышал об этом. Словом, детское мое обожание Индии, Гималаев и Тибета, романтические представления, связанные с этими местами, тянулись как бы незримой нитью от моего дядюшки, которого, повторяю, я и видел-то всего раз или два... Несомненно, предпринятая им экспедиция в Тибет была связана с его поисками сокровенного смысла древнейшей информации о мире. И вот спустя несколько лет от заезжего китайского купца до нас дошла глухая весть о бесследном исчезновении той маленькой группы в глубине Гималаев. Правда, купец не мог сказать определенно, погибли ли эти люди. Потом пришло официальное подтверждение об исчезновении экспедиции. И вот, оставив младших детей на попечение нянюшки, забрав Танюшу и меня, родители мои отправились в Р. Дядин дом оказался двухэтажным каменным строением в самом конце безлюдной улицы, у крутого обрыва над рекой. Если не считать самого здания, построенного в начали XVII века купчиной-мануфактурщиком, единственной ценностью, которую мы обнаружили там, были, пожалуй, книги. Они лежали грудами чуть ли не во всех комнатах от подвала до чердака. Матушка часто говаривала, что брат ее потратил на книги почти все свое немалое состояние. Сам он жил, судя по всему, чрезвычайно скромно, по-спартански. В доме не было и следа роскоши, но в кабинете, служившем дяде и спальней, висели на стенах и стояли на полках древние изображения Осириса и Исиды, Шивы Натараджа, танцующего на теле поверженного карлика, и другие многорукие индийские и уродливые китайские божества, скульптуры мифических птиц и змей, быков, крокодилов, сфинксов, зловеще раскрашенные маски из дерева, кости и пергамента, потрескавшиеся и потемневшие от времени. Я обнаружил, кроме того, в комнатах несколько чучел диковинных животных, два или три черепа, старинные бронзовые и медные сосуды, испещренные затейливой резьбой, каменные и глиняные плитки и диски с вырезанными на них непонятными письменами. Весь первый по приезде день ушел на то, чтобы разобраться в этом хаосе необычных вещей, расставленных и разбросанных беспорядочно в давно не убиравшихся комнатах, покрытых пылью и паутиной. Для меня, мальчика, начитавшегося увлекательных индийских и греческих мифов, историй Вальтера Скотта, Купера, Конан-Дойла, такое обилие редкостей было подобно внезапно открывшемуся сказочному кладу. Когда отец разбирал груды бумаг и антикварных предметов, которыми были заполнены ящики громадного письменного стола в дядином кабинете, мне на глаза попался медный цилиндр, напоминавший старую морскую подзорную трубу. Внешняя ее поверхность была покрыта иероглифами, знаками созвездий, изображениями животных. Отец в недоумении повертел тяжелую трубу в руках, попытался взглянуть через нее в окно, но, ничего не увидев, отложил в сторону. Улучив момент, я схватил трубу и тоже направил ее на реку, видневшуюся из окна. Увы, ничего! Увеличительные стекла, вероятно, от древности так потускнели, что походили даже не на матовые, а скорее на пластинки какого-то сероватого металла. Наверное, эта труба была обронена за борт во время бури капитаном пиратского судна и несколько веков лежала на морском дне, пока приливы и волны не выбросили ее на берег... Так фантазируя, я рассматривал выпуклые изображения на цилиндре и шлифовал рукавом то, что казалось мне стеклами, покрытыми прочным налетом от долгого лежания в соленой морской воде. Потом вновь поглядел через трубу во двор - на бородатого дворника, беседовавшего с пришлой старухой. Мне показалось, что я вижу размытые силуэты этих людей, окруженные словно бы неярким сиянием. Это было нечто вроде ореола, что-то похожее на солнечное или лунное гало, только состоящее как бы из причудливо изогнутой радуги. Вот старуха поплелась со двора - и двойной ореол в трубе разделился: один уплывал из поля зрения, другой оставался на месте. Удивленный, я стал смотреть через трубу па всех людей подряд, какие только попадались мне на глаза. И неизменно видел тусклый, размытый силуэт человека, окруженный многоцветным сиянием. Чаще всего оно слагалось из тяжелых, мрачноватых тонов и оттенков. Но вот я взглянул на Танюшу, вошедшую в комнату, и был поражен: ее эфирная фигура в трубе была окружена такими