Антон Никитин - Сын
Обзор книги Антон Никитин - Сын
Никитин Антон
Сын
Антон Никитин
СЫН
Недавно мне посчастливилось прочесть рукопись, которой не суждено быть напечатанной из-за жесткого протеста Патриархии Поводом для протеста послужило "обилие порнографических деталей в описаниях земной жизни Господа". Я перечел книгу трижды, но не обнаружил в ней ни одного сколь-нибудь грубого намека или чего-либо, что можно было бы принять за такой намек. Скандал вокруг книги, скорее всего, послужил ее популярности больше, нежели пресловутая повсеместная испорченность нравов.
Автор, по вполне понятной причине пожелал остаться неизвестным, подписавшись литерой "R.", но, кто бы он ни был , остается только позавидовать той смелости, с которой он взялся за разбор вопросов, рассматриваемых уже две тысячи лет.
Несопоставимость величины первородного греха и суточных мук на кресте, искупивших этот грех, послужило отправной точкой его размышлений. Автор не нов в своих суждениях, и прямо ссылается на Нильса Рунеберга , книга которого "Den hemlige Fralsahren" вышла в Лунде в 1909 году. Но версия Рунеберга о том, что Спаситель нашел свое воплощение в Иуде, чтобы пройти в обличьи человека через все муки и грехи, не нашла отклика в R.
"Было бы нелепым бахвальством думать, что можно искупить, пусть даже вечными, страданиями одного человека грех всего человечества. Сомнительно, чтобы Бог не понимал этого, как и того, что многовековая привычка к греху, скорее всего, помешает человечеству воспринять его учение. Хотя бы из уважения к Творцу мы должны признать, что он не мог не видеть несовершенства своего творения."
Одним из самых красивых и, несомненно, самым спорным из всех образов книги является образ Бога, мучимого угрызениями совести за несовершенство мира.
"Он пришел не для того, чтобы исправить род людской, но чтобы дать ему шанс. В старом мироустройстве это невыполнимо, поэтому Ему нужно было изменить этот миропорядок."
Тут в рукописи ощущается некий провал, который, вероятно, возник из-за мучительного поиска перехода к изложению сути нового взгляда на Христа. R. не нашел ничего лучшего, чем просто начать длинные перемежающиеся ряды цитат из Евангелий.
"И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание" (Евангелие от Луки, 22, 19).
Автора несколько удивляет, что разговор о теле Господнем возникает только в самом конце повествования. Это понятно, если рассматривать Евангелия, как книги, написанные с целью проповеди, но совершенно абсурдно, если считать их описаниями жизни Христа. Бог остается в них не человеко-богом, но прежде всего духом.
"Зачем тогда нужно было это воплощение, если материальная субстанция божества осталась зависимой от лености крестьян, мельников и пекарей?
Сугубый символизм этого акта тем более очевиден, что после тайной вечери сразу следует моление о чаше, просьба об облегчении мук телесных, присущих человеку."
Рассуждая и далее в том же ключе, R. заставляет споткнуться читателя о следующие цитаты: "Иисус говорит ей: жена! что ты плачешь? кого ищешь? [...] не прикасайся ко Мне"(Евангелие от Иоанна, 20,15; 20,17).
"Что заставляет Иисуса оттолкнуть Марию Магдалину столь властным приказом? Это не удержание от сомнения, потому что дальнейшие деяния Марии дают нам убедиться в ее глубочайшей вере, и потому что Фоме Он дозволяет вложить персты в ладони свои. Скорее всего, это отстранение от порыва женщины броситься Ему на шею. Он окончил свой плотский путь, и теперь не хочет быть запятнан в своем духовном обличии своею плотью: "посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть"(Евангелие от Матфея, 19, 5-6)."
Именно эта крамола послужила поводом для запрета, но, как не удивительно, выводы, произведенные R. из этого небесспорного постулата, совпадают с религиозными призывами искать бога в себе.
"Так как ни одно из канонических Евангелий не обращает наше внимание на связь между Иисусом и Магдалиной, указывая только на апостольскую роль Марии, не следует доверять Евангелиям как жизнеописаниям. Связь между Иисусом и Марией несомненна, так как именно Магдалина первой видит воскресшего Спасителя, а в литературе средневековья момент отстранения Иисуса от соприкосновения с Марией занимал довольно видное место."
Исходя из этого, R. обращается к апокрифическим сказаниям, иногда, правда, вспоминая и о каноне.
"И спутница [ Сына - это Мария ] Магдалина. [ Господь любил Марию ] более [ всех ] учеников, и он [часто] лобзал ее [уста]." (Евангелие от Филиппа, 55).
Далее R. несколько раз ссылается на упоминания гностиков о том, что совершенные могут зачать от поцелуя, но, похоже, сам не придает этому символу излишнего значения, увлекаясь следующей цитатой.
" Петр ответил и сказал по поводу этих самых вещей. Он спросил их о Спасителе: "Разве говорил он с женщиной втайне от нас, неоткрыто? Должны мы обратиться и все слушать ее ? Предпочел он ее более нас?" Тогда Мария расплакалась и сказала Петру: "Брат мой Петр, что же ты думаешь? Ты думаешь, что я сама это выдумала в моем уме или я лгу о Спасителе?""(Евангелие от Марии 17,15 - 18,5).
"Хотя речь в предыдущем отрывке шла только о действиях души при ее восхождении на небо,но утраченный фрагмент достаточно велик, и сомнительно, чтобы учеников так сильно смутило то, что учитель проповедовал Марии то, чего не проповедовал им. Их скорее всего изумляет, что он был близок с ней более, нежели с ними."
Чуть позже R. вспоминает странное высказывание в Евангелии от Фомы:"Блажен тот лев, кто съест человек, и лев станет человеком. И проклят тот человек, которого съест лев, и лев станет человеком"( 7).
"Исключительно плотские манипуляции служат основанием для перерождения льва в человека. Можно подумать, что душа съеденного не играет во всем этом никакой роли. Не в этом ли разгадка, возможно, что это прямое указание на высшее происхождение нашей плоти."
По словам R., гностики, придававшие словам и именам черезвычайное значение, допустили в своем Евангелии от Филиппа непонятную оплошность. Заявляя, что имя Сына скрыто, они употребляли его и в полной форме, и каждую часть по отдельности.
"Вполне возможно, что речь здесь идет о сыне Христовом, в котором Отец оставил свою телесную сущность. Именно его имя было скрыто ото всех. Иначе на Человеческого сына пала бы ноша святости, которая сводила бы на нет все усилия Творца.
Канонические евангелисты, возможно, по незнанию, но скорее всего, из ханжества умалчивают об этом, все евангелия со ссылками на суть Спасения зачислены в апокрифы, а наиболее откровенные места попросту уничтожены. Вероятно, это было замыслом Божиим, чтобы плоть его получила распространение. Вполне вероятно, что детей этих было несколько, но на это нет никаких ссылок даже в апокрифах. По крайней мере, даже если существовал только один ребенок, то восточные традиции многодетности помогли осуществлению замысла.
