Константин Ситников - Санитар морга
Обзор книги Константин Ситников - Санитар морга
Ситников Константин
Санитар морга
Константин СИТНИКОВ
САНИТАР МОРГА
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
Вчера вечерком, слегка подзакусив, я наконец уселся за печатную машинку, чтобы написать это предисловие. Признаться, после злополучного обеда в общественной столовой я чувствовал себя несколько неуверенно. Борщ, состарившийся еще на прошлой неделе, наконец умер - в моем желудке, а те перекрученные сиськи и письки, которые не без злого умысла были названы говяжьими котлетами, упорно не желали оставаться на месте, и я еще не вполне уяснил для себя, через какое отверстие их из меня вынесет. А потому я решил принять срочные меры. Подобное лечи подобным, гласит народная мудрость. Пара мисок итальянских спагетти с тертым сыром и сладким кетчупом должны были придать мне бодрости. Десяток-другой поджаристых блинчиков с мясом и горка пышных оладий, которые я обмакивал то в топленое масло, то в перемешанные яйца всмятку, только подстегнули мое писательское рвение. И уж никак не могли помешать мне те несколько пирожков с картошкой и грибами, а также, помнится, с капустой, с морковью, с рублеными яйцами и рисом, большой рыбный пирог, картофельные шаньги, ватрушки с творогом, три-четыре сочащихся маслом пончика и пять-шесть сладких плюшек, которые я умял на верхосыточку. Впрочем, справедливо рассудив, что глупо было бы ограничиваться подобной малостью, я, если мне не изменяет память, съел, помимо всего прочего, блюдо славного холодца из свиных ножек с чесночком, слопал салатницу винегрета, стрескал грудину индейки, зарубал рулетку из ветчины, уписал полсотни фаршированных помидоров. Бекон, филей, говяжий кострец позволили мне придвинуть машинку поближе. Парочка хороших вырезок и бифштексов с кровью придали мне необходимый в писательском деле настрой, а бочок, ребрышки, говяжий ливер, окорочка цыплят, гребешки рыбы, креветки, салат со шпинатом, сырный пирог, пицца, крабы, жаркое, говяжье рагу, бефстроганов, гуляш, жареные баклажаны, слоеная запеканка и свиные отбивные с квашеной капустой привели меня в то благодушное настроение, которое обычно предшествует глубокому, здоровому сну. Вздремнув часок-другой, я, наконец, принялся за дело.
Прежде всего я самым тщательным образом изучил все наши толстые журналы (тощие, на мой взгляд, не стоят и внимания). Особо меня заинтересовали такие из них, как "Свежий Сыр" (публикующий произведения исключительно о сыре: рокфор, пармезан, брынза и сыры с плесенью - вот постоянная тематика этого журнала. На его страницах были впервые обнародованы такие великие романы, как "Ветчина и Сыр" одного из трех толстяков, "Война Сыров" мистера Чеддера и другие), далее "Питсбургер", "Октябрьское пиво" и "Знамя кулинарии", за ними следует "Наш Собутыльник" (широкий ассортимент самых дешевых вин и одеколонов) и, наконец, "Молодая Говядина". Однако, пролистав все эти издания, я пришел к выводу, что ни одно из них никуда не годится. Их невозможно читать натощак. Старики уже порядком навязли в зубах, а молодежь, на мой вкус, еще несколько сыровата. И, я думаю, вы со мной согласитесь, в большинстве своем все они водянисты и совершенно некалорий... э-э, я хотел сказать, неколоритны. Романы, которые в них печатаются, несъедобны, повести - неудобоваримы, а рассказы - сплошная безвкусица, читаешь, как будто бумагу жуешь. Где острота? Где, так сказать, перец? Где, наконец, соль, я вас спрашиваю? Я уже не говорю о специях. Одним словом, то, что предлагают читателю современные журналы, либо пресно, либо слащаво, либо вообще никуда не годится. Все это не более чем словесная размазня, предназначенная для грудных младенцев; винегрет, способный расстроить даже самый крепкий желудок; а лучше сказать, помои, которые редактора (съевшие зубы на обмане доверчивой публики) выливают на головы читателей безо всякого зазрения совести.