чистыми и яркими красками, такой сказочно-волшебной гаммой тонов, каких я никогда более в жизни не видывал. В ее ореоле преобладали тончайший фиолетовый, очаровательный синий и кристально-голубой цвета, вокруг которых, как бы пульсируя, сияли и в которые незаметно, через полутона, переходили дивный нежно-розовый, похожий на цвет весенней утренней зари, великолепные изумрудный и золотисто-желтый. Впрочем, вряд ли можно передать словами ту неземную симфонию красок, что хлынула в мой глаз, прижатый к окуляру трубы. - Ваша сестра была, наверное, человеком прекрасной души? - спросил Крутогорова один из гостей. - Вы не ошиблись, - наклонил голову старик, - Танюша была любимицей семьи. Мы рано потеряли ее. Она умерла от чахотки семнадцати лет... Рассказчик на минуту задумался, а гость, что задал вопрос, пробормотал удовлетворенно и немного невпопад: - Кто бы подумал, что такое возможно!.. - Я рассказал отцу о поразительных свойствах медной трубы, - продолжал Крутогоров. - Он сначала не поверил и отругал меня за то, что я беру без позволения вещи, которые могут оказаться ценными. Он все еще надеялся обнаружить в старом доме что-нибудь, что сразу поправило бы наше бедственное материальное положение. Убедившись, что труба в самом деле непростая, он строго-настрого запретил нам с сестрой прикасаться к ней. "Инструмент надо показать в Москве экспертам, - решил он, - тут, возможно, действуют особые свойства человеческого зрения..." Было уже поздно, мы все устали с дороги, и матушка принялась готовить постели. Меня положили в дядином кабинете на широкой бархатной софе. В соседней комнате легла Танюша, а родители устроились внизу. Луна высоко поднялась над темными крышами домов, ослепительно сверкая за неплотно сдвинутыми шторами. Ночь была теплой и тихой, стояла середина июля. Я все никак не мог уснуть. Обступившие меня со всех сторон фигуры и маски египетских, индийских, китайских богов, диковинные чучела, внушительные ряды книг, таинственная медная труба - все смешалось в моем разгоряченном уме. Постепенно мысли мои снова переместились на дядю. "Кто он, этот сумрачный человек, пропавший без вести в далеких Гималаях?" - думал я, вспоминая дядин выразительный профиль, глубокие, нечеловеческие глаза, сверкающие из-под густых бровей. И опять мой взгляд устремился на зрительную трубу, что лежала поверх груды бумаг и книг на самой середине письменного стола. Она тускло светилась в лунном сиянии. Часы вдали уже пробили полночь. Я слышал, как пьяный дворник прошаркал, бормоча, от ворот к себе во флигель, как затем чей-то ошалелый кот, фыркая и шипя, сорвался с забора. И вновь все смолкло. Я лежал не двигаясь, бросая настороженные взгляды то в темные углы, где шевелились и прыгали тени, то на дрожащие лунные блики на гладком дубовом полу. Потом я, кажется, на какое-то мгновение погрузился в забытье и тотчас снова очнулся как бы от легкого электрического удара. И тут мне почудилось, что в комнате значительно посветлело. Вдруг словно раздвинулась невидимая завеса над столом и откуда-то хлынул свет. Он был удивительно нежный, голубоватый и в то же время золотистый. И вот в этом световом проеме возникла... полупрозрачная человеческая фигура! Да, да! Хотите смейтесь, хотите нет, но я в ту минуту разглядел ее так отчетливо, что и до сих пор сомневаюсь: неужели это была всего лишь галлюцинация? Фигура шевельнулась, наклонилась над столом. Я не ощутил никакого страха, только безмерное удивление и невольно приподнялся на локте, чтобы получше рассмотреть, что этот человек собирается делать с дядиными бумагами. А он спокойно протянул руку к медной трубе и коснулся ее. Такого бесцеремонного вторжения незнакомца я не смог перенести: все еще не испытывая ни капли страха, я соскочил со своего ложа и ринулся спасать медную трубу. Но от моего неловкого движения груда книг и рукописей под нею рассыпалась, труба покатилась по столу и с тяжелым звоном упала на пол. Полупрозрачный гость медленно повернул ко мне худощавое длинное лицо. То был сам дядюшка! Разве мог я забыть этот пылающий взор и крупные аскетические морщины на щеках и лбу! Однако его резкие черты были на этот раз как бы смягчены неким внутренним