Юрий Моисеев - Право на гиперболу
Обзор книги Юрий Моисеев - Право на гиперболу
Моисеев Юрий
Право на гиперболу
Юрий МОИСЕЕВ
ПРАВО НА ГИПЕРБОЛУ
Научно-фантастический рассказ
- Господи, твоя воля, еще одного привезли! - с досадой воскликнул дежурный поста Эмоциональной службы No 987, откладывая в сторону любимую газету "Вечерний звон" и прислушиваясь к невнятным возгласам и возне в коридоре. Дверь распахнулась, и на середину комнаты, явно за счет милосердно сообщенного ему ускорения, стремительно вылетел немолодой грузный мужчина с выпуклыми глазами, перекошенными склеротической яростью, и деликатным чубчиком, сбившимся с определенного судьбой места.
- Возмутительно! - кинул он дежурному, отдуваясь. - Не успел я в своей речи употребить всего три эпитета и одну гиперболу, как ваши сотрудники стащили меня с трибуны. Это неслыханный произвол!
- Вы продолжаете преувеличивать, - хмуро сказал дежурный, подавая задержанному упавшую шапку.
- Профессор международного права Фильдекосов, - представился арестованный и, слегка наклонившись, доверительно добавил: - В отставке.
- Капитан Иванов.
- Очень приятно! - с автоматизмом воспитывавшихся людей в один голос проговорили они и приступили к делу: один - обвинять и не верить ни одному слову задержанного, а другой - оправдываться и доказывать свою правоту, зная, что ни одному его слову не поверят.
- Вы должны были бы, профессор, подавать пример другим гражданам, будучи юристом... гм... в отставке, а вы сами нарушаете.
- Капитан, это сплошное недоразумение. Ну посудите сами. Всего три эпитета и одна гипербола! Кому они могли принести ущерб?
- Он ничего не понимает! - возмущенно воскликнул один из сопровождавших. - Надо заставить его пересдавать права на публичное выступление.
- Спокойно, сержант Петров. Я уважаю ваше профессиональное право на волнение, но им не следует злоупотреблять. Доложите обстоятельства дела.
- Слушаюсь, капитан! - вытянулся тот. - Во время юбилейного торжества в честь академика Пташечкина задержанный употребил следующие выражения... Одну минуту... - Сержант начал поспешно перелистывать записную книжку.
- Не трудитесь, - брюзгливо буркнул задержанный. - Я употребил, говоря о роли академика Пташечкина, слова "гениальный", "талантливый", "эпохальный" и гиперболу "корифей мировой науки".
- Вы совершили большое преступление, - грозно вымолвил капитан, даже побледнев от негодования.
- Я понимаю, - уныло ответил Фильдекосов, - и признаю, что бессовестно солгал во всех четырех случаях. Но полагаю, смягчающим обстоятельством можно считать то, что я выступал перед коллегами, которые, разумеется, не поверили ни одному моему слову, уважительно промолчав из вполне понятной профессиональный солидарности. Пусть даже и неверно истолкованной, - жалобно добавил он, поняв по глазам капитана, что его аргументация неубедительна.
- Да, но там были и студенты, - вставил сержант.
- Это возмутительно в конце концов! - Профессор вскочил со стула и яростно накинулся на оторопевшего сержанта. - Как вам не стыдно, молодой человек, - кричал он, потрясая кулаками, - говорить о том, о чем вы не имеете совершенно никакого представления! - Он неожиданно зарыдал. Глотая слезы вместе с водой из стакана, который поспешно подал ему капитан, профессор бормотал: - Вы думаете, почему я вышел в отставку? Почитайте-ка с мое лекции современным молодым людям. Как я ни воздерживался от эпитетов, гипербол и других украшений речи...
- Попрошу не забываться! - строго одернул его капитан.
- Простите, я оговорился. Как ни старался, я невольно время от времени переходил установленные границы. Если на Ученом Совете меня критиковали довольно снисходительно, то студенты не прощали. Когда я смотрел с кафедры на всех этих молокососов, я видел в них своих судей, беспощадных судей. Они переставали верить в то, что я говорил. Я видел в их глазах ледяное недоверие, безжалостное презрение, в лучшем случае, безразличие. Поэтому я решил вовремя устраниться.
- Но неужели вы не признаете внутреннюю логику и справедливость законов о публичных выступлениях?
- Да, признаю, но только умом, а сердцем не могу - это сильнее меня.
- В таком случае я вынужден настоятельно рекомендовать вам воздерживаться от каких бы то ни было трибун. Это ваш первый привод в Эмоциональную службу?
- Да, первый, - пробормотал профессор.
- Прекрасно, но чтобы он был и последним, я обязан вновь ознакомить вас с Законом о публичных выступлениях. Располагайтесь поудобнее и прошу быть внимательным.
Настоящий Закон, - почти наизусть начал капитан, расхаживая по комнате, - принят Советом Мира и распространяется на все континенты и острова, на все города и поселения Земли, за исключением вновь осваиваемых, особо опасных планет.
История нашей цивилизации с совершенно беспощадной убедительностью доказывает опасность каких бы-то ни было преувеличений, каких бы то ни было даже самых малейших отступлений от правды. Иногда говорят, что у каждого народа, каждого человека, каждого века - своя правда. Это тяжкое заблуждение.
Есть правда человека свободно жить, свободно верить и свободно высказывать свои сомнения, если это не угрожает непосредственной гибелью жизни и достоинству другого человека. И свобода и правда неразделимы.
Самое опасное и для общества в целом, и для отдельного человека фанатически, не рассуждая, уверовать в какую-то доктрину, какой бы привлекательной она ни казалась. В кровавых войнах, через которые прошло человечество, погибли миллионы людей, защищая, как правило, совершенно вздорные идеи. Погибли потому, что находились почти под гипнотическим влиянием фанатиков - самых гнусных существ, когда-либо населявших Землю.
На первых стадиях многих всепланетных трагедий зловещую роль играли и публичные выступления фанатиков, как устные, так и печатные. Мелодраматическое преувеличение одних и трусливое умолчание о других фактах смещало реальную оценку любого события. И благородство или низость конечных целей не имели никакого значения. Отступление от правды делало низкую цель еще более преступной, благородная же цель становилась преступной. И так называемое единомыслие, которое достигалось в результате обмана, - не больше, чем мираж, вызванный страхом, апатией или же массовым психозом. Там, где начиналась тайна, начиналась ложь. Там, где начиналась ложь, начиналось преступление. Это единственная непреложная правда, выстраданная многими поколениями людей.
Человек драгоценен своей индивидуальностью, своим бесконечно индивидуальным опытом, драгоценен тем, чем он отличается от других людей. Если же он такой, как другие, то он простое повторение. И тогда - зачем он? Причем это не простое повторение, а возможное ослабление человечества, уменьшение его шансов, если не победить, то выстоять в потенциальном столкновении с гипотетической инопланетной сверхцивилизацией. Эта проблема, вероятнее всего, окажется статистической, а итог мы можем узнать слишком поздно для нас, землян.