Айзек Азимов - Последний ответ
Обзор книги Айзек Азимов - Последний ответ
Азимов Айзек
Последний ответ
Айзек Азимов
Последний ответ
Перевод И. Можейко
Мюррею Темплтону исполнилось сорок пять лет. Он был в расцвете сил, все органы его тела функционировали отлично. Все было в порядке, за исключением одного маленького участка коронарной артерии. Правда, этого было достаточно.
Боль обрушилась на него внезапно, мгновенно достигла невыносимой точки, а затем начала стихать. Он дышал все медленней, и в душе воцарилось спокойствие.
Нет на свете большего наслаждения, чем почувствовать, что боль отступила. Мюррею Темплтону показалось, что он поднимается над землей.
Открыв глаза, он заметил не без некоторого удивления, что люди в комнате все еще суетятся. Дело происходило в лаборатории, падая, Темплтон успел услышать звон стекла и перепуганные голоса коллег.
И вот они сгрудились над его распростертым телом, над телом Мюррея Темплтона, на которое... ну да - он внезапно понял это! - на которое он сам взирает откуда-то с высоты.
Да, он лежал там, на полу, раскинув руки. Лицо было все еще искажено болью. И в то же время он смотрел на себя сверху, никакой боли не ощущая.
Мистер Темплтон подумал:
"Вот уж чудо из чудес! Все эти россказни о жизни после смерти, оказывается, не такая уж чепуха!"
И хотя он понимал, что серьезному ученому, физику, не к лицу такие взгляды, он испытывал не более чем легкое удивление, никоим образом не нарушавшее глубокого покоя, в котором он пребывал.
Он подумал: "За мной должны были прислать ангела".
Мало-помалу комната и люди расплылись, тьма обступила его, и лишь в отдалении что-то брезжило, угадывалась слабо светящаяся фигура последнее, за что цеплялось его меркнущее зрение.
Мистер Темплтон подумал: "Ну и дела! По-моему, я направляюсь на небеса".
Но вот и свет исчез... Во всей вселенной оставался лишь он один и тогда раздался Голос.
Голос сказал:
- Мне столько раз это удавалось, и тем не менее я не потерял способности радоваться очередному успеху.
Мюррею хотелось что-нибудь ответить, но он не знал, есть ли у него губы, язык, голосовые связки. Все же он попытался издать звук. И это у него получилось.
Он услышал собственный, хорошо знакомый голос, слова звучали достаточно четко:
- Скажите, пожалуйста, я на небесах?
Голос ответил:
- Небеса - это место. Здесь это слово не имеет смысла.
Мюррей Темплтон несколько растерялся, однако следующий вопрос напрашивался сам собой:
- Простите, если я выгляжу нетактичным. Но вы - Бог?
В Голосе прозвучала легкая усмешка:
- Мне всегда задают этот вопрос, даже странно как-то. Едва ли я сумею дать вам понятный ответ. Я существую - вот все, что можно ответить, а вы уж, пожалуйста, подберите сами удобный для вас термин.
- А что же такое я? - спросил Темплтон. - Душа? Или тоже символ существования?
Он старался быть вежливым, но скрыть сарказм, пожалуй, не удалось. Вероятно, следовало добавить: "ваше величество" или "ваша святость", что-нибудь в этом роде, но он не мог себя заставить - очень уж это выглядело бы смешно. Хотя кто его знает? Чего доброго, еще накажут за непочтительность.
Но Голос не обиделся.
- Вас несложно объяснить - даже в понятных для вас терминах, сказал он. - Конечно, если вам приятно, можете называть себя душой. На самом деле, однако, вы не более чем определенная конфигурация электромагнитных волн, организованных таким образом, что все связи и взаимоотношения в этой системе в точности имитируют структуру вашего мозга в период земного существования. Поэтому вы сохраняете способность мыслить, сохраняетесь как личность. Вот и все.
Мюррей Темплтон не верил своим ушам.
- Вы хотите сказать, что сущность моего мозга некоторым образом... перманентна?
- Отнюдь. Ничего вечного в вас нет, за исключением плана, задуманного мной. Упомянутую конфигурацию придумал я. Я создал ее, когда ваша физическая сущность была иной, и реализовал в тот момент, когда предыдущая система отказала.
Голос явно был собой доволен. Помолчав, он продолжал:
- Ваша конструкция сложна. Она удовлетворяет самым высоким стандартам. Разумеется, я мог бы воспроизвести аналогичным образом любое живое существо на Земле, когда оно умирает, но я этого не делаю. Я не люблю хвататься за что попало.
- Значит, вы выбираете немногих?
- Очень немногих.
- А куда деваются остальные?
- Остальные? Никуда. Аннигиляция, дорогой господин Темплтон, самая обыкновенная аннигиляция. А вы уж вообразили себе ад?
Если бы Мюррей мог, он бы покраснел. Он сказал поспешно:
- Нет-нет. Ничего такого я не воображал. Но я не совсем понимаю, чем я привлек ваше внимание и заслужил эту честь - быть избранным.
- Заслужил? Ах вот что вы имеете в виду. Признаться, трудно порой сужать мышление до пределов, соответствующих вашим... Как вам сказать? Я выбрал вас за умение мыслить. По тем же критериям, по каким выбираю других из числа разумных существ в Галактике.
Мюррей Темплтон почувствовал профессиональное любопытство. Он спросил:
- Вы это делаете лично или существуют другие подобные вам?
Наступило молчание; должно быть, он опять сказал что-то не то. Но Голос вновь заговорил и был невозмутим, как и прежде:
- Есть другие или нет - вас не касается. Эта вселенная принадлежит мне, и только мне. Она создана по моему желанию, по моему проекту и предназначена исключительно для достижения моих собственных целей.
- Значит, вы один?
- Вы хотите поймать меня на слове, - заметил Голос. - Представьте себя амебой, для которой понятие индивидуальности сопряжено с одной, и только одной, клеткой. И спросите кита, чье тело состоит из тридцати квадрильонов клеток, кто он: единое существо или колония существ. Как киту ответить, чтобы его поняла амеба?
- Я об этом подумаю, - сказал Мюррей Темплтон.
- Прекрасно. В этом и состоит ваша функция. Будете думать.
- Думать, но зачем? И к тому же... - Мюррей запнулся, подыскивая слово, - вы, по-видимому, и так все знаете.
- Даже если я осведомлен обо всем, - заметил Голос, - я не могу быть уверен, что я все знаю.
- Это звучит как постулат из земной философии, - сказал Мюррей. Постулат, который кажется значительным по той причине, что в нем нет никакого смысла.
- С вами не соскучишься, - сказал Голос. - Вам хочется ответить на парадокс парадоксом, хотя мои слова отнюдь не парадокс. Подумайте: я существую вечно, но что это, собственно, значит? Это значит, что я не помню, когда я начал существовать. Если бы я мог вспомнить об этом, отсюда следовало бы, что мое существование имело начальную точку.
- Но ведь и я...
- Позвольте мне продолжить. Итак, если я не знаю, когда я начал быть, и не знаю, начал ли, если я не умею расшифровать понятие вечности моего существования, то уже одно это дает мне право усомниться в моем всеведении. Если же мои знания в самом деле безграничны, то с не меньшим правом я могу утверждать, что безгранично и то, что мне еще предстоит узнать. В самом деле: если, например, я знаю только все четные числа, то число их бесконечно, и в то же время бесконечно мое незнание нечетных чисел.