умиротворением. Я узнал дядю тотчас, да и он, несомненно, признал меня, потому что успокаивающе и ласково кивнул, даже подмигнул дружески, словно желая ободрить или призвать к молчанию. Затем он выпрямился и бесшумно исчез, как растаял Свет над столом быстро померк. Опомнившись, я позвал сестру, но негромко, так как страха по-прежнему не чувствовал. Танюша мигом прибежала. Она поняла, что со мной произошло что-то необыкновенное. Моя сестренка была, как я говорил, весьма чуткой натурой - без колебаний она поверила моему сбивчивому рассказу. До утра мы обсуждали этот необъяснимый феномен. Вот-с, пожалуй, и все... Крутогоров обвел взглядом слушателей. Размышляя, гости молчали. - И все-таки - просто детский сон! - решительно произнес наконец молодой врач, ученик Крутогорова-сына. - Вы, Сергей Ильич, в тот день устали. Масса впечатлений, много думали о своем оригинальном дядюшке - все условия налицо. Соответствующая реакция подсознания - и вот... - Гм... Признаться, случай этот оказал на меня потом сильное влияние при определении жизненного пути. Можно сказать, это да еще Федор Михайлович Достоевский своими книгами заставили меня серьезно заняться исследованием глубинных свойств человеческой психики, - отозвался старик. - И, однако же... Он задумчиво теребил сухими тонкими пальцами волнистую бороду. - Я не решился бы никогда признаться вам, - с заметным усилием продолжал он, - если бы не был убежден, что вижу здесь людей, способных к непредвзятому суждению о загадочных явлениях. Дело в том, что после памятной ночи медная труба перестала действовать. Как мы ее ни вертели, как ни протирали, ничего не помогало. Она превратилась в бесполезный кусок металла, только и всего. Крутогоров развел руками и замолчал. Разгорелся спор. - Все объясняется просто. Зрительная труба была старинной. Оптика в ней почти совершенно испортилась - недаром Сергей Ильич вместо людей видел их размытые силуэты и дифракционные радужные ореолы вокруг, - рассудительно доказывал инженер, впервые оказавшийся в крутогоровском обществе. Достаточно было удара об пол, расположение оптики, ее юстировка нарушились. Труба перестала действовать. Остальное, безусловно, сон либо галлюцинация. - Но почему в одних случаях Сергей Ильич видел через трубу тусклые, "свинцовые" ореолы, а стоило ему взглянуть на Танюшу - и перед ним засияли цвета "небесной" чистоты и яркости? - возразил кто-то. - На сестру Сергей Ильич взглянул с близкого расстояния, - уверенно парировал инженер, - к тому же тут, вероятно, помогла освещенность объекта солнцем под особо удачным углом. Крутогоров покачивал головой, слушая жаркие дебаты. Но вот в разговор вступил Петр Николаевич, автор повестей и рассказов, главным образом на фантастические темы. - Рискну предложить иное объяснение тому, что произошло с Сергеем Ильичом, - начал он таким внушительным тоном, что все взоры сразу обратились к этому человеку. Его парадоксальный ум высоко ценился в здешнем кругу, как и многие его оригинальные идеи. - Может быть, мои рассуждения покажутся слишком странными, даже невероятными, особенно тем, кто впервые присутствует тут. Но мне такое объяснение представляется наиболее приемлемым. Задача наша - уловить и связать воедино все, даже самые мелкие, факты, изложенные рассказчиком, и на этой основе сделать вывод, каким бы невозможным на первый взгляд он ни представлялся. При этих словах Крутогоров-старший удовлетворенно кивнул. - Итак, загадочный дядя - ученый, востоковед, превосходный знаток древних языков. Он окружает себя атмосферой предысторических знаний о мире мифов, сказаний, философских и религиозных концепций. Чего он ищет? Видимо, его цель - обнаружить, нащупать, проследить во всей этой массе древнейших аллегорий, фантазий, как говорят стихийно созданных воображением раннего человечества, некую реалистическую систему миропонимания, которая, как интуитивно подозревал этот упорный исследователь, может быть зашифрована в разрозненных, противоречивых, сплошь и рядом наивных и вместе с тем часто удивительно глубоких и мудрых памятниках древнейшей литературы. В наше время уже мало кто относится нетерпимо к мысли о возможном появлении в минувшие