Рэй Брэдбери - Лихорадка
Обзор книги Рэй Брэдбери - Лихорадка
Рэй Брэдбери
Лихорадка
Его уложили между свежими чистыми простынями, а рядом на столе под неяркой розовой лампой всегда стоял наготове стакан с отжатым апельсиновым соком. Стоило Чарльзу позвать, и голова папы или мамы тут же просовывалась в дверь и они проверяли, как у него дела. В комнате была прекрасная акустика: отсюда он хорошо слышал, как прокашливает каждое утро свое фарфоровое горло унитаз, как стучит по крыше дождь, как бегают по своим тайным ходам за стенкой хитрые мыши и как внизу на первом этаже поет в клетке канарейка. Если ты внимателен, болеть не скучно.
Ему, Чарльзу, было тринадцать. Стояла середина сентября, и природа уже занялась осенним пожаром. Ужас охватил его на третий день болезни.
Стала меняться его рука. Его правая рука. Он глядел на нее, а она лежала совершенно отдельно, покрываясь капельками пота и полыхая от жара. Вот она задрожала и чуть передвинулась. И тут же застыла, меняя цвет.
После обеда снова пришел доктор и простучал его тонкую грудь, ударяя в нее пальцами, как в маленький барабан. «Как вы себя чувствуете?» — спросил доктор, улыбаясь. «Знаю, знаю, можешь не говорить: простуда чувствует себя отлично, а я — хуже некуда! Ха-ха-ха!» — засмеялся он своей дежурной шутке.
Но Чарльз не смеялся: для него это ужасное затертое присловие оборачивалось реальностью. Шутка неотступно преследовала его: мысли постоянно то и дело возвращались к ней и каждый раз в бледном ужасе отшатывались. Доктор понятия не имел, как жестоко шутил! «Доктор, — прошептал Чарльз, побледнев и не поднимая головы, — что-то происходит с моей рукой. Она мне как будто не принадлежит. Сегодня утром она изменилась, стала какой-то другой, чужой. Я хочу свою руку обратно — чтобы она снова стала моей, старой. Доктор, сделайте что-нибудь!»
Широко улыбнувшись, доктор похлопал его по руке.
— У тебя прекрасная рука, сынок! Тебе в лихорадке что-то привиделось.
— Она изменилась, доктор, я говорю, изменилась! — крикнул Чарльз, жалостливо поднимая свою бледную непослушную руку. — Она изменилась!
В ответ доктор подмигнул:
— Мы избавим тебя от таких сновидений вот этой розовой пилюлей, — и он положил на язык Чарльзу таблетку. — Проглоти!
— И рука переменится, снова станет моей?
— Конечно, станет.
В доме царила тишина, когда доктор покидал его на своем автомобиле под спокойным голубым сентябрьским небом. Где-то внизу, в мире кухонной утвари, тикали часы. Чарльз лежал и смотрел на свою руку.
Она не менялась. Она оставалась чужой.
За стенкой дул ветер. На холодное стекло окна падали листья.
В четыре пополудни стала меняться другая его рука. Постепенно она превращалась в один пылающий лихорадочный сгусток нервов.
Она пульсировала и изменялась клетка за клеткой. Билась единым большим разгоряченным сердцем. Ногти на пальцах сначала посинели, потом стали красными. Рука менялась примерно с час и, когда процесс закончился, выглядела самой обыкновенной. Но она не была обыкновенной. Она больше не составляла с ним одно целое, не жила вместе с ним. Мальчик лежал, с ужасом смотрел на нее, а потом в изнеможении заснул.
В шесть вечера мать принесла ему суп. Он не дотронулся до супа.
«У меня нет рук», — объявил он, не открывая глаз.
— У тебя нормальные, хорошие руки, — сказала мать.
— Нет, — пожаловался он. — Мои руки пропали. У меня как будто обрубки. Ох, мама, мама, обними, обними меня, я боюсь!
Ей пришлось накормить его с ложечки.
— Мама, — сказал он ей, — вызови, пожалуйста, доктора! Пусть он посмотрит меня еще раз, мне очень плохо.
— Доктор приедет позже, в восемь, — сказала она и вышла из комнаты.
В семь, когда в темных углах стала сгущаться ночь, а он сидел на кровати, он вдруг почувствовал, как всё это началось опять — сначала с одной его ногой, потом — с другой. «Мама! Сюда! Быстро!» — крикнул он.
Но стоило маме войти, как всё прекратилось.
После того как она ушла вниз, он больше не сопротивлялся: он лежал, а в его ногах, внутри них, что-то ритмично билось, ноги разогревались, становились горячими докрасна, комната заполнялась исходившим от них теплом. Жар наползал снизу вверх, от пальцев до лодыжек и дальше — до колен.
— Можно войти? — с порога комнаты ему улыбался доктор.
— Доктор! — закричал Чарльз. — Скорее! Сбросьте с меня одеяло!
Доктор снисходительно поднял край одеяла.
— Все в порядке. Ты жив и целехонек. Немного потеешь. Тебя лихорадит. Я же предупреждал тебя, сорванец, чтобы ты не вставал с постели, — и он ущипнул мальчика за влажную розовую щеку. — Таблетка помогла? Рука снова стала твоей?
— Нет, нет, теперь то же самое с другой моей рукой и с ногами!
— Ну тогда придется дать тебе еще три таблетки — по одной на каждую конечность, мое золотко, — посмеялся доктор.
— Они помогут? Пожалуйста, пожалуйста, доктор! Что со мной?
— Легкий случай скарлатины с простудным осложнением.
— Во мне живут бактерии, да? От которых родится еще много маленьких бактерий?
— Да.
— А вы уверены, что у меня скарлатина? Вы ведь не делали анализов?
— Наверное, я способен отличить одну болезнь от другой, когда вижу ее перед собой, — холодно и властно сказал доктор, измеряя пульс.
Чарльз лежал молча, пока доктор заученными движениями собирал свой медицинский чемоданчик. Потом в тихой комнате полилась тихая неуверенная речь, глаза у мальчика зажглись, он вспоминал:
«Я читал один раз книжку. Про каменные деревья. Их древесина превратилась в камень. Эти деревья падали и гнили, в них проникали минеральные вещества, вещества стали накапливаться и превратились в деревья — только не в настоящие, а в каменные», — мальчик умолк. В теплой тишине комнаты было слышно его дыхание.
— Ну и что? — спросил доктор.
— И вот я подумал, — сказал Чарльз, сделав паузу, бактерии растут, так ведь? На уроках биологии нам рассказывали об одноклеточных животных — об амебах и еще других. Миллионы лет назад они все собирались и собирались вместе, пока их не стало так много, что они смогли образовать первое тело. А клетки продолжали собираться, и их комки становились все больше, пока — раз! — и не появилась рыба, а потом, может, в конце концов и мы сами, так что мы — всего только комок клеток, которые решили держаться вместе, чтобы помогать друг другу. Это ведь так? — и Чарльз облизал пересохшие губы.
— К чему ты это говоришь? — доктор нагнулся к мальчику.
— Я должен сказать это, доктор, должен! — почти прокричал мальчик. — А что если представить — вы только представьте, — что если, как в стародавние времена, микробы соберутся вместе, и решат объединиться в один комок, и будут размножаться и расти, и…