Рядом с ними рассказы моих питомцев, помещенные в этой книжке, выглядят очень и очень аппетитно, я бы даже сказал, пикантно. Сжатые, энергичные, в меру соленые и перченые, приправленные изрядной долей черного юмора, они утоляют духовную жажду и сенсорный голод, а также, что особенно важно в условиях нашей непрерывной литературной давки и толкотни, весьма эффективно укрепляют локтевые и коленные суставы. Написаны они членами небезызвестного Фолио Клуба: раз в месяц мы собирались в подвале средневекового дома в Старой Риге и частенько засиживались до поздней ночи, читая друг другу свои рассказы и страшные повести. Помимо заседаний Клуба, в том же подвале давал феерические представления независимый молодежный театр "Кабатс" ("Карман"), и обыкновенно, заседая, мы надевали на себя всевозможные костюмы и маски, еще хранящие тепло недавнего священнодейства. Я наряжался Толстым Королем, остальные члены Клуба: Лягушонком, Вороном, Черным Одноглазым Котом, Орангутангом с Раскрытой Бритвой, Безухим Карликом на Воздушном Шаре, Арлекино в Клетчатом Домино и Ангелом Необъяснимого.
Ниже приводится полный литературный отчет о заседаниях Фолио Клуба за прошлый, 1994, год.
Пердун ГЛУБОКО-МАСТИТЫЙ
СТАРИК ХАРОН
Мы спускались все глубже и глубже под землю. Казалось, пещере не будет конца. Неровный, шероховатый свод нависал низко над головой, давил своей близостью. У меня колени слабели от одной только мысли о том, какая мощь и тяжесть сконцентрированы тысячелетиями в этих толщах горных пород. Грунтовые воды просачивались сквозь пористый известняк, в дальних углах гулко капало. Камни под ногами были покрыты студенистой слизью, и следовало быть очень осторожными, чтобы не поскользнуться и не упасть на крутом спуске. Это было настоящее нисхождение в преисподнюю.
Трое суток тащились мы к этой пещере по совершенно незнакомой мне местности, переправляясь вброд через своенравные речушки и карабкаясь вверх по текучим осыпям. Всю дорогу брат был молчалив и мрачен. И только когда мы взобрались на каменистую площадку перед узкой, кривой трещиной в скале, на западном склоне Южного Урала, он рассказал мне все. Но говорил он так, словно обращался не ко мне, а к самому себе. На губах его проступала едва приметная улыбка, однако и улыбался он не тому, о чем говорил, а каким-то своим потаенным мыслям.
"Это удивительный старик, - с восхищением рассказывал брат. - Лысый, как задница. И вся голова у него покрыта этакими коричневыми старческими пятнами. Он совершенно глух, и я ни разу не слышал, чтобы он произнес хоть слово. Когда я заговариваю с ним, он только ухмыляется в ответ. И ты бы посмотрел, какой довольный у него при этом бывает вид. Он скалит серые беззубые десны, а мне так и кажется, что вот сейчас он протянет скрюченную руку и погладит меня по волосам. Знаешь, как я его называю? Харон. Что, говорю, Хароша, хреново тебе тут? Но он только улыбается - улыбается, а глаза у самого мутные, как стоячая вода. И, Господи, грязный-то он какой, зарос весь. И не борода у него, а этакая, знаешь, белесая щетина по щекам... Я думаю, это какой-нибудь отшельник: раскольник или еще что-нибудь, хотя я никогда раньше не слыхал, чтобы раскольники прятались в таких пещерах. Живет он в каменной халупе на берегу широкой подземной реки, над которой стоит сплошной туман; у него есть лодка, настоящая лодка, огромная и черная. И тяжелая, как будто тоже из камня. Я было попросил его перевезти меня на другой берег. Сначала он не понимал, склабился добродушно. Тогда я объяснил руками и гляжу, дошло до старика: помрачнел вдруг, склабиться перестал и в халупу свою убрался... - Брат замолчал, а потом проговорил переменившимся голосом: - Но я все же хочу посмотреть, что там такое, на том берегу. И, кажется, я нашел одно средство... уж теперь-то он не сможет мне отказать..."