эпохи на Земле представителей инопланетных цивилизаций. Как правило, эта идея встречается людьми двадцатого века с симпатией. Однако существует немало препятствий для признания этой поэтической гипотезы. Вам они знакомы. Одна из них: не обнаружено прямых свидетельств пребывания инопланетян на Земле, хотя косвенных, как известно, множество. Вторая: сегодня отрицается возможность существования высокоразвитой жизни, тем более цивилизаций, на всех планетах Солнечной системы, исключая нашу. Третья трудность: пришельцы из космоса вряд ли могли прилететь от иных звезд, даже самых близких к нам, ибо межзвездные расстояния слишком велики. Но мы всегда должны помнить, что земная география по существу неотделима от "географии" космической, общевселенской. Мы, земные люди, привыкли думать о "географии" космоса (космографии), об условиях существования и способах проявления жизни и разума во Вселенной на основе представлений, сложившихся от века. Мы думаем, например, что в космосе возле звезд, схожих по классу с нашим Солнцем, могут находиться планеты, во многом подобные Земле. Стало быть, на таких мирах вероятна и жизнь, сходная с земной. Мысль кажется логичной... - А разве не так? - спросил кто-то нетерпеливо. - В том-то и дело, что в действительности все может обстоять совершенно иначе, - ответил Петр Николаевич. - Не реальнее ли предположить, что нет во Вселенной ни одного мира, абсолютно повторяющего земной, и ни одной цивилизации, дублирующей нашу. Одни из миров и цивилизаций расположены "выше" нас на единой спирали общекосмической эволюции, другие - "ниже". Вся эта цепь, бесконечная иерархия миров и цивилизаций - едина. Она взаимосвязана в своем развитии, в своих изменениях бесчисленно многообразными и многоплановыми зависимостями... - Очень интересно, особенно мысль, что географии Земли и космоса тесно связаны между собой, - заметил Крутогоров-младший, - но пока я никак не уловлю связи вашей теории с рассказом отца. - Так вот, - продолжал Петр Николаевич, - Вселенная бесконечно сложна, и поэтому многие связи в ней прослеживаются людьми с огромным трудом. А большинство глубинных, иноплановых связей вообще не попадает в поле нашего умственного зрения. И, однако, можно сообразить: если нашим органам чувств и приборам доступны для восприятия и исследования некоторые "ближайшие" из "нижерасположенных" на спирали эволюции проявления материи и разума, то, вероятно, те, что расположены "выше" нас, не всегда доступны нашим наблюдениям так легко. И чем "выше" они по сравнению с земным уровнем эволюции, тем менее доступны нашим чувствам, приборам и, значит, разуму. Вспомните, когда мы наблюдаем за жизнью муравьев, не вмешиваясь слишком бесцеремонно в их "быт", насекомые вряд ли осознают, чувствуют, что за ними кто-то наблюдает. Так почему же мы, земные люди, в свою очередь не можем для неких высокоразвитых существ - инопланетян - выступать в роли подобных же муравьев, за которыми эти существа наблюдают из своего "вышерасположенного" пространства-времени? - Вот он - иной "космографический" план с "неземным" солнечным светом, раскрывшийся перед Сергеем Ильичом! - взволнованно заметила одна из молодых женщин. Петр Николаевич благодарно поклонился ей. - Я ждал, что кто-нибудь сам сделает этот вывод, поэтому не торопился формулировать его. - Стало быть, вы хотите сказать, что дядя Сергея Ильича вдруг возник из какого-то "иного мирового плана"? - спросил инженер, скептически усмехаясь. - Именно это я и хотел сказать! - подтвердил Петр Николаевич. - Но как, почему? Как он попал туда? И зачем появился в своем доме таким странным способом? - раздалось со всех сторон. - Так вот, - продолжал фантаст-философ, когда страсти улеглись, - я предполагаю, что дядя Сергея Ильича интуитивно нащупал в глубине ряда древних аллегорий и философских высказываний некие тщательно скрытые, зашифрованные истины, которые, коль человек ими овладел, дают ему возможность быстро шагнуть по общевселенской спирали эволюции вперед и таким образом проникнуть в иной мировой план бытия. Оттуда этот человек без особых усилий мог следить за интересующими его людьми, в том числе и за своими родственниками. Ему стало известно, что