Джеймс Макконнелл - Срок авансом
Обзор книги Джеймс Макконнелл - Срок авансом
Срок авансом
Антология
Джеймс Макконнелл. Теория обучения
Я пишу это потому, что, насколько могу судить, Он хочет, чтобы я писал. Иначе зачем Он дал бы мне бумагу и карандаш? А «Он» я пишу с большой буквы потому, что это представляется мне наиболее логичным. Если я умер и нахожусь в аду, тогда большая буква — простое соблюдение приличий. Ну а если я только пленник, то малая толика лести еще никогда никому не вредила.
Сидя в этом помещении и размышляя о случившемся, я более всего поражаюсь внезапности того, что произошло. Я гулял в рощице возле моего загородного дома, а в следующую секунду оказался в небольшой пустой комнате, голый, как птенец, и только способность логически рассуждать спасает меня от безумия. В момент «перемены» (в чем бы эта перемена ни заключалась) я не уловил ни малейшего перехода от прогулки по роще к пребыванию в этой комнате. Надо отдать должное тому, кто это проделал, — либо Он изобрел мгновенно действующий наркоз, либо разрешил проблему мгновенного перемещения материи в пространстве. Я предпочел бы первый вариант, так как второй вызывает слишком много опасений.
Насколько помню, в момент перехода я размышлял над тем, как лучше вдолбить моим первокурсникам–психологам некоторые из наиболее сложных положений теории обучения. Какими далекими и незначительными кажутся мне сейчас заботы академической жизни! По–моему, вполне простительно, что меня теперь гораздо больше занимает мысль о том, где я нахожусь и как отсюда выбраться, чем вопрос, какими ухищрениями добиться, чтобы первокурсники поняли Галла или Толмена.
Итак, проблема номер один: где я нахожусь? Вместо ответа я могу только описать это помещение. Оно имеет примерно шесть ярдов в длину, шесть в ширину и четыре в высоту; окон нет вовсе, но в середине одной из стен есть что–то вроде двери. Все оно ровного серого цвета, а стены и потолок испускают довольно приятный неяркий белый свет. Стены сделаны из какого–то твердого материала — возможно, из металла, так как на ощупь они кажутся прохладными. Пол из более мягкого, резиноподобного материала, который слегка пружинит под ногами. Кроме того, прикосновение к нему создает «щекотное» ощущение, откуда следует, что пол, вероятно, находится в состоянии постоянной вибрации. Он чуть теплей чем стены, — тем лучше, так как другой постели у меня, по–видимому, не будет.
Мебели в помещении нет никакой, кроме чего–то вроде стола и чего–то вроде стула. Это не совсем стол и стул, но ими можно пользоваться и в качестве таковых. На столе я обнаружил бумагу и карандаш. Нет, это не совсем точно. «Бумага» гораздо грубее и толще той, к которой я привык, а «карандаш» — всего лишь тонкая палочка графита, которую я заострил о крышку стола.
Этим исчерпывается все, что меня окружает. Интересно, что Он сделал с моей одеждой. Костюм был старый, но судьба ботинок меня тревожит. Эти прогулочные ботинки очень мне нравились, стоили они недёшево, и мне было бы весьма жаль их лишиться.
Однако все это не дает ответа на вопрос, где я, черт возьми, очутился — если, конечно, черт меня уже не взял.
Проблема номер два — орешек покрепче: почему я здесь? Будь я параноиком, я, конечно, пришел бы к заключению, что меня похитили какие–то мои враги. А может быть, даже вообразил бы, будто русские так заинтересовались моими исследованиями, что уволокли меня в какой–нибудь сибирский тайник и вот–вот войдут сюда предложить мне сотрудничество с ними или смерть. Но как ни грустно, для подобных фантазий у меня слишком реалистическая ориентация. Исследования, которые я вел, были очень интересны для меня и, может быть, еще для двух–трех психологов, занимающихся на досуге узкоспециальными проблемами обучения животных. Тем не менее моя работа не настолько важна для других, чтобы меня стоило похищать.
И я по–прежнему ничего не понимаю. Где я нахожусь и почему? И кто такой Он?
Я решил не пытаться вести этот дневник по «дням» или «часам». Эти единицы времени в моем нынешнем положении утратили всякий смысл, так как, пока я не сплю, свет не меняется. Человеческий организм в отличие от многих видов низших животных не обладает точными внутренними часами. Многочисленные опыты неопровержимо доказывают, что человек, изолированный от всех внешних раздражителей, вскоре утрачивает ощущение времени. Поэтому я буду просто делать интервалы в моем повествовании и уповать на то, что Он посовестится требовать от меня нормальных записей, раз уж у Него не хватило сообразительности оставить мне мои часы.
Ничего особенного не произошло. Я спал, меня накормили и напоили, и я опорожнил мочевой пузырь и кишечник? Пища стояла на столе, когда я проснулся в последний раз. Должен сказать, что Он отнюдь не гурман. Белковые шарики, на мой взгляд, никак нельзя назвать изысканным яством. Однако с их помощью можно еще потянуть, не отдавать богу душу (при условии, конечно, что я ее ещё не отдал). Но я не могу не выразить протеста против того источника, из которого получаю питье. — После еды меня начала мучить жажда, и я уже обрушивал проклятия на Него, а также на всё и вся, как вдруг заметил, что, пока я спал, в стене появился небольшой сосок. Я было подумал, что Фрейд все–таки прав и мое либидо подчинило себе мое воображение. С помощью эксперимента я, однако, убедился, что предмет этот вполне реален и что его назначение — служить для меня источником питья.
Когда начинаешь его сосать, он источает прохладную сладковатую жидкость. Однако процедура эта чрезвычайно унизительна. Хватит и того, что я вынужден сидеть весь день в моем природном одеянии. Но чтобы профессору психологии приходилось вставать на цыпочки и сосать искусственный сосок, когда ему надо утолить жажду, — это уж слишком! Я подал бы жалобу администрации, если бы только знал, кому ее адресовать!
После того как я поел и напился, естественные потребности стали заявлять о себе все настойчивее. Я уже приучен к современным удобствам, и отсутствие их поставило меня в чрезвычайно тяжелое положение. Но делать нечего — пришлось удалиться в угол и постараться смириться с неизбежным (да, кстати, это стремление удалиться в угол — не является ли оно в какой–то мере инстинктивным?). Однако в результате я узнал возможное назначение вибрации пола — не прошло и нескольких минут, как экскременты бесследно исчезли в полу. Процесс был постепенным. Теперь мне предстоят всякие неприятные размышления на тему о том, что может произойти со мной, если я засну слишком крепко.
Возможно, этого и следовало ожидать, но, как бы то ни было, я начинаю замечать в себе некоторые параноидные тенденции. Пытаясь разрешить проблему номер два и понять, почему я нахожусь здесь, я вдруг заподозрил, что кто–то из моих университетских коллег использует меня для своего эксперимента. Макклири вполне способен задумать очередной фантастический эксперимент по «изоляции человека» и использовать меня в качестве контрольного материала. Конечно, ему следовало бы спросить моего согласия. С другой стороны, возможно, что подопытный не должен знать условий опыта. Но в таком случае у меня есть одно утешение: если все это, действительно устроил Макклири, то ему придется вести занятия вместо меня, а он терпеть не может преподавать теорию обучения первокурсникам!
