Иван Наумов - Мумбачья площадка
Обзор книги Иван Наумов - Мумбачья площадка
— Этот мир — ваш!»
Иван Наумов
Мумбачья площадка
Александе́р, Безопасность и Территории, не может удержаться и все-таки смотрит через открывшийся люк в зенит. Глупость. Если долбанут с орбиты, всё равно ничего не увидишь. Да и меры приняты, ему ли не знать? Ближнее и дальнее обнаружение, три бота прикрытия, сетка из пятидесяти спутников — планета для пикничка накрыта и готова к употреблению. Отдыхающим никто не помешает. Александер облизывает пухлые фиолетовые губы, царственным жестом дает помощникам отмашку, и начинается разгрузка.
Софья Игоревна, Финансы и Собственность, подставляет плечи и шею острым струям воды. Истома уходит, остается смыть глупую улыбку, чтобы Ром не вообразил себе незнамо что. Хотя — она чуть выглядывает из-за занавески и несколько секунд разглядывает через полуприкрытую дверь щиколотку, пятку, ступню, смешные растопыренные пальцы, — хотя имеет право. Улыбка опять гнет уголки губ, и приходится засунуть лицо под воду.
Эдуард Валерьянович, Образ и Перспективы, жадно разглядывает в иллюминатор водную гладь, светлые проплешины мелей, золотистые каемки пляжей. Бесценен каждый миг наблюдения — уже слишком много видано, испробовано, изучено и разобрано по косточкам в поисках ускользающей красоты, без постоянного ощущения присутствия которой нельзя будет делать свое дело. Мозг жадно впитывает непривычные цветовые сочетания и узоры рельефа незнакомой планеты. Только с рельефом туго — плоскость до горизонта, трехцветная размазня из травы, песка и воды.
Марат Карлович, Маратище, Сын-Основатель, рассматривает в зеркале морщинки у глаз. Лучики разбегаются к вискам, как дельты великих рек. Никакой пластики, даже ЭдВа согласился, что так будет лучше. Пора стареть — начинаются недетские игры. Нужно выглядеть на свои сорок пять. Губы проговаривают вечернюю речь. За спиной сыто порыкивают псинки.
Роман Андреевич, Информация и Связь, блаженно потягивается, раскинувшись на кровати морской звездой. Ноги ватные, сердце колотится, но пульс постепенно приходит в норму. Хочется вздремнуть, но Со́фа может обидеться, так что не сто́ит. Она что-то мурлычет в ванной, сквозь шум воды мелодии не разобрать. Ром все-таки прикрывает глаза, и из ниоткуда сразу выползают столбцы цифр, схемы, цепочки слов кода. Странное ощущение свободного времени, когда работать не обязательно, а напротив, запрещено… И подозрительная тишина вокруг, нет обычной дрожи обшивки. Уж не прозевали ли они посадку? Ром смеется.
* * *Пахнет песком, травой и чем-то паленым.
Бессмертные тетки из бухгалтерии центрального офиса гуськом спускаются по трапу, заранее начиная охать и ахать.
— Девочки, посмотрите какой пляж!
— Чур, я первая потрогаю воду!
— Люся, надо было сразу купальники надеть!
И всему они рады, потому что отчеты закрыты, балансы сданы и впереди — подумать только! — полноценный месяц безделья и веселья. И ни копейки личных расходов.
«Жемчужина Карла», скромно именующаяся яхтой, а на самом деле — тысячеместный лайнер, флагманский корабль «Трансресурса», передвижной луна-парк и боевая единица класса семь, начинает раскладываться, превращаясь в город-дом. Термообшивка уползает внутрь, освобождая место ярким секциям жилого сектора, ангарам и целевым блокам, дюзы исчезают в основании быстро растущей башни.
Праздничное настроение заставляет говорить чуть громче, чем нужно. Все одеты в легкомысленно яркое. Там и сям хлопает шампанское, пластиковые стаканчики ударяются с обязательным шутливым «дзынь», члены экипажа в парадной форме следят, чтобы разбредшиеся пассажиры не вставали под стрелой, и взрывы смеха часто заглушают даже скрежет расползающихся конструкций.
— Ой, собачка! Ой, обезьянка! — одновременно вскрикивают две офисные дамы, и многие устремляются к ним, потому что на этой планете, в отличие от той, где прошлый раз проходила корпоративка, есть настоящая жизнь, а не только горы и снег; хотя там тоже было весело; и надо посмотреть, что же это за жизнь, раз уж всем кололи прививку; и «Дайте, дайте я ее поглажу! Как она называется?»…
Покрытое шерстью существо доверчиво тянет длинную шею к толстым, унизанным перстнями пальцам, дает погладить загривок, тыкается коротким носом в ладонь и издает очаровательные — правда, девочки? — курлыкающие звуки.
Да сколько их здесь! Словно по-новому взглянув на окружающую корабль с трех сторон равнину, все вдруг видят, что зверей десятки, нет, сотни: они лежат, и сидят, и бродят вокруг, почти не реагируя на людей. И вот откуда этот противный запах — несколько бедняжек попало под дюзы, вот глупышки! Софья Игоревна, Софья Игоревна! Их как-нибудь зовут? Они млекопитающие? Они не кусаются?
— Мумбаки, — лаконично отвечает Железная Софа. — Нет. Нет.
Трансформация корабля в город завершается пафосным поднятием флага на башне, и снова крики радости, и снова пенится, и возбужденный гомон, и легкомысленная суета прибытия. Чуть в стороне топчутся, сбившись в неуверенную стайку, смущенные шахтеры и сортировщики, электрики, механики, наравне со своими директорами попавшие в сказку за ударный труд или выслугу лет.
Сразу три мумбаки прыгают вслед за улыбающейся Верой, имитируя ее движения, и Ром смотрит на несостоявшуюся подругу по-другому, сравнивая — и удивляясь себе. Вопреки логике и его собственным вкусам, безупречно беспечная и свежая, будто не было трех суток в дороге, девочка-археолог ровным счетом ничего не может противопоставить зрелой чувственности Финансов и Собственности. Вера еще иногда звонит, и как же сказать ей… Ведь оправдываться не в чем, а всё равно кошки на душе…
Стюарды с неимоверной скоростью расставляют столы прямо в густой траве, стремительно сервируется банкет; и вот уже все полупьяные и умиротворенные, и вечереет, и основное блюдо сменилось десертами; и «Посмотрите, какие здесь звезды!»; и «Эдуард Валерьянович, мне как-то неудобно за ваш стол…» — «Ну что вы, лапушка, здесь все на равных!»; и в креманках горит мороженое; и «Глупая мумбака, убери уже свою голову, ты помнешь мне платье!»; и «Роман Андреевич!» — «Да, Софья Игоревна?» — «Не передадите тирамису?»… И чуть соприкасаются пальцы, над озером расцветает десятицветный салют; и «Какая же нам везуха подвалила с тобой, дружище, ведь на все шахты пояса — только два приглашения!»; и «Тише, тише, Марат Карлович собирается говорить!»; и вдруг слышно только, как позевывают и гулькают толстолапые мумбаки и ветер шевелит траву; и Сын-Основатель неспешно идет от своего столика к микрофону.
— Друзья! Коллеги! Соратники! — усилители разносят проникновенный голос прочь — туда, в темноту, за пределы занятого людьми кусочка пространства.