те приехали в его дом, роются в его бумагах, наконец, достали из ящика его заветную "волшебную" трубу... - Ну, это уж совершенно фантастическая история! - не выдержал инженер. Простите, но ум отказывается... - Охотно прощаю, - кивнул Петр Николаевич. - Так называемый здравый смысл, а на деле - многие предрассудки слишком глубоко укоренились в нас, людях! Даже Циолковский не верил в близкое воплощение своих идей... - Для чего, однако, этот человек отправился в Тибет и Гималаи? - спросил кто-то. - Полагаю, для более глубокого овладения древней мудростью, таящейся, как и Сергей Ильич считает возможным, где-нибудь в глубине Гималаев и нити которой его дядюшка уже нащупал интуитивно в своих книгах. Не исключено также, что для встречи с так называемыми инопланетянами - существами иных планов Вселенной, - последовал ответ. - Но зачем же дядюшке понадобилась вдруг зрительная труба? - не отступал инженер. - Теперь о медной трубе, - продолжал Петр Николаевич. - Помните, я был поражен, узнав, что такой аппарат возможен? - Аппарат?! - Да. Это, по-видимому, был редчайший аппарат древней конструкции. - Для рассматривания удаленных объектов, - уточнил инженер, - что же тут необычного? - Для рассматривания психических ореолов живых существ, полей биологических и психических излучений, - отвечал Петр Николаевич. - Кроме того, может быть, и для усиления телепатической связи между людьми. - Час от часу не легче! - изумился инженер. - Сначала многоплановая космическая "география", теперь психические ореолы! Что же это такое? - На Востоке это называют аурой того или иного существа. Современные научные исследования все более подтверждают серьезность этой идеи. Знаете ли вы об эффекте, обнаруженном супругами Кирлиан?* - Очень смутно, - сознался инженер. - Эти исследователи, да и некоторые другие в разных странах установили, что каждый живой организм окружен полем биологических, а точнее, я думаю, психических излучений, причем - полем многосложным. Это целый комплекс как бы наложенных одно на другое, полей, начиная от самых грубых, довольно легко улавливаемых современными приборами, до "топких" и "тончайших", которые пока недоступны исследованию на сегодняшнем уровне развития науки и техники. Каждое из этих полей обладает своей частотой вибраций и оттого только ему одному присущим "психическим" цветом и оттенками. В соответствии с ежесекундными изменениями в психике человека все психополя, весь этот ореол постоянно изменяется, как бы "пульсирует", окрашиваясь то в те, то в другие тона и оттенки. Чем развитее, тоньше, совершеннее психика человека, тем ярче "психический" ореол, тем изумительнее цвета. Вспомните, что сказал Сергей Ильич о своей сестре Танюше. Она была необыкновенной девушкой, как говорится, ангел во плоти. Ее психический ореол был необыкновенно прекрасен. Однако аппарат, подобный медной трубе, - страшное оружие в руках людей, не подготовленных к правильному использованию глубоких тайн природы! Он мог потом попасть к каким-нибудь негодяям, проходимцам, которые не прочь были бы читать "в душах" людей по их "психическим" ореолам... - И тогда появляется дядя, чтобы лишить этот прибор его силы! - подхватила вновь та женщина, которую Петр Николаевич похвалил за ее проницательность. - Да, возможно, дядюшка каким-то образом "изъял" из этого прибора его "суть". И труба стала никуда не годной рухлядью. Вы помните, что дядя, несмотря на обычную свою суровость, ласково кивнул племяннику, словно ободряя его, призывая не пугаться загадочного явления, которому тот стал свидетелем. Сергей Ильич при всей его впечатлительности в детстве не ощутил страха. И это тоже не случайно. Таково мое объяснение истории, что приключилась с Сергеем Ильичом в 1911 году, - заключил писатель-фантаст, откинувшись в кресле. Никто не решился сразу нарушить молчание. - М-да... Вашу гипотезу трудно, а пожалуй, и совсем невозможно принять, тряхнул вихрастой головой юноша-физик, вызывающе щуря глаза под толстыми стеклами очков, - тоже новичок у Крутогоровых. - Что же вас смущает? - повернулся к нему Петр Николаевич. - Многое. Да хотя бы эти "иные мировые планы", из которых к нам якобы могут явиться порой