Михаил Кривич - Бег на один километр
Обзор книги Михаил Кривич - Бег на один километр
Кривич Михаил & Ольгин Ольгерд
Бег на один километр
Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин
Бег на один километр
Когда мне перевалило за пятьдесят, я начал полнеть.
Каждый, с кем случается такая беда, обнаруживает ее внезапно и по-своему. У меня было так.
Стояло жаркое московское лето, когда вполне прилично ходить на работу в рубашке с коротким рукавом и в легких брюках, может быть, если вы работаете в официальном учреждении, то при галстуке с чуть-чуть приспущенным узлом. Где я работаю - не важно, но галстука я не носил. Разве что по особым случаям.
Случай настал скоро: в изящном конверте из плотной бумаги пришло на мое имя (оно было вписано от руки каллиграфическим почерком) приглашение на прием, который имеет состояться... ну, и так далее. Идти ужасно не хотелось, но деваться было некуда. Я завязал с грехом пополам галстук и надел парадный летний пиджак, висевший без дела в шкафу с прошлого августа. Подошел к зеркалу, пригладил волосы и застегнул пиджак на верхнюю пуговицу. Вернее, сделал попытку застегнуть, потому что, как только пуговица влезла в петлю, пиджак перекосился и стал морщить под мышками. Я быстро расстегнулся, расправил плечи и стянул полы пиджака. Они едва сходились. Им мешал живот.
Я расстроился невероятно. Поджарым и стройным меня никто не назвал бы и в юности, скорее кряжистым или мускулистым, но уж никак не полным. Я всегда старадся держать форму. Иногда бассейн, регулярно теннис - это вошло в привычку. Правда, последнее время я уже не носился по корту как сумасшедший, но у задней линии играл неплохо, и драйвы мне удавались. Утираясь полотенцем после очередного сета, я говорил Юрке Пруднику: "Это тебе, Док, не формулы в тетрадке рисовать..." Прудник - единственный из моих одноклассников, с кем я не потерял связи. Он физик, доктор наук, мировая величина. В теннис он никогда не играл из-за полноты и отсутствия интереса к подвижным играм, предпочитал шахматы или бридж, но на корт изредка наведывался - посмотреть, как я играю, а потом погулять вместе, перекидываясь малозначащими фразами. "Ты мне нужен для разрядки",- говорил мне Прудник. Он мне тоже был очень нужен, хоть раз в неделю. Сам не знаю для чего.
И вот, стоя перед зеркалом и глядя на проклятую пуговицу, я представил себе, как раздаюсь вширь, покупаю напольные весы, сажусь на диету, выспрашиваю у знакомых, уже прошедших это тяжкое испытание, какие разгрузочные дни полезнее - кефирные или яблочные,- и все равно через год или два догоняю Дока, и мы с ним вместе ходим на корт, садимся рядом на скамеечку и вяло крутим головой, следя за мячом.
В тот же день я отказался от белого хлеба - а как я любил его, еще теплый, только что принесенный из соседней булочной, с маслом и яблочным мармеладом... Жене сказал, что впредь она сладости будет есть без меня, а пироги пусть печет для гостей. И главное - я решил каждый день бегать.
- Джоггинг - это хорошо,- флегматично заметил Юрка Прудник, когда я рассказал ему по телефону о своих намерениях. Он любил вставлять английские словечки, это выходило у него естественно и не вызывало у меня протеста. Только не перегибай палку.
Перегнуть палку я не боялся, потому что знал себе цену. А что до джоггинга, то по мне пусть уж лучше это чужеземное слово, чем "бег трусцой" или "бег от инфаркта". Трусцой бегать не приучен, а до инфаркта, надеюсь, еще далеко.
Итак, решено: каждый вечер (утром люблю поспать) по три километра. Без ускорений, но в приличном темпе. И через месяц посмотрим, кто кого.
Мягким вечером, не душным и не дождливым, в самый раз для первого выхода на люди в кроссовках и тренировочном костюме, я появился у Никитских ворот. Неторопливо поднялся по каменным ступеням и вошел на Тверской бульвар. Надо мной высилась могучая фигура Тимирязева. Великий естествоиспытатель, сложив руки на животе, смотрел поверх моей головы на кинотеатр Повторного фильма. Кинотеатр, в котором я на утренних сеансах за гривенник, то есть за рубль по-старому, перевидал столько лент, ушедших в небытие,- разве что изредка прокрутят что-то по телевидению, и я смотрю, не отрываясь, наивные сцены, в которых каждый жест подчеркнут и каждое слово продекламировано...
Простите, отвлекся. Я хотел лишь объяснить, отчего выбрал местом старта подножье каменного Тимирязева.
Мое детство прошло по соседству с Тверским бульваром, и судьбе было угодно оставить меня здесь до зрелых лет, в то время как все мои одноклассники, вместе с другими жителями окрестных переулков, разъехались кто куда - в Тропарево, Строгино, Медведково... Днем в переулках этих толчея, потому что опустевшие дома раздали учреждениям, и служебные машины теснятся у подъездов, над которыми когда-то висели таблички с номерами квартир, а по вечерам тут малолюдно, и я, конечно, мог спокойно бегать и по переулкам, не привлекая к себе особого внимания. Однако я в спорте не новичок, мне нужна отмеренная дистанция.
Наверное, проще всего бегать по кругу стадиона, да только нет его поблизости, а ехать неведомо куда ежевечерне - нет, увольте.
Тем более что совсем рядом столько раз измеренный нашими ногами Тверской бульвар длиною ровно в километр. Учительница физкультуры так нам и говорила: "От Тимирязева до Пушкина, тысяча метров, бегом - марш!" Москвичи, родившиеся до войны, понимают, конечно, что эту команду она отдавала нам в те далекие - такие ли уж далекие? - времена, когда великий поэт стоял еще на Тверском и не переселился на другую сторону площади, которой он дал свое имя. Тогда он, можно сказать, смотрел в лицо себе нынешнему, повернувшись спиною, без всякого злого умысла, к Тимирязеву, до которого от него был ровно километр.
Наша учительница физкультуры выводила нас на Тверской летом и зимой бегать или ходить на лыжах. "От Тимирязева до Пушкина - марш!" Ее имени и отчества я не помню, в памяти осталось только прозвище, мы звали ее Четэри, в этой кличке было что-то грузинское, может быть, даже княжеское, хотя сама физкультурница была светло-русая, скуластая, с выцветшими бровями, совсем не грузинка и не княжна. Когда мы в начале урока шли гуськом по кругу, она отчеканивала, задавая ритм: раз-два-три-четэри, с упором, с акцентом на это непонятное "э" в середке,- вот и стала для нас Четэри.
Ей было тогда, должно быть, лет тридцать, а нам она казалась уже пожилой, хотя с легкостью прыгала через коня и показывала каскад кувырков на пропыленных тряпичных матах. Еще она обожала вольную борьбу и, хотя это совсем не женское дело, вела в школе секцию, где я числился среди фаворитов: кряжистым упорным мальчикам хорошо дается борьба.
Бег им дается хуже. Особенно когда они вырастают в кряжистых и уже не столь упорных мужчин, которым за пятьдесят.