Роджер Желязны - Калифрики - Властелин Нити
Обзор книги Роджер Желязны - Калифрики - Властелин Нити
Желязны Роджер
Калифрики — Властелин Нити
Иные вершины,
И шарнирные куклы,
И прекрасные золотые яблоки
От звонкоголосых Гесперид…
Орфей ФракийскийЭто история о Калифрики — Властелине Нити Времен, Кифе и дочери кукольника — из дней возвращения путешественника во времени из Сада убийц-ассассинов, откуда похитил он сокровище почти бесценное. Но даже Кифу не уйти — не скрыться от Властелина Нити. Ведь Нить вездесуща и вьется повсюду, и нет ей конца. И лезвий острых у нее больше, чем у клинка; Нить едва уловима в своих извивах и, должно быть, неистощима в вариациях, которые она проигрывает в лабиринтах неизбежности, судьбы, желания. Но никому не дано разглядеть всех изгибов судьбы из Долины Застывшего Времени. Попытки проделать это обычно кончаются безумием.
Когда человек прошел по следу Кифа до самого ледника и там сразил его, Киф понял, что пропал, поскольку это был уже третий случай, когда человеку удавалось добраться до него, и третий мир, в котором он находил его, и третий раз, когда убивал, — подобных подвигов до этого не совершал никто.
В то время, в один из пяти дней в году, гибельные для Кифа заклинания были в силе, и, похоже, охотник на то и рассчитывал, раз умудрился напасть на след и догнать его, что до сих пор никому не удавалось. Киф не мог постичь, каким образом человек разыскал его и выследил, но он хорошо понимал: необходимо разузнать об этом как можно больше, прежде чем померкнет свет. Поэтому он во все глаза разглядывал охотника: скуластый, с массивным подбородком, темные глаза глядят из-под странно тонких и чутких бровей, темные волосы собраны в пучок на затылке, перехваченный обрывком синей материи. Человек все еще сжимает в руках трезубец, испускающий колебания, которые и разрушили жизненно важные органы Кифа, — один из видов портативного оружия, способного с легкостью разделать высокоорганизованную форму дракона. На человеке кожаные перчатки, сапоги и тяжелое одеяние из белого меха, сейчас капюшон откинут назад. Над головой охотника стоит полуночное солнце, и звезды у него за плечами трепетно мерцают, подобно мошкаре, роящейся над глетчером.
— И снова ты, — прошипел Киф. Тот кивнул. Киф разглядел, что нижние зубы у него немного неровные, шрамик под правым глазом, красная нитка, завязанная на левом запястье.
— Как звать тебя? — спросил его Киф.
— Меня зовут Калифрики, — сказал человек.
— А как ты делаешь то, что ты делаешь? Впервые за все время человек улыбнулся.
— То же самое могу спросить и у тебя, — отозвался он.
— Секрет путешественника, — ответил Киф.
— Они мастера на всякие штучки, — сказал человек.
— Зачем же ты?.. — спросил Киф. Человек продолжал улыбаться. Даже если он и ответил, Киф уже не слышал этого. Он чувствовал, как его охватили и сжали объятия смерти, и в тот самый миг, когда мир закатился, он увидел, как человек тянется вперед, чтобы коснуться Нити.
Калифрики наблюдал, как тело дракона, дымясь, сжималось, оставляя ему только зеленую шкуру с серебристой окалиной. Когда дух его вырвался наружу, охотник потянулся вперед и протащил через него Нить. В тот момент было трудно разглядеть наверняка, где начинается и где кончается алый тяж. Человек взглядом проследил его путь в дымную даль, а потом ушел.
***
Есть краткий миг безвременья, когда застывший мир недвижно зависает перед тобой. Это географическая карта, скульптура, живопись; и это не музыка, не речь и не ветер. Ты можешь обозревать путь своей нити во времени и пространстве и тщетно пытаться что-то торопливо подправить. Но вот уже лед времени сломан, течение натягивает нить твоего существования, и ты снова входишь в игру.
Киф пришел в сознание, что нимало не нарушило ритма движения всех шести его конечностей, которые до сих пор осторожно сколупывали корку осевшей на теле минеральной соли. Небо над его гладкой, словно отполированной, головой было густо-черным, и по нему, куда ни глянь, бриллиантами чистой воды рассыпались звезды. Холод накатывал на него, тут же отражаясь от поверхности тела — в безмолвном диалоге хранящего тепло термостата с окружающей внешней средой.
Из-за беседы, предшествовавшей его отправке из предыдущего мира, у него не было времени выбирать. Переход произошел почти как выстрел во тьме. Почти.
Но не совсем. Вот тут-то и кроется маленькая хитрость, некий поворот…
Да.
Ему удалось уйти назад, в прошлое, в обширный мозг, скрытый внутри дальней пещеры, который управлял действием всей команды роботов-изыскателей. Мозг был загружен, вероятно, всего лишь на десять процентов мыслительных возможностей. Он дремал, и едва ли не во сне надзирал за их каторжным трудом. Но и этого было вполне достаточно. Работа и так исполнялась как надо. Если бы в экстренном случае от него потребовалось больше умственных усилий, то ради этого он бы мгновенно проснулся. Но только если…
Киф прокрутил в электронном мозгу несколько циклов операций, затем приостановил работу.
Ни малейшего сопротивления. Подобно морским приливам и отливам, волны накатывали и отступали, накатывали и отступали. Процессор в пещере дремал. Киф хорошо понимал", что тот давно не вставал по тревоге. Пока ничто не мешало команде роботов добывать руду, мозг довольствовался тем, что размышлял над созданной им программой порождения гипотез под названием «сон». Сознавая это, Киф внедрил то, что осталось от него самого в необходимое для этого мыслительное пространство.
Ну-ну, где-то здесь были особые уголки, скрытые за рабочими программами, возможности манипулировать воспоминаниями и идеями, размышлять, достигать в своем воображении высот, не доступных ни одному из других роботов.
Киф вызвал в памяти образ человека, который силой заставил его покинуть тот, прежний мир. Он припомнил, как человек спустил свору телепатических ищеек — некролоцци, — зачуявших хищника еще более опасного, чем они сами. Человек по имени Калифрики был охотником, наемным убийцей, способным из конца в конец пересекать целые земли. Тогда Кифа потрясло то, насколько у них — дракона и человека — много общего. Однако ему до конца не верилось, будто человек этот был каким-то совершенно особенным. То есть, одно дело — перемещаться во времени, но способы, при помощи которых охотник это проделывал, были совершенно не похожи на собственные методы Кифа.
Он размышлял над мотивами охотника.
Месть? За любой из многочисленных поступков, возможно, вызвавший чью-то ненависть, которую он недооценил? И тогда он припомнил поединок на вершине у ледника. Нет, ни гнева, ни ненависти там не было и в помине. Если кто-то и жаждал мщения, то, должно быть, кто-то еще — тот, кто, надо отдать ему должное, сделал человека мастером своего дела.
