Роджер Желязны - Вернись к месту убийства, Алиса, любовь моя
Обзор книги Роджер Желязны - Вернись к месту убийства, Алиса, любовь моя
Роджер Желязны
Вернись к месту убийства, Алиса, любовь моя
Не счесть в Галактике смертельных ловушек, и надо же ей было попасться именно в мою. Сначала я даже не узнал ее. А когда узнал, все не мог поверить, что это она. С ней был ее компаньон, с завязанными глазами, в сандалиях и кимоно. Но ведь она мертва, и октада разрушена. Другой быть не может. Определенные сомнения возникали у меня даже по поводу этой октады. Но выбора не было. Да и есть ли он хоть у кого? Есть только то, что нужно сделать. Скоро она уйдет. Я вкушу ее духа. Сыграем еще раз, Алиса…
2Она пришла на виллу в Константинополе, где он, в свободном одеянии, с совком в руке и садовым ножом в другой, стоял на коленях среди роз, ухаживая за своим садом. Слуга доложил о ее прибытии.
– Господин, там дама у ворот, – сказал старик по-арабски.
– Кто бы это мог быть? – пробормотал садовник на том же языке.
– Она назвалась Алисс, – ответил слуга и добавил: – Она говорит по-гречески, но с иностранным акцентом.
– Ты узнал акцент?
– Нет. Но вас она спросила по имени.
– Надеюсь, что так. К незнакомцам редко заходят с добрыми намерениями.
– Она назвала вас не Стассинопулосом. Она спросила Калифрики.
– Черт, это по делу, – сказал он, поднимаясь, отряхивая колени и передавая совок слуге. – Давно же ко мне не обращались.
– И правда, сэр.
– Проведи ее в маленький дворик, усади в тени, принеси чай, шербет, дыни – все, что она может пожелать. Скажи, что я буду с минуты на минуту.
– Да, сэр.
Войдя в дом, садовник скинул рубашку и быстро умылся. Зажмурив глаза, плеснул воды на высокие скулы. Окатил водой грудь, плечи. Вытеревшись, он обвязал темные волосы золотистой лентой, нащупал в шкафу белую вышитую рубашку с длинными рукавами.
Выйдя во двор, подошел к столику у фонтана, где мозаичные дельфины колыхались под струями воды, стекавшими маленькими речушками с горы Олимп в рост человека, и поклонился сидевшей даме, которая с бесстрастным лицом следила за его приближением. Она медленно поднялась. Невысокая, заметил он, на целую голову ниже его, темные волосы прошиты нитками седины, глаза синие-синие. Бледный шрам, пересекая левую щеку, терялся в волосах над ухом.
– Алисс, я полагаю? – спросил он, осторожно поднося ее руку к губам.
– Да, – ответила она, опуская руку. – Алиса. – Женщина произнесла имя немного иначе, чем это сделал слуга.
– И это все?
– Достаточно для моей цели, сэр.
Он тоже не смог распознать ее акцент, и это встревожило его.
Он улыбнулся и сел напротив. Ее взгляд, он заметил, был прикован к маленькому шраму в виде звездочки у его правого глаза.
– Сверяетесь с описанием? – спросил он, наливая себе чашку чая.
– Не будете ли вы столь любезны, чтобы дать мне поглядеть на ваше левое запястье? – спросила она.
Он откинул рукав. Ее взгляд с жадностью упал на красную нить, обвивавшую запястье.
– Вы – тот, кого я ищу, – сказала она торжественно.
– Возможно, – уклончиво отозвался он, отхлебывая чай. – Вы моложе, чем кажетесь на первый взгляд.
Она кивнула.
– И в то же время старше, – сказала она.
– Попробуйте шербет, – предложил он, накладывая лакомство из вазы в розетки. – Он весьма неплох.
3Фиксирую точку. Дотрагиваюсь до сифона и кости. Там, за полированным медным зеркалом, потягивая холодное питье, она щебечет по-гречески, что день жаркий и что так приятно найти тенистый уголок в этом караван-сарае, на пороге моего обиталища, где так приятно отдохнуть, – вся эта болтовня не способна обмануть меня своей хорошо просчитанной небрежностью. Окончив трапезу и встав из-за стола, они не направятся обратно на улицу с ее верблюдами, пылью, лошадьми, криками торговцев. Я знаю это. Они повернутся, словно непреднамеренно, в направлении зеркала. Она и этот ее монах. Милые дамы, будьте свидетелями…
4– Я могу позволить себе купить ваши услуги, – сказала она, протягивая руку к мягкому кожаному мешку, лежавшему на кафельном полу возле ее стула.
– Вы торопите события, – отозвался он. – Сначала я должен понять, чего именно вы от меня хотите.
Она пронзила его своими синими глазами, и он почувствовал знакомый холодок близости смерти.
– Вы убийца, – просто сказала она. – И убьете любого, если цена вас устроит. Так мне сказали.
Допив чай, он вновь наполнил чашки.
– Я сам выбираю, принять или не принять заказ, – ответил он. – Я не берусь за все, что мне предлагают.
– Какие соображения руководят вашим выбором? – спросила она.
– Я редко убиваю невинных, – ответил он, – исходя из моего собственного определения невинности. Кроме того, меня может оттолкнуть определенная политическая ситуация…
– Убийца с совестью, – заметила она.
– Можно сказать и так…
– Что-нибудь еще?
– Мадам, вообще-то я некоторым образом удалился на покой, – ответил он, – вот почему мои услуги так дороги. Услуги головореза здесь с готовностью окажут многие. Я сам могу порекомендовать вам несколько компетентных индивидуумов.
– Иными словами, вы предпочитаете сложные случаи, бросающие вызов вашему мастерству?
– «Предпочитаю» немного не то слово. Я не вполне уверен, как это можно выразить лучше – во всяком случае, по-гречески. Хотя у меня есть тенденция оказываться в подобных ситуациях, ибо высокооплачиваемая работа, похоже, подпадает под эту категорию, а я принимаю только такие заказы.
Впервые за это утро на лице ее появилось бледное подобие улыбки.
– Мой заказ подпадает под эту категорию, – сказала она, – в том смысле, что еще никому не удалось преуспеть в той миссии, которая мне требуется. Что касается невинности, вы увидите, что ею здесь и не пахнет. Политика здесь тоже ни при чем, он не из этого мира.
Он проглотил кусочек дыни.
– Вы заинтересовали меня, – сказал он.
5Наконец они поднимаются. Монах поправляет маленький лук, закрепленный на спине, и кладет руку ей на плечи. Они пересекают патио. Они уходят! Нет! Неужели я ошибся? Я вдруг понимаю: я хотел, чтобы это была она. Та часть меня, которая, как я думал, полностью переродилась, поглощенная другими, внезапно восстает и стремится принять командование на себя. Мне страстно хочется крикнуть. Я не знаю, какой крик готов вырваться у меня: «Приди!» или «Беги!». Да это и неважно. Во всяком случае, не сейчас, когда это не стало частью ее. Не сейчас… Они уходят.
Но.
На пороге она, помедлив, что-то говорит своему спутнику. Я слышу только слово «волосы».
Когда она возвращается, я вижу в ее руке расческу. Она быстро подходит к зеркалу, которое, поблескивая, висит на стене справа от нее. Когда она сбрасывает вуаль и начинает поправлять свои темные локоны, я понимаю, что их цвет ненатурален.