существа иных уровней эволюции. Ну, не фантастика ли это? - Увы, у современного физика особенно хотелось бы обнаружить больше смелости и свободы от изживших себя печальных предрассудков, - покачал головой Петр Николаевич. - То есть?.. Вы обвиняете в консерватизме меня? - изумился физик и даже очки снял. Но его собеседник и бровью не повел. Достав из кармана блокнот, он полистал густо исписанные страницы и, оглядев слушателей, вновь спокойно заговорил: - Что касается идей о многоплановом характере Вселенной, для меня их первоисточником являются главным образом современные физика, астрономия, космология. Некоторые ученые полагают, что в космосе могут существовать даже планеты, звезды и целые галактики, состоящие из антивещества. При соприкосновении, скажем, двух равных по массам тел - одного из вещества, другого из антивещества - оба они должны аннигилировать. Но высказываются в современной науке и другие мысли, в частности о том, что вселенная и антивселенная свободно проникают одна сквозь другую, не мешая одна другой. В научной литературе говорят, кроме того, о так называемом теневом мире, связанном с нашим физическим миром лишь слабым и гравитационным взаимодействием. В физике обсуждаются идеи о "сопряженных мирах", о вселенной "вакуумной материи", а также о сложных многомерных пространствах. Интересны в этом отношении хотя бы некоторые книги талантливого популяризатора науки М. Гарднера** и работы видного советского ученого и философа Г. Наана. Замечу, что многомерные пространства и многоплановость Вселенной - это по сути одно и то же. Таким образом, все отчетливее вырисовывается заманчивая идея о множественности взаимопроникающих мировых материальных планов (субвселенных). Кстати, - тут рассказчик заглянул в свой блокнот, - на международной конференции физиков в Киеве в августе - сентябре 1970 года было сообщено, что "одно из теоретических предсказаний физиков о прозрачности частиц (их способности проникать друг в друга) подтверждено экспериментально на Серпуховском ускорителе". Но если проникают одна сквозь другую частицы, почему бы не делать того же самого и состоящим из них мирам разных "уровенных" материальных плотностей? Почему бы не проникать одной сквозь другую и целым субвселенным?.. - И все-таки это слишком гипотетично, - произнес инженер с сомнением, нахмурив брови. - Этого невозможно принять иначе как в качестве очередного вашего фантастического произведения, сочиненного, может быть, экспромтом. Я мог бы допустить что угодно, даже версию о спонтанном парапсихологическом контакте дядюшки с племянником, куда ни шло! Но взаимопроникающие мировые планы!.. Отдаю должное вашей фантазии, однако... увольте... увольте!.. Гости расхохотались, а Петр Николаевич пожал плечами и обратился к старику Крутогорову, склонившемуся в задумчивости у стола: - Скажите, Сергей Ильич, не доводилось ли вам когда-нибудь впоследствии получать вести о вашем дядюшке? Старый ученый поднял голову, обвел всех в гостиной взволнованным взглядом, тяжело поднялся с кресла и молча прошел в соседнюю комнату, а когда вернулся, в руке у него был небольшой, пожелтелый от времени листок бумаги. - Вот собственноручное письмо моего дяди, пришедшее из Индии через несколько лет после той памятной ночи. Он пишет матушке, что ему довелось перенести много невероятного в странствиях, "настолько необычного для простых людей, что не стоит здесь об этом и распространяться". Он сообщал, что должен задержаться в Индии по некоторым важным соображениям. - Таким образом, этот человек был определенно жив, когда явился той ночью в свой кабинет! - воскликнул Петр Николаевич. - Но это еще не все, - продолжал старик. - Есть в этом письме несколько фраз, которые всегда вызывали у матушки недоумение. Да и я не вполне понимал их смысл. Вот эти строки, я прочту их: "Передай мой особый привет племяннику Сереже. Между прочим, дорогая, мне приятно, что твой старший сын - смышленый малый. Очень рад, что у мальчика мужественная душа, это ему пригодится в жизни. Лишь смелый найдет дорогу к далеким мирам..." Толкуйте эти дядюшкины слова как хотите, но мне кажется, что теперь я гораздо яснее представляю, что они могут означать.
